Четыре ответа на приглашение в ад

Восточные учения и их преодоление в судьбе о. Серафима (Роуза)

«Каждый, кто алчет истины, в конце концов приходит к Господу нашему Иисусу Христу, либо отвергая, либо принимая Его — Путь, Истину и Жизнь»

о.Серафим (Роуз)

Одним из искренних искателей истинной жизни был иеромонах Серафим (Роуз). Его биография недавно переведена на русский язык (иеромонах Дамаскин Христенсен). «Не от мира сего: жизнь и учение о. Серафима (Роуза)». Москва, 1995 г.

Среди многостороннего опыта о. Серафима для нас важно и то, что он «прошел через Восток», т.е. в его жизни был период, когда он глубоко изучал и исповедовал некоторые восточные учения. Конечно, большинству христиан такое глубокое погружение в восточные учения не только не нужно для спасения, но и вредно. Но ясный взгляд на эти учения нужен всем — хотя бы потому, что мы среди всего этого «востока» теперь живем. Можно не любить автомобили и асфальт, но если хочешь выжить, надо научиться переходить через улицу.

Откуда же взять этот ясный взгляд, не влезая в «восток» самому? Из опыта людей, которые по особому Божьему смотрению там уже побывали — и стали после этого христианами. О.Серафим — один из тех, с кем это произошло. В этой статье кратко описывается, следуя книге иеромонаха Дамаскина, «восточный» опыт о.Серафима.

Есть люди, в которых преобладают движения сердца, и есть люди, движимые в основном соображениями ума. Евгений Роуз (будущий о.Серафим) был человеком умственным. В средней школе он проявил большие способности к математике, но в колледже занялся изучением философии. От «бытового» протестантизма той среды, в которой он вырос, Евгений отошел очень быстро, правда, в сторону неверия. Так, в работе, написанной на первом курсе колледжа, под словом «Бог» он подразумевал «вселенную». Глубоко погружался в писания Ницше. Еще в колледже Евгений начал интересоваться восточной философией и после его окончания поступил в Сан-францисскую Академию востоковедения. Большое влияние на Евгения оказали труды французского философа Рене Генона, описавшего духовные пути различных традиционных религий, преимущественно индуизма. То, что Генон гораздо менее глубоко излагал древнекитайские религии, побудило Евгения заняться их изучением, и именно в этой области он стал специалистом как ученый. К древнему Китаю привлекло Евгения и то, что, в отличие от индуизма, ведущего человека к преимущественно потусторонней жизни, древнекитайские учения были очень земными и непосредственно конкретными.

В жизни Евгения было два «учителя Востока». Один из них являл в себе Восток природный и традиционный, а другой — воплощение восточных учений на Западе. Оба они оказали на будущего о.Серафима серьезное влияние.

Наследником традиций был Жи Минь-шень, китайский профессор, бежавший из Китая после коммунистической революции. Он был учеником великих философов и мудрецов Китая, несколько лет провел в даосском монастыре, а работы китайских классиков знал наизусть. Искренний, честный и смиренный Жи Минь преподавал в Академии востоковедения, но был малозаметен в академических кругах. У Евгения он вызвал глубокое почтение, которое тот сохранил до конца своей жизни. По словам Евгения, Жи Минь был для него «единственным связующим звеном с китайской традицией». Их общение прекратилось довольно странным образом: Жи Минь «неожиданно и безследно исчез из Сан-Франциско». Впоследствии Евгений писал о нем: «Вспоминаю его с любовью, хотя, придя к Православию, понял, сколь хрупки китайские духовные традиции. Жи Минь предрекал, что они вообще исчезнут, продержись коммунизм у власти (в Китае) еще лет 10-12. Православие же выдержит все, выстоит до конца дней, потому что дух его передается не просто из поколения в поколение, как всякая традиция, а от Бога — к человеку».

Второй восточный наставник Евгения Роуза выглядел совершенно иначе.

Алан Уоттс был весьма одаренным человеком с ярко выраженными лидерскими качествами. В 40-е годы был англиканским священником. Его мировоззрение быстро изменялось в сторону Востока, и в 1950 году ему из-за ропота верующих пришлось сначала оставить место священника, а затем и покинуть англиканскую церковь. С1953 г. Он возглавлял Академию востоковедения; в этом же году Евгений впервые присутствовал на его лекции. Эта лекция произвела чрезвычайное впечатление на слушателей: Уоттс был замечательным оратором. По свидетельству одного из его биографов, «никто на белом свете не смог бы, как Уоттс, растолковать суть мистических религий Востока, одновременно напустив еще больше таинственности. Никто не мог создать у слушателей впечатление, что еще немного, и они познают самое сокровенное». Через три года после этой лекции Евгений поступил в возглавляемую Уоттсом Академию, которую тот видел не столько учебным заведением, сколько центром по распространению восточной духовности. Эти планы не осуществились, и в течение 1957-1960 гг. Жи Минь-шень, Уоттс и Евгений покинули Академию. В1958 г. Уоттс начал обильно принимать тогда еще не запрещенный наркотик ЛСД, а в 1962 г. написал об этом книгу «Радости космологии». В дальнейшем он стал одним из законодателей движения хиппи: отрастил бороду, стал проповедовать «свободную любовь», вино и жизнь сегодняшним днем. Все это он называл «буддизмом». Уоттс был одним из тех, кто своей жизнью задал хиповский стандарт вялого, ни к чему не стремящегося человека. (В этом есть своеобразный черный юмор: у буддизма есть много смертных грехов, но вот именно хиповской дряблости в нем нет.) Кончил свою жизнь «первый хиппи» в 1974 г. опустошенным и разочарованным пьяницей.

