Страницы души

Матушка Евангелия

 Только благодаря матушке Евангелии туристическая поездка в Грецию превратилась в паломничество. Мы побывали на острове Эгина у мощей святителя Нектария; на подворье Афонского монастыря иконы Божией Матери “Достойно есть”; посетили миссионерский женский монастырь; присутствовали на чине “отчитки” у схиархимандрита Саввы; познакомились с известным московским священником... И еще услышали ее удивительные рассказы о жизни в России.

Сорокоградусную афинскую жару матушка переносила плохо. Порой она напоминала мне рыбку, выброшенную на берег. Мы сидели на скамейке в национальном афинском парке, и стрекот цикад временами заглушал голос Евангелии. А диктофон все вбирал и вбирал в себя ее жизнь...

“Я пришла в Иерусалимский Горненский женский монастырь после смерти родителей, в 1941 году, в возрасте четырех лет, когда обитель еще находилась в подчинении Русской Зарубежной Церкви. Сестры уже были пожилые и поэтому охотно брали детей в монастырь, даже существовало подобное распоряжение монастырского начальства. Дети были разных национальностей: двое греков, я и моя сестра. Настоятельница монастыря игумения Тавифа (Минина) приехала из России, из Нижнего Новгорода. Будучи духовно опытным человеком, она 25 лет правила монастырем. Ее мать, схимница Гавриила, тоже жила в Горней. Матушка Гавриила воспитывала двух приемных девочек-арабок, ставших впоследствии монахинями. Всего детей в обители было двадцать.

Нас воспитывали «древние матушки» — монахини, которые жили здесь с момента основания монастыря. Игумения Тавифа сразу же определила мне послушание на клиросе, хотя мой родной язык — греческий, а не русский. Но я очень быстро научилась читать и петь на церковнославянском. Красоту этого языка я стала познавать, выучив молитвы «Богородице, Дево, радуйся» и «Сподоби, Господи».

Матушки постоянно вспоминали Россию. С моей наставницей, матушкой Афанасией, благочинной монастыря, жила тетушка — монахиня Глафира (Ларина). Она приехала сюда из Тамбовского женского монастыря. Часто монахиня Глафира рассказывала, что в то время, когда она была еще послушницей, ее посылали с другими монахинями собирать деньги по всей России. Однажды сестры заблудились в глухом лесу. Наступила ночь, а найти подходящее место для ночлега так и не удалось, пришлось лечь прямо на сырую землю. И у матушки Глафиры после холодной ночи отнялись ноги. В монастырь она возвратилась уже в коляске, а было ей тогда всего 17 лет. Пробовали лечить разными средствами, но ничего не помогало. Матушка очень страдала, однако не отчаивалась и однажды попросила: «Свозите меня к преподобному Серафиму». (Добавлю от себя, что в то время шел 1903 год — год обретения мощей преподобного Серафима).

Привезли матушку в Саров и опустили в святой источник, прямо в ледяную воду, а сестры стояли рядом, молились. И ноги ожили, она снова смогла ходить, и больше за свою 84-летнюю жизнь не болела. После исцеления матушке Глафире в монастыре подарили образ преподобного Серафима. Она очень чтила этот образ, перед ним всегда горела лампадка, часто читались акафисты преподобному. Воодушевленная, матушка очень полюбила послушания и до самой смерти исполняла их с радостью. В Иерусалим матушка Глафира приехала вместе с племянницей еще до революции.

Мое детство тоже проходило под покровом преподобного Серафима. Он стал моим любимым святым. Еще в детстве я прочитала «Серафимо-Дивеевскую летопись», которая произвела огромное впечатление на мою детскую душу.

Итак, я впитала основы воспитания в монастыре. Потом матушка отправила меня в Вифанскую школу. Эта школа и теперь есть в Вифании, находится она недалеко от гробницы Лазаря. Там учились православные дети разных национальностей, а директором этой школы была матушка из Гефсимании, англичанка по происхождению. Правда, через год меня исключили. За что? В 1948 году на Святую Землю приехал Патриарх Московский и всея Руси Алексий I с митрополитом Николаем (Ярушевичем), ставшим впоследствии моим духовным отцом. Владыка Николай пригласил на духовную беседу нескольких сестер, посчастливилось и мне попасть на эту встречу. Митрополит произвел на меня неизгладимое впечатление, и я потом всегда спрашивала у матушек: «Когда мы поедем в гости к русскому дедушке?»

После этого визита монастырь перешел в юрисдикцию Московской Патриархии, а Вифанская школа осталась в лоне Зарубежной Церкви. Именно это и послужило причиной моего исключения. Продолжать дальнейшее образование было просто негде, Вифанская школа оказалась единственной православной школой в округе. Но матушка Глафира рассудила, что я все равно должна учиться.

Рядом с Горней работало католическое учебное заведение, дающее высокий уровень образования, и матушка благословила меня учиться в этой школе. Слава Богу, католические монахини, преподававшие здесь, не пытались склонять меня к перемене веры. Матушка Афанасия договорилась с ними о том, что я буду изучать все предметы, за исключением католического катехизиса и богослужения.

Я не могу вспомнить что-либо плохое об этой школе и ее сотрудниках. Но и эту школу мне не удалось закончить, потому что в год образования государства Израиль, в 1947 году, ее закрыли.

Родной брат пригласил меня в Канаду, чтобы продолжить учебу. А так как наступило неспокойное время, связанное с образованием государства Израиль, то все воспитанницы разъехались, испугавшись, что иудеи расправятся с ними. В монастыре остались одни старушки, матушку Афанасию избрали игуменией. После избрания она мне сказала: «Если хочешь учиться дальше, поезжай в Москву». В это время в Иерусалиме уже обосновался советский дипломатический корпус. Консул часто навещал монастырь и, узнав, что мне необходимо учиться, уговаривал ехать в СССР. Но для этого нужно было иметь советский паспорт, а у меня никакого паспорта не было. Греческий консул разъяснил, что поскольку я гречанка, то должна ехать с греческим паспортом. Конечно, я растерялась и спросила у матушки: «Как мне поступить?» Она ответила: «Не надо никаких греческих паспортов, ты — моя дочь. Ты русская». Мою греческую фамилию Лагопуло переделали на русскую Лисенкова (фамилия матушки), выдали вид на жительство. Посол СССР в Израиле уверил: «Мы вам поспособствуем, в Россию можете ехать свободно и даже вместе с матушкой». И мы поехали в Москву. Наши сердца согревало приглашение митрополита Николая (Ярушевича). Шел 1955 год.

По приезде матушка Афанасия задала Патриарху Алексию I вопрос, который ее тяготил в последнее время: «Почему Вы распорядились служить панихиды по Сталину? Мы исполняем это распоряжение неукоснительно, постоянно служим, но ведь Сталин был коммунистом, неверующим, марксистом-материалистом... Какая же тут панихида?» Святейший попросил подойти поближе и тихим голосом ответил: «Сталин покаялся». Матушка засомневалась: «Мыслимо ли такое, чтобы такой человек покаялся?..» Патриарх уточнил: «Поверьте, я его исповедовал». Причащал он Сталина или нет, Патриарх не обмолвился, а об исповеди сказал определенно. В подтверждение моих слов могу привести опубликованное Красновым-Левитиным свидетельство, также утверждающее об этом потрясающем факте. Конечно, в те годы это была строжайшая тайна. Патриарх открыл нам ее в личной беседе, а откуда узнал Краснов-Левитин, я не знаю.

Сначала нас поселили в Патриаршей резиденции в Переделкино. У меня было тяжело на душе, присутствовал необъяснимый мистический страх перед неизвестностью. И вот как-то на приеме митрополит Николай меня спросил: «Деточка, куда ты хочешь пойти учиться?» Я ответила: «Владыка, а нельзя ли вернуться домой, в монастырь? Мне не хочется здесь оставаться». Он задал вопрос: «Почему?» — «Не знаю... Здешние православные сказали, что жизнь в СССР сделает из меня комсомолку. Это, видимо, что-то нехорошее. Я не хочу быть комсомолкой». А Владыка все понял, слегка улыбнулся и утешил: «Правильно, деточка, будем пытаться тебя отправить». Я обрадовалась, страх пропал.

В 1955 году митрополит Николай постриг меня в иночество, думая, что вскоре я уеду домой. Но к тому времени я поняла, что в России есть не только «страшные» комсомолки. Впервые здесь я увидела, как люди молятся по-настоящему. Мы в монастыре молились больше по привычке: отчитаем правило, а затем идем на другое послушание. Я увидела, что православным людям в России действительно живется тяжело, но когда они собираются в храме и все вместе поют «Царице моя Преблагая», хочется плакать. Меня впервые охватил молитвенный плач.

Однажды мы приехали на праздник преподобного Сергия в Троице-Сергиеву Лавру. Я услышала братское пение, воочию узрела чудеса молитвы. И опять это было истинно народная молитва.

По благословению Патриарха мы уехали в Киев, где жила его сестра, послушница Покровского монастыря Евфросиния. Мы жили там несколько дней, ходили на службы, исполняли послушания. Мне так понравился этот монастырь, что я даже позавидовала сестрам: «Вот бы у нас, в Горней, так!» А сестер здесь жило более трехсот человек.

Из Киева наш путь лежал в Одессу, к архиепископу Никону. Впоследствии до нас дошло известие, что Владыка попал в автокатастрофу, как говорят, не случайную. Я запомнила его как простого и доступного человека. Погребен Владыка в Успенском соборе города Одессы.

Тем не менее мы с матушкой не оставляли намерения вернуться домой. Но в то же время появилось чувство, что нас хотят задержать в Советском Союзе. Начались проволочки с документами, пока еще мягкие. В это же время Горнюю готовились посетить группы из России и Закарпатья. Собирались и две матушки из Пюхтицы, но одной из них почему-то не удалось выехать за границу.

Из Горней доходили известия, что решено отстранить от управления старую игумению. Несколько месяцев в обители управляла матушка Михаила из Сербии. Потом сняли и ее. Пришла новая жизнь, настоятельницы менялись очень быстро. Нам, конечно, было горько слышать об этом, ведь мы не могли вспомнить случая, чтобы начальник Миссии вмешивался во внутренние дела монастыря. А теперь это стало правилом.

Нас поселили в Риге, обещая помочь с документами, но из Союза не выпускали. В Риге мы прожили целый год. Думаю, что таким способом “наградили” матушку Афанасию за то, что хлопотала о передаче Горней Московской Патриархии. Я разболелась, постоянно лечила воспаление легких. Этот рижский год прошел очень тяжело. Я писала митрополиту Николаю письма, в которых сообщала, что ни о какой учебе сейчас не может идти и речи. Тем временем заболела матушка Афанасия, да еще на беду тетушка, которая осталась в Иерусалиме, находилась на смертном одре. Ничего не зная о давлении властей, я постоянно просила владыку Николая ускорить получение документов на выезд. Я наивно думала, что здесь, как в Святой Земле, церковная власть может решать государственные вопросы. Сегодня мне стыдно за те письма, которые писала тогда митрополиту Николаю. Но Владыка не высказывал в ответ обиды, ведь он все прекрасно понимал: старался утешить, призывал положиться на волю Божию, говорил, что моя учеба не за горами. Через год Владыка благословил переехать в Киев, в Покровский монастырь. Вместе с нами, пустынницами Рижскими, сюда вернулась из Парижа сестра Патриарха матушка Евфросиния.

В Киеве меня определили в обычную государственную школу, в 9 класс. Двухгодичную программу я прошла за год, получила аттестат. После окончания школы написала Владыке письмо с главным вопросом: «Что делать дальше?» Я чувствовала, что жизнь в Покровском монастыре стала ненадежной, уже начинались хрущевские гонения. На Украине власти закрывали монастыри, строго выполняя распоряжение: молодых монахинь выгонять в первую очередь. А мне было 19 лет, и я разделила бы эту долю быть изгнанной в первую очередь.

Владыка в ответе, как всегда, утешил: «Приезжай, поговорим». Но шел 1959 год, он уже находился под домашним арестом. Роковой для Владыки стала поездка 1957 года в Индию. Как рассказывали впоследствии духовные дочери, в этой поездке Владыка летел в одном самолете с Хрущевым и имел разговор с ним. Он состоял всего из нескольких фраз. В самолете Никита Сергеевич подсел к митрополиту и спросил: «Николай Дорофеевич, а вы уже подумали о своей замене?» — «О замене? Мы умираем на своем посту». — «А я все же настоятельно рекомендую подумать вам о своей замене». Замена уже была подготовлена в лице владыки Никодима (Ротова).

Владыка Никодим был рукоположен во епископа в 1957 году, назначен заместителем председателя Отдела Внешнецерковных сношений, т. е. заместителем митрополита Николая. А сам митрополит Николай в те годы говорил очень смелые проповеди. Паства слышала: «Мы больше не имеем права молчать. В Церкви появились отреченцы, которые проповедуют атеизм. Нужно встать на защиту Церкви». За эти воззвания обезпокоенные власти вынудили митрополита не только уйти на покой, но и посадили его под домашний арест. Он не получил даже права самостоятельного выхода из дома на службу. В эти годы Церковь начали активно разрушать изнутри, расцветал пышным цветом экуменизм, что и обезпокоило митрополита, всегда умевшего находить с властью мудрый компромисс.

В 1959 году, уже будучи под арестом, владыка Николай благословил меня поступать в университет. Я поступила на искусствоведческий факультет МГУ, жила на хорах в церкви Тихвинской иконы Божией матери возле ВДНХ. Два раза посчастливилось быть на личной духовной беседе в келье Владыки Николая. Помню, что нашла его здорово постаревшим за несколько месяцев. Трудно было узнать в седом старичке прежнего, живого, энергичного и деятельного архиерея. Я спросила: «Как Вы?» Ни слова не обмолвившись о своем здоровье, он ответил: «Вы счастливая, Вам можно ходить в церковь. А я слышу звон в Елоховском соборе, только пойти не могу». Два года Владыка жил без храма. В ту встречу он благословил меня иконой преподобных Сергия и Германа Валаамских, тем самым предсказав, кто будет моим духовником после него. В молодости Владыка сам получил валаамское благословение на монашество, а теперь чувствовал, что ему осталось жить совсем немного. Запомнились слова благословения: «Молись им, они были твоими земляками, греками».

Попасть к Владыке на личную встречу больше не удалось, несколько раз мы разговаривали по телефону. Власти не пускали и в больницу, когда митрополит уже находился при смерти. Не удалось пройти даже его родному брату Дорофею. Скрывались место и время похорон, даже отменили в тот день почти все электрички из Москвы в Загорск. Но мы все-таки добрались до Троице-Сергиевой Лавры, где состоялось погребение моего духовного отца.

После кончины Владыки в 1961 году я налегла на учебу и в 1966 году окончила университет. У меня не было ни прописки, ни работы, жила я в постоянном страхе перед будущим. Владыка, заступавшийся за меня, почил, оставалось надеяться только на милость Божию. Я писала просьбы о помощи в разные места, даже в Красный Крест. В 1967 году меня хотели выслать в Казахстан, но мне помог один грек-коммунист. Я поехала в Киев, в Покровский монастырь, надеясь там найти защиту. Вызвали меня в паспортный стол, ничего не объяснили, а лишь потребовали: «Дайте ваш паспорт». Когда его вернули, в нем стоял штамп, отменяющий киевскую прописку.

Пришлось возвращаться в Москву, идти к Петровскому, ректору МГУ. Он меня хорошо знал, а позже оказалось, что был даже верующим и ходил в храм. Ректор внимательно выслушал и пообещал: «Я тебя определю в общежитие на один год. Это все, что в моих силах. За год ты должна постараться устроиться на работу и получить прописку». Работу я не нашла, прописки тоже не удалось получить. Опять пришлось писать в Международный Красный Крест, потому что мне, как лицу без определенного места жительства, попросту грозила ссылка. Но я уже была готова к ней и смирилась.

В ОВИР меня вызвали неожиданно, когда уже почти не оставалось надежды на получение выездных документов. Мне разрешили возвратиться в Иерусалим вместе с матушкой. Из Союза мы уезжали после 12 лет, проведенных с чувством страха перед неизвестностью.

Мы надеялись возвратиться в старую Горнюю, но приехали в совсем чужой монастырь. Старые матушки или скончались, или находились при смерти. Пришлось вживаться в новый порядок, смирять себя. Но через три года, уже обжившись, я получила приглашение от митрополита Никодима провести отпуск в России. Вспомнив свои страдания, я начала отказываться, но матушка вразумила: «Ты не можешь ослушаться митрополита. Поезжай в отпуск, только не оставайся. Постарайся вернуться».

Кто мог предположить, что этот «отпуск» вместо трех обещанных месяцев продлится 18 лет, до 1988 года — «невыездная» история повторилась. Получив телеграмму о смерти матушки Афанасии, я просила, чтобы меня отпустили из СССР хотя бы на похороны, ведь она была для меня больше чем родная мать. Но меня не отпустили даже на похороны. Для властей необходим был факт родства юридического, родство духовное для них ровным счетом ничего не значило.

Я опять начала болеть. Жила я тогда на Патриаршем подворье в Переделкино, рядом с Патриархом Пименом. Патриарх мне запомнился очень добрым и заботливым архипастырем, который постоянно справлялся о моем здоровье. Когда у меня началось малокровие, Патриарх пригласил хорошего врача. Доктор не только лечила меня, но и приносила горячую еду из дома. Работала я тогда в Патриархии переводчицей.

Потом Патриархия выделила деньги на покупку квартиры. Дом строился для сотрудников Иностранного отдела Патриархии, но я стремилась уехать домой и недоумевала: «Зачем мне эти деньги? Лучше отпустите меня домой, в Горнюю». Мне отвечали: «Нет, поживете пока здесь». Так я обосновалась в Москве, на проспекте Вернадского.

Я разболелась еще сильнее, причем после того, как отслужила панихиду по покойной матушке; да еще на железнодорожном переезде со мной случилось несчастье: я получила травму позвоночника. Моим духовным отцом был тогда Владыка Сергий (Голубцов), бывший архиепископ Новгородский. Его оклеветали, будто бы он закрыл все приходы в Новгороде. Закрывали на самом деле власти, представляя эти деяния как дело рук архиерея. В газетах писали: «Церковь закрывает все своими руками». А он лишь препятствовал закрытию, получив два инсульта.

Владыка Сергий был святой человек, строжайший аскет. Он вполне справлялся со своими архипастырскими обязанностями, но его вынудили уйти на покой..

Жил Владыка в Троице-Сергиевой Лавре, утешая многих своих духовных чад. Утешал он и меня. После матушки он стал мне самым близким человеком. Я даже во сне видела, как будто матушка идет по Лавре с палочкой, в простой рясе, а я иду от могилы митрополита Николая (Ярушевича) и удивляюсь, почему матушка здесь? Она же умерла... А матушка подошла ко мне и говорит: «Тебя Владыка Сергий ждет». Так она меня перепоручила Владыке Сергию. И он стал моим духовником до самой своей кончины — до 1981 года.

Владыка Сергий был известным искусствоведом, богословом, в совершенстве знал и преподавал иврит. Но способности к преподаванию не рождали в нем холодной назидательности, в общении он был очень добрым и ласковым, даже не по-отечески, а как мать. Во времена Патриарха Алексия I Владыка исполнял послушание духовника Троице-Сергиевой Лавры, и даже сам Патриарх у него смиренно исповедовался. Любили исповедоваться у Владыки Сергия многие иерархи и духовенство.

Я всегда стремилась вернуться в Горнюю, но почему все же уехала в Грецию? Дело в том, что в последние годы жизни в СССР я была уже очень больна. На протяжении пяти лет не могла самостоятельно взять в руки стакан воды, зимой лежала недвижимой в постели, передвигалась только летом.

Как-то Владыка Сергий направил меня к прозорливому старцу Андронику из Глинской пустыни, а в то время жившему на Кавказе, чтобы решить, как мне жить дальше. Может быть, нужно уехать в монастырь? Старец долго молился перед иконами, пел тропари, потом дал мне четки, которые я до сих пор бережно храню. А потом перечислил мои грехи, даже те, которые я давно забыла. И я его спросила: «Что же мне делать?» — «Живи, как живешь. Вот тебе четки — это твой монастырь». И еще сказал: «Сейчас нет монастырей». Я удивилась: «Как нет? Не все же закрыты...» — «Да, нет монастырей. Ни на Афоне, ни в России, ни в Иерусалиме». И я вспомнила, как в Горней нам говорили: «Работай, работай, — это главное, а читать не надо. Что Брянчанинова читать — эти романы?» Да, такая была эпоха. Поэтому старец так и сказал.

Я вернулась в Москву, передала слова беседы со старцем Владыке Сергию. Владыка взглянул на меня с недоверием: «Правда он так тебе сказал?» А потом поверил и никуда больше не намеревался отправить. Послушание мне определил, если не помешает болезнь, семь лет петь на клиросе в храме Архистратига Михаила в Москве, на подворье Антиохийского Патриархата.

Однажды я, выполняя послушание, повезла на отчитку одного человека из Грузии в Псково-Печерский монастырь. И там, неожиданно для меня, исполнявший это послушание иеромонах сказал мне: «А ты уезжай в Грецию». Я стояла пораженная и растерянная — там у меня никого нет! Негде жить, все связи с родственниками давно утеряны, никто меня туда не зовет, никто не ждет. Я поспешила с ответом: «Зачем, батюшка? Что я там делать буду? Я не хочу в Грецию». Но он повторил три раза: «Нет, поезжай в Грецию».

Возвращаюсь я в Москву, и вдруг в городе появляется мой очень богатый племянник из Греции, находит меня и зовет жить к себе. Я спросила совета у духовника, и он благословил: «Уезжай в Грецию, тебе надо ехать». В ответ на мое согласие племянник прислал вызов.

Итак, в 1988 году я получила разрешение уехать, после того как 18 лет меня никуда не выпускали. Я второй раз вынесла бремя «отказницы». Племянник договорился с консулом о греческом гражданстве, два года мне выправляли документы. Так я приехала в Грецию.

К сожалению, после приезда пришлось огорчиться. Оказалось, что племянник имел в отношении моей дальнейшей судьбы определенные планы, о которых мне сразу сообщил. Дело в том, что у него в Иерусалиме есть дом, который построен недалеко от Гроба Господня. В его намерениях было отправить меня туда в качестве домоправителя. Когда жизнь в чужой стране представляешь смутно, то согласишься и на такое предложение. Но в то время в Иерусалиме шли бои.

Я кивнула, соглашаясь: «Хорошо, поеду, но только в том случае, если мне разрешат пригласить монахиню из Горней, а то я одна жить боюсь. Дом находится в арабской части, там постоянные перестрелки».— «Нет, ни в коем случае».— «А если я не буду поддерживать связь с монастырем, на что жить?» — «Найдешь работу в каком-нибудь баре, в доме будешь принимать паломников, устраивать их, ухаживать. А доход будешь присылать нам».

Удивительно, но в тот момент мне вспомнились слова, которые сказал духовник перед отъездом: «Если тебе будут предлагать ехать в Иерусалим, откажись, тебя там замучают. А ты можешь и не выдержать мучений. Не отказывайся от Христа». И я ответила племяннику: «Не поеду. Батюшка не благословил». А племянник неверующий, стал кричать: «Ты что, издеваешься? Какое такое благословение?» И иконы мои сбросил на пол. Грустно мне стало, думаю: «Куда я приехала? И как можно Россию называть страной безбожников, когда в Греции — православной, верующей стране — слышишь и видишь такое...»

Тут я вспомнила, что когда я уезжала из России, меня Владыка Питирим напутствовал: «Если что-то случится, ты зайди в Русскую Церковь в Афинах к отцу Тимофею». Так я и сделала. Отец Тимофей выслушал мой рассказ, посочувствовал и говорит: «Мы можем поехать в Русский Старческий Дом». Доехали мы до Дома, и отец Тимофей предложил: «Если тебе здесь нравится, то можешь поселиться». Выхода не было, и я согласилась.

Прожила я там полтора года. Отец Тимофей благословил учить греческий язык в университете, что удалось исполнить за год. В это время приехал мой брат из Канады, стал звать к себе. Тут опять вспомнились слова духовника: «Никуда из Греции не уезжай». Напало на меня уныние, думаю: «Что же мне, всю оставшуюся жизнь проводить в этом старческом доме? Я еще много хочу сделать». И я, положившись на волю Божию, поехала в Канаду.

Жена брата не обрадовалась моему появлению, духовник три раза звонил и задавал один и тот же вопрос: «Когда возвращаешься в Грецию?» В Канаде я уже устроилась при храме, включилась в православную жизнь, внешне все пошло очень хорошо. Но внутри терзали сомнения, я чувствовала, что нарушаю послушание и не знаю, как поступать. Но все-таки, переломив себя, вернулась в Грецию.

В это время староста Русской Церкви в Афинах познакомил меня с нуждающимся в уходе старым русским эмигрантом Игорем Францевичем, который при знакомстве сказал: «Если тебе нравится, оставайся». Потом он переписал на меня квартиру. Этот подарок я приняла по благословению моего духовника. Сейчас ему 97 лет.

Для чего я здесь — до сих пор не знаю. Знаю лишь слова духовника: «Будет связь Греции с Россией». За эти годы много православных русских побывало здесь, и вместе мы паломничали по святым местам Греции. Сама я однажды побывала в России после отъезда и посетила дорогие мне святыни. Надеюсь, что в России скоро выйдет моя книга о приснопамятном Владыке Николае. Я стараюсь рассказывать грекам о России, о русских святых, о старцах, о подвижниках. Да, наверное, так и поддерживается живая связь между верующими разных стран, так необходимая сейчас православному миру.