Былинки

1  2  3

Часть 2. "Когда монах плачет..." (с.1)

Середина ноября, первый редкий снежок. Плохо бомжам, птицам, бездомным животным и постовым милиционерам. Странные мы люди, русские: клянем на чем свет стоит погоду во все времена года, а доведись уехать в теплые страны, где зима отличается от лета только по календарю, будем с тоскливой нежностью вспоминать наши весну, зиму и лето, как дар Божий — вдалеке все кажется иначе. А запах весны? первого снега? опавшей листвы? свежескошенного сена? Такого счастья ни за какие заморские штучки не купишь…

Часто слышишь в народе, а иной раз и сам выталкиваешь изо рта опасную фразу: «Будь ты проклят!» Слова эти опаснее, чем мы можем подумать:
«Христиане не должны проклинать, ибо надо иметь в виду, что проклятие, по попущению Божию, иногда как бы «схватывает», впрочем, только тогда, когда есть неправда. Если неправды нет, тогда проклятие возвращается к тому, кто изрек его, и тот подвергается всем последствиям. Ужасная вещь! Будучи молодым, видел я женщину, умиравшую на моих глазах, поскольку справедливо ее кто-то проклял, сказав: «Лопни». Ее и самом деле раздуло за несколько часов, и она буквально лопнула и умерла». Старец Паисий Святогорец †1994

Духовник женского псковского Снетогорского монастыря архимандрит Гермоген(Муртазов) специально попросил меня приехать, чтобы сказать нечто важное. Он заговорил о проклятии: «Страшный грех — грех проклятия. Бывает, родители проклинают детей, или жена мужа, или соседи соседей… Не ведают они, что проклятие может расстроить всю жизнь человека, как сказано в Писании: «проклят ты в делах твоих»(Быт.3,17), и передается из рода в род. Есть проклятые роды, которые из поколения в поколение преследуют несчастья и беды. От страшного греха проклятия разрешают особым чином, причем на нем должны присутствовать оба: и тот, кто проклял, и тот, кого прокляли. «Молитвы о клятвах» читаются и над людьми, которые давали обеты, но не исполнили их, а также в тех случаях, когда человек сам себя проклинал. Например, говорил: «Я работаю как проклятый»; «жизнь моя проклятая»; «проклятый я человек».
Я сказал это для того, чтобы напомнить, как осторожно нужно относиться к своим делам, словам и помышлениям. Все оказывает влияние на то, как складываются наши судьбы и судьбы наших детей. Ведь судьба — от слова суд, суд Божий. Уже в нашей земной жизни совершается предварительный суд Божий над всеми нами».

В редакцию пришло письмо — много писем приходит а редакцию. Помните, у Константина Симонова:
Письма пишут разные —
Слезные, болезные,
Иногда прекрасные,
Чаще — безполезные…
Но это письмо под названием «Радуйся каждому цветку» было опубликовано на первой полосе газеты. Вот вкратце его содержание: пишет сорокавосьмилетняя женщина, инвалид с детства, перенесла операцию на сердце, — поставили искусственный клапан, она весит 36 килограммов. Пять лет назад умерла мама, страдавшая жестоким полиартритом, ее единственный друг, а на окне вдруг расцвел яркими, сочными бутонами старый, почти засохший кактус, который они с мамой собирались выбросить… Людмила рассказывает о своей жизни с мамой, не жалуется, не просит — ей просто нужно было с кем-нибудь поделиться…
Какое-то редакция еще позванивала ей, передавала отзывы, потом перестала…
К письму я написал послесловие: «А мы все бегаем, суетимся, жалуемся на порезанный пальчик, обижаемся по пустякам и жизнью часто недовольны. Однажды я сказал отцу Иоанну Миронову: «Батюшка, я такой несчастный!» «Ты несчастный? — удивился батюшка. — У тебя есть здоровье, работа, жена, квартира, дача, внук, а ты говоришь мне о несчастье? Оглянись, вокруг много по-настоящему несчастных людей». Я запомнил то чувства стыда, которое тогда испытал…
А вот оставшаяся одна женщина-инвалид с крохотной пенсией, не жалуется на свою жизнь. Только ушла мама, значащая в ее существовании все. Пять лет без мамы… И красивый цветок на старом засохшем кактусе как символ ее мужества и стойкости. Незаметного для посторонних мужества. Да и откуда им взяться, посторонним? Мы и здоровых не замечаем, если они не входят в круг наших интересов — «нет времени». А для чего тогда Господь дал нам это время на земле, как не для помощи слабым, обиженным, оскорбленным? И как же мы дерзаем носить на груди православный крест, если рядом — только прислушайся — беззвучным криком кричат в комнатах-тюрьмах ослепшие, обезноженные, лишенные любви люди. Не хлеба, любви просят они. Можно — с трудом — прожить на крохотную пенсию, можно жить с искусственным клапаном сердца — без любви жить нельзя. Так научает нас Господь. Земным поклоном кланяемся вам, Людмила Анисимовна!
Мы с вами знаем наверное, что после публикации вашего письма и помощь денежная придет, и люди захотят с вами встретиться. Потом потихоньку все сойдет на нет… Укрепляйтесь в Боге — только Он, Всемилостивый Господь, никогда не оставляет в беде Своих овечек. А мы дарим вам стихотворение Александра Солодовникова:
Лен, голубой цветочек,
Сколько муки тебе суждено.
Мнут тебя, треплют и мочат,
Из травинки творя полотно.
Все в тебе обрекли умиранью,
Только часть уцелеть должна,
Чтобы стать драгоценной тканью,
Что бела, и тонка, и прочна!
Трепли, трепли меня, Боже!
Разминай, как зеленый лен,
Чтобы стал я судьбой своей тоже
В полотно из травы превращен.
…Люда, теперь вам я обязательно позвоню, обязательно! Только вот разыщу телефон…

Кстати, о помощи, которую оказывают доброхотные читатели по нашей просьбе. Однажды, когда я лежал в больнице, лечащий врач попросила помочь до того изможденной девушке, что она была не в состоянии самостоятельно сесть. И бабушка ее умоляла помочь ради Христа: для продолжения лечения нужны были деньги на санаторий. Через газету бывшая на грани жизни девушка деньги получила. Позднее врач показала мне фотографию, где бывшая пациентка выступает в роли топ-модели: к этой цели она и стремилась, но переусердствовала, голодая, и чуть не умерла. Врачу передо мной было неловко…
Другая история: 16-летняя школьница на уроке физкультуры при неудачном прыжке ударилась бедром. Ушиб привел к поражению кости, а после операции нога стала короче на 6 сантиметров; требовалось поставить костный протез. Мы напечатали письмо, и деньги-пожертвования потекли ручейком. Собрали больше 3000 долларов, и дальнейшие сборы батюшка не благословил. Передавая маме толстую пачку денег, я сказал, что больше газета сделать ничего не может и посоветовал обращаться в коммерческие организации — в Питере их больше 300 тысяч. Но недели через две мама прислала нам копию счета из Германии на операцию ценой 33000 евро. Просила меня «переблагословиться» у батюшки, ибо самой такую сумму ей негде взять, но я ответил отказом: газете и за год не набрать 1 миллиона рублей — из кармана верующих петербуржцев…
Не знаю, зачем я пишу об этом. Кто-то посчитает теперь, что деньги пожертвовал зря, кто-то и вовсе перестанет верить православной газете. Но, видимо, Господь судит о нас не столько по совершенным делам, сколько до движению сердца, и лепта наша нам же и зачтется. Сумели же мы с читателями помочь детскому дому, влачившему жалкое существование; умирающий женщине из хосписа; позабытым всеми храмам в глубинке. И много еще чего доброго сделала ваша молитва и жертва, боголюбивый читатель. А ошибки неизбежны — сердце православного раскрыто горю…
Узел безсмыслиц умом не расплесть.
В тайне безсмыслицы мысль не убита.
Верую, Господи, в то, что Ты есть!
Верю в святую запутанность быта.
Верю: однажды в назначенный срок
Вспомнятся болью прошедшие весны.
Верую в мудрость забытых дорог,
Верую в щедрость дорог перекрестных.
Миг немоты непроснувшихся глаз
Выстучит горестно ливень осенний.
Верую, Господи, вспомнишь о нас
В радужный, радостный День Воскресенья!
Леонид Бородин

На опушку осеннего леса высыпала стайка маслят. Родившиеся нынешней ночью, с пленочкой под крохотной шляпкой, они с радостным удивлением открывали для себя мир. Я издали наблюдал, как собравшись в кружок, они оживленно обсуждали увиденное. Их скользкие шляпки блестели в утренних лучах солнца, и маслята старались спрятаться от него под стрельчатой тенью разнотравья. Обрадовался и я, что в этот раз у меня нет ни ножа, ни корзинки, и я просто наслаждаюсь дивной природой. Стараясь не спугнуть молодежь, я осторожно отступил назад, в прохладу леса…
Разнотравное чудесье!
На пригорке, под сосной
Разговариваю с лесом,
Лес беседует со мной.
Птицы подбирают крошки
И щебечут про свое.
Льется с неба на ладошки
Мне спокойствие мое.
Лариса Кудряшова, СПб

Грешен, в телевизор еще заглядываю — так, без цели и долгого всматривания в программы, перескакиваю с одного канала на другой и содрогаюсь от увиденного. Но пока смотрю.
Показывают фильм по роману Л.Н.Толстого «Воскресение», тот самый, где князя Нехлюдова играет уже почивший Евгений Матвеев. Сколько нравственной глубины открылось в этом гениальном произведении! А главное открытие, сделанное мной, вот оно: понять, что движет Катюшей Масловой, князем Нехлюдовым и другими персонажами может только православный человек; все проясняет Евангелие — оттенки чувств, переживаний, раскаяния… — даже вопреки презрительному отношению самого писателя к Церкви.
«Он испытывал теперь к Катюше чувство, никогда не испытанное им прежде. Чувство это не имело ничего общего ни с первым поэтическим влюблением, ни еще менее с тем чувственным влюблением, которое он испытывал потом, ни даже с тем чувством сознания исполненного долга, соединенного с самолюбованием, с которым он после суда решил жениться на ней. Чувство это было то самое простое чувство жалости и умиления… О чем бы он ни думал теперь, что бы ни делал, общее настроение его было это чувство жалости и умиления не только к ней, но ко всем людям. Это чувство как будто раскрыло в душе Нехлюдова поток любви, не находившей прежде исхода, а теперь все направлявшийся на людей, с которыми он встречался».
Господи, я понял! Понял на шестом десятке! Теперь мне очень хочется посидеть на уроке литературы школы нынешней. Что-то там «проходят» наши внуки?..
«В жизни читают дважды. Один раз в школярский период, второй — в зрелом возрасте. Знание жизни, опыт, практика, страдания и переживания заставляют прочитанное в юные годы воспринять через Жизнь, и читаешь уже все по-новому». Сергей Герасимов, кинорежиссер.

Чтобы писать самому, не надо читать других. Потому что чужие мысли, как кляксы, прольются на твое написанное, быть может, выстраданное, и ты с неловким удивлением потом узнаешь — через добрых знакомых, — что это уже было у того-то и там-то, и сам ты начинаешь сомневаться, из твоей ли головы вышло, или списано, как школьником…

Я давно не верю в телефоны, В радио не верю, в телеграф. У меня на все свои законы И, быть может, одичалый нрав. Анна Ахматова.
Давно хотел осмыслить, почему русский человек не хочет о серьезном говорить по телефону, (телеграфу, факсу, теперь е-мэйлу) — желает встретиться. И прост ответ: русскому нужно заглянуть в глаза собеседнику, душу пощупать, и тогда решать. Это у американцев на все случаи жизни телефон для скорости, и нас приучают…
По телефону торопливо
Слова бормочем невпопад.
В окошко нам кивает ива,
Глядит задумчиво закат.
Уж вот в письме бы не забыли
Мы это все подметить, но
Предметом лишь старинной были
Сегодня кажется оно.
Диктует волю злая мода.
Нас новым так легко увлечь.
Не пишем мы. И год от года
Скудней язык, беднее речь…
Николай Рачков, СПб

Записал эту «былинку», а вскоре стал читать подаренного В.В.Розанова. И что вы думаете? Встречаю в «Уединенном»:
«Посмотришь на русского человека острым глазком… Посмотрит он на тебя острым глазком… И все понятно. И не надо никаких слов. Вот чего нельзя с иностранцем».
Нет, не буду читать других…

Однако, в питерском литературном журнале прочел: мол, хорошо, падая в пропасть, чтобы пропасть была бездонной, чтобы молиться, молиться…
Да поздно уже молиться, уважаемый, — раньше надо было молиться…
От вора запирают двери,
Но не запрешься от скорбей.
Воздастся каждому по вере
И в жизни той, и в жизни сей.
Ведь ты еще на что-то годен,
Так веруй в сердце и в уме:
Пройдет беда, как все проходит.
И смерти нет. И свет во тьме.
Нина Карташева, Москва

— Ну что, Кирилл, в садик пойдешь еще? — спрашиваю у четырехлетнего внука после первого посещения.
— Пойду — есть там добрые люди, — серьезно отвечает он.
О, детский мой страх и виновность,
Бездонность небесных прорех,
Врожденная эта готовность
Зачем-то быть добрым для всех.
И нежность, и слезы, и жалость
К старухе, к птенцу из гнезда…
О, только бы это осталось,
Осталось во мне навсегда!
О.Анатолий Трохин, СПб

Как-то я записал, что пока не боюсь смерти, и писал искренно, упустив из виду важное обстоятельство: смерть, за редким исключением, наступает вследствие болезней. А болезни, в свою очередь, несут с собой боль и страдания. Знакомая монахиня по этому поводу привела слова своей старицы: «Смерть должна через что-то войти; вот для этого и существуют болезни. Они — дверь для смерти». Так вот, когда я стал часто болеть, мысль о смерти оставила меня, вернее, я сам стал отталкивать ее. Зато ум заняла другая, неотступная — как избавиться или хотя бы уменьшить боль и страдания. Легко говорить: «Я не боюсь смерти». Попробуйте сказать: «Я не боюсь страданий». Принятие и примирение с болью есть склонение себя Божиему промыслу: «Да будет воля Твоя…» Но мне до этого далеко…
ПРЕДСМЕРТНАЯ ДУМА
Перед смертью становится ясно,
Что жизнь устроена просто.
Ты думал, она прекрасна,
ты думал, она несносна,
а, оказалось, напрасно
ты жизнь изучал упрямо:
могильная скроет яма
твою красу и изъяны.
За гробом лишь жизнь начнется,
а все, что ты видел раньше,
в небытие вернется.
Ты спрашиваешь: «Что дальше?»
Об этом уста не могут
поведать тебе, но помни:
если душа, как омут,
если грехи, как камни,
то лучше б совсем не родиться…
А если душа смирится
И к Богу-Царю устремится,
поверь мне, она заискрится
перстнем на царской Деснице.
Инок Всеволод(Филипьев), США

Однажды я осмелился во всеуслышание заявить, что не люблю Питер. И на меня посыпались обвинения — в отсутствии патриотизма к нашему великому городу. Но я прожил в нем всю сознательную жизнь, здесь я поступил в ЛГУ, отсюда уходил в армию, здесь родилась моя дочь, здесь я обрел веру, и дни свои закончить надеюсь здесь, на Серафимовском, рядом с мамой, папой и бабушкой. Слово «нелюбовь» не означает моего отторжения блистательной внешней красоты Северной Пальмиры — я попытался своим скудным пером выразить удушливую духовную атмосферу второй столицы. Скажу прямо: темные силы вьются над нашими красотами, огибая лишь купола немногочисленных православных храмов. В Санкт-Петербурге, гнезде оккультистов со времени возникновения, ныне проживает примерно 200 тысяч православных христиан. Это на четыре с лишком миллиона жителей. Но даже не в количестве дело: Москва, которую автор тоже не жалует, поражает православным духом, намоленностью места, что ли. Постарайтесь непредвзято подойти к моим словам; я так чувствую.
А «город над вольной Невой» я люблю, только любовь моя особенная… сокровенная… без крика…
Да, я люблю его, громадный гордый град,
Но не за то, за что другие,
Не здания его, не пышный блеск палат,
И не граниты вековые
Я в нем люблю, о нет! Скорбящею душой
Я прозреваю в нем иное.
Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное.
Аполлон Григорьев †1864

«Правду надо писать! — заявил в редакции священник, протягивая брошюру собственного сочинения. Брошюра состояла из привычного уже набора обвинений в адрес родной Православной Церкви. — Будешь говорить правду, глядишь, и убьют тебя ржавой трубой в подъезде. Мучеником станешь!» Я испугался — почему-то не самого скорбного исхода, а ржавой трубы.
Священник был смелым и независимым человеком: он хорошо наладил свое производство и сбыт дорогой церковной утвари, и теперь всем говорил только голую правду…
Ну вот, мы проданы и куплены.
А некоторые и убиты.
Глаза печальные потуплены,
Пути-дороги перекрыты.
Толпа безстыжая, болезная
Спешит рассеяться по свету.
И жертва наша безполезная…
Да никакой и жертвы нету.
Ирина Моисеева, СПб

Характер мой доставляет мне множество неприятностей: человек я резкий, говорю что думаю, настроение часто меняется, и обидное слово может выскочить. На любое движение жизни душа отвечает, все принимаю к сердцу — и потому даже незначительные события обретают для меня огромный смысл. Долго переживаю и медленно успокаиваюсь, сержусь, но отходчив. Многие люди после первого общения избегают меня, но те, кто сумел прорвать оборону, — и меня знают другим, вернее, понимают иначе. Во всем хочу дойти до конца, докопаться до сути, чтобы по правде было. Людям со мной непросто, и я не каждого — при всей откровенности — пускаю в душу, хотя искренен и с людьми далекими. Врать не способен, хотя совсем не врать не получается. Душа ранимая, поэтому любыми способами защищаю ее, как ежик иголками. Очень расстраивает меня характер; изменению он поддается с трудом. А что святые отцы?
«Знайте, что характеры имеют значение только на суде человеческом, и потому или похваляются, или порицаются; но на суде Божием характеры, как и природные свойства, ни одобряются, ни отрицаются, Господь взирает на благое намерение и понуждение к добру, и ценит сопротивление страстям…» Прп.Амвросий Оптинский.
МОЙ КРЕСТ
Пение — как рыдание
Хора Христовых невест.
Господи, дай желание
Взять и нести свой крест.
В эру немилосердия
Трудно мне жить, любя.
Господи, дай усердия
Крест не сложить с себя!
Как рыдание — пение
Хора Христовых невест.
Господи, дай терпения
Мне донести свой крест…
Евгений Санин, Набережные Челны

Часто, когда заговариваем о духовничестве, мне с некоторой завистью говорят: «Конечно, вам легче — у вас духовный отец Иоанн Миронов». Приятно, когда ты обладаешь тем, чего нет у других, а если серьезно, быть духовным чадом весьма и весьма непросто; некоторые не выдерживают и уходят. А непросто потому, что очень трудно, особенно поначалу, подчинить свою волю батюшке: у тебя есть свое мнение и отказываться от него, как клей с кожи отдирать. Потом немногие осознают, что не только духовник отвечает перед Богом и людьми за тебя грешного, но и ты должен теперь быть строже к себе, потому как твои поступки ложатся и на батюшкины плечи. Сколько раз отец Иоанн звонил мне: «Сашенька, опять на тебя жалоба — ты резко говорил по телефону…» А сам чуть не плачет. Или не сложилась супружеская жизнь у бывшего сотрудника редакции — с воплем идут домой к батюшке его жена и мать, а батюшка и не благословлял, и не венчал, и не знакомил, — идут потому, что в газете я печатал заказанные бывшему сотруднику статьи, и через газету они познакомились. Однажды я не выдержал и сказал: «Батюшка, у вас столько от меня неприятностей, может, не окормляться у вас?» «Глупостей не разводи», — ответил он.
Духовный отец и духовный сын вместе несут один крест — батюшка ту часть, что тяжелее, где перекладина, а ты, что полегче, нижний конец придерживаешь. Пока не войдешь в силу, старец и будет тебя вместе с крестом тянуть… Да и потом…
Я долго мечтой обольщался,
Что старцу запомнились мы,
Все те, кто с ним близко общался
В распадках седой Колымы.
Я с ним комариной тропою
В толпе обреченных шагал.
Сгибался в шахтерском забое.
На лагерных нарах лежал.
По прихоти десятилетий,
Капризные смены судьбы
Все стерли… И старец ответил:
«Не знаю, не помню, забыл…»
Боюсь, когда ангел суровый
Предстанет, о сроке трубя,
Я снова услышу то слово:
«Не знаю, не помню тебя…»
Александр Солодовников †1974

Давно задумывался над тем, почему в России нет ни одного художественного фильма про монашество. Да и про «белое» священство припомнить не удается; так, мелькают эпизодики с батюшками в рясах, но суть священства и монашества раскрыть не пытаются: в кино то батюшка за столом, то на венчании. Но ведь есть у нас талантливые верующие режиссеры… Кино, построенное на внешних, часто придуманных эффектах, ярких поступках и красивой внешности, даже при желании показть свету, что такое монах, не может. Жизнь монаха, наполненная трудом и молитвой, не отличается разнообразием, а чтобы показать, как восходит монах по духовной лестнице, как борется с искушениями, нужен истинно православный художник. Да и не заинтересуешь нынешний народ той духовной бранью, которую ведет чернец в келье до конца дней. А внешнее не всегда есть отражение внутреннего. Палец отрубить себе — весьма впечатляюще выглядит, только в монашеской многотрудной жизни все по-другому выходит. Возможно, поэтому нет пока и фильмов — трюки с бандитами проще снимать…
Окончу радостью о Боге,
Каков бы ни был мой конец.
Уже свернул на полдороге
Мой окровавленный венец.
Не опасаясь нареканий,
Что больно много возомнил,
В часы полночных предстояний
Об этом только и молил.
Не мне носить венец в награду:
И сам не тот, и жизнь не та.
Но, может быть, вменится в Правду,
Что жаждал смерти за Христа?
Иеромонах Роман(Матюшин)

А вот в редакцию пришло письмо.
ТЕЛЕЗРИТЕЛЯМ ОТ ТЕЛЕГЕРОЯ
«Меня зовут Евгений. В тюремных кругах известен как «Американец», мне 33 года. До недавнего времени я не знал Бога, хотя и был крещен в младенчестве. В тюрьме сижу с 16 лет. Освобождался иногда, как в отпуск, самое большее на семь месяцев, и никогда не горел желанием изменить свою жизнь. Мне она нравилась! С каждым годом я становился все наглее, все ожесточеннее… Словом, жил я в том самом мире «бригад», который в последние десять лет так лихо раскручивает наши кинематографисты. Я прочел немало интервью с этими горе-постановщиками и письмо пишу именно под впечатлением от прочитанного.
Очень хочется сказать хотя бы одному такому постановщику: «Сейчас вы сидите в кресле и говорите умные слова, но послушал бы я, что вы запоете, когда окажетесь в руках прославленных в вашем фильме «хороших бандитов»! У вас в сериале густо намешаны разборки, драки, убийства, но у главного героя чувства неизменно возвышенные и поступки исключительно благородные, а потом непременный happy end. Но меня-то не обманешь — я был там. Я видел эту жизнь изнутри и говорю: «Вы выдумали своего благородного героя, и с помощью этой выдумки развращаете собственных детей. Вы сами толкаете их в «бригады», а там их ждет неизбежно плохой конец!»
Я вовсе не хочу сказать, что все в «бригадах» — «узколобые торпеды» и никто не имеет в душе ничего возвышенного. Нет, там есть много парней очень умных. Но всегда ли умная голова и тонко чувствующая натура приводят на хороший путь? Нельзя искать в наших поступках хорошее. Мы себя противопоставили Богу, людям, обществу… У нас весь мир замкнут на нас самих. Все только для себя, и все это через боль и горе других людей. А вы показываете нас благородными Робин Гудами. Неужели вы все мазохисты? Вам что — нравится трястись за свою жизнь, за свой бизнес, за свои деньги? Вам нравится платить «крышам»? Вам нравятся решетки на окнах ваших квартир? Нет? Так перестаньте культивировать образ «хорошего бандита»!
Я сам был судим за бандитизм, и общество признало меня неисправимым. Но есть Бог. По человеческому суду я был обречен на смерть, но Божьей воле мне дано время на покаяние (это я понял только сейчас). В прежние времена я мог совершить разбой, мошенничество, похитить человека, а если мне угрожал арест, — убить свидетеля…
Но мог сделать и так: однажды, выходя из кабака, увидел девушку в телефоне-автомате; из глаз ее лились слезы, трубка выпала из рук. Никому из прохожих до нее не было дела… Рядом продавали цветы. Покупаю тринадцать роз — а дело было зимой и стоил такой букет больше, чем пенсия у моей бабушки. Одной рукой стучу в стекло будки и другой протягиваю букет и говорю: «Наша Маша горько плачет, уронила в речку мячик. На тебе букет — не плачь! — скоро купим новый мяч». Надо было видеть ее лицо. Глаза красные, с подтеками туши, нос красный, на губах слабая, нерешительная улыбка… Поворачиваюсь и ухожу.
Кто-то скажет: «Молодец!» Но я-то от этого не стал лучше! Как был бандитом, так им и остался. Через час уже выбивал долги. Да и что для меня сто баксов за букет? Я их не заработал, и не последние они у меня были… «Красивые» порывы — это просто рисовка, кураж, чтобы хоть что-то хорошее можно было вспомнить. Все говорили: «Жека, с тобой, как в кино!» Но у этого «кино» несчастливый конец…
Молодежь, не верьте этой «красивой» жизни, которой вас пичкают с экрана ТВ, не пытайтесь подражать кинобандитам! Если же не послушаетесь меня, то знайте, что вас ждет: те, кто послабее — погибнут, и это будет ваша смерть, а не экранная. На другой канал не переключишь! Сильные же и злые рано или поздно заплатят за все горе, которое причинили. Если они избегнут людского суда, если минует их смерть из-за угла, то все равно ответят за все на Страшном суде. У Бога лицеприятия нет. А дареными букетами пропуск в рай не купишь.
Посмотрите на мою судьбу: в 33 года ни семьи, ни дома, ни друзей — одни подельники… Все понял, да вот поздно — жизнь набело с черновика не перепишешь. А в черновике — «пожизненное заключение». Кто еще не увяз — остановитесь! Кто увяз — покайтесь и придите к Богу, чтобы не о вас говорилось: «Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло. От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места; язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные, и необвязанные, и несмягченные елеем»(Ис.1,5-6) Чтобы не пришлось вам, как и мне, утопая в грехах, взывать к Богу: «Спаси мою душу, не ведал, что творил!» Господь хотя и Всемилостивый, но можно и опоздать… Он же еще и Справедливый.
Евгений Мокрушин, г.Соликамск, Пермская обл., учр.ВК-240/1-2

Дай, Господи, сущим в темницах
Покров и надежду Твою.
Утеши лежащих в больницах —
Забытых в родимом краю.
В приютах, в давильне вокзалов
Старушечьи слезы утри.
И брошенных чад из подвалов
В намоленный храм собери.
Будь милостив к немощам нашим —
Любовью сердца напитай,
Из теплой сияющей чаши
Спасительный Дар преподай.
А тем… Но не буду об этом —
Кого только нет на Руси! —
И тех не остави без света,
И их, если можешь, — спаси!
О.Анатолий Трохин, СПб

1  2  3