В 1963 г. Евгений писал об Уоттсе, что его философия — «это оправдание естественных радостей жизни... И для этого он то берет на вооружение разные религии, то отрицает (когда ему удобно)... Это нечестно. Коль скоро цитируешь из религиозных источников, будь добр, изложи мысль полностью, опираясь на все учение в целом. Произвольно выдергивая удобные ему цитаты, он лишь обнаруживает неуважение к источникам: они для него лишь забава, ведь божество — он сам. В этом он заодно с прочими лжепастырями». В конце жизни эта склонность Уоттса к обману и самообману воплотилась в совершенно обычных формах: он полюбил быть пьяным (приговаривая: «не нравлюсь я себе трезвым»). А пьяница, как известно, приятен самому себе и уверен, что и выглядит великолепно, но на самом деле вызывает у окружающих отвращение.

Хотя в основном Евгений занимался древнекитайской мудростью, у него были и другие интересы, например, тибетский буддизм, который поражал его своими сверхъестественными способностями. Нравилась ему и рисованная тибетская иконография, пристально он изучал тибетскую Книгу мертвых (описание странствований души после смерти). Были у Евгения и некоторые другие увлечения.

С Православием Евгений впервые встретился, когда один его знакомый привел его в Сан-францисский собор «Всех скорбящих Радосте» («раз уж ты интересуешься Востоком, недурно приглядеться и к восточному христианству»). Вид уже старого, согбенного архиепископа Тихона произвел на Евгения необыкновенное впечатление. Он увидел, что служба — это не просто последовательность действий, но прежде всего — глубокая молитва. Впоследствии Евгений писал об этом моменте: «Со мной произошло что-то неизведанное доселе ни в буддистских, ни в иных восточных храмах. Сердце подсказало: вот твой дом. Я наконец обрел то, что искал. Объяснить я себе ничего не мог, службы я не понимал, равно и русского языка. С той поры я приохотился к православным богослужениям, стал понемногу изучать обычаи и язык». Конечно, этот проблеск непосредственной мистической интуиции не мог заменить Евгению осознанного тщательного пересмотра основ жизни. Лишь через два года он «познает Того, Кто, казалось, глядел прямо в душу с иконы в соборе». Приход к Православию стал для Евгения завершением тяжелого духовного кризиса, который, то усиливаясь до невыносимости, то несколько смягчаясь, продолжался у него всю предшествующую жизнь. Далее у Евгения начинается совсем другая жизнь. Достаточно перечислить хотя бы главных его наставников в Православии: свт. Иоанн Сан-францисский (Максимович), еп. Нектарий (Концевич), о. Адриан (Рымаренко), архим. Спиридон (Ефимов), архиеп. Аверкий Джорданвилльский (Таушев). (Даже только как личности эти учителя неизмеримо крупнее всех его восточных знакомых). Но эта другая жизнь — материал для совсем другого разговора. Через много лет, в 1976-1979 гг., о. Серафим дал в книге «Православие и религия будущего» завершающую формулировку своего отношения к восточным религиям и их роли в современном мире.

Какие же уроки мы можем извлечь из писаний о. Серафима о восточных религиях? Видимо, главный урок — это спокойная трезвость. Безупречная православность о. Серафима признана всеми, в том числе и экуменистами, которые сильно не любят о.Серафима именно за неподатливость (точнее — полную неподвижность) в вопросах диалога с другими религиями, за нежелание согласиться, что «в сущности, все мы говорим об одном». Тем не менее, о.Серафим был далек от позиции некоторых современных христиан, которые, услышав о чем-нибудь не православном, немедленно принимают «позу крайнего омерзения» — и после этого считают вопрос исчерпанным. По учению Св. Отцов, все происходящие в человеке движения могут быть либо Божественными, либо естественными, либо демоническими. Эти движения в дальнейшем воплощаются, например, в религиозных и философских учениях, качество которых определяется тем, какой именно дух действовал в создавшем их человеке. Те, в ком действовал Святой Дух, создали Св. Писание и Св. Предание Церкви. Естественно созерцавшие тварный мир построили философские, моральные и «естественные» (т.е. неопирающиеся на Божественное откровение) религиозные системы. Те же, в ком действовали демоны, создали разнообразные по виду учения, имеющие целью обмануть человека и сделать его противником Бога. Эти три вида учений необходимо трезво различать. Не следует путать естественное и Богооткровенное знание.

В 1961 г. Евгений Роуз писал: «Истина открыта нехристианским религиям в разной степени. Несомненно, всякое учение, держащееся корней, содержит истину, но вот в какой мере? Истина одной религии никогда в точности не соответствует другой, и все они несравнимы с истиной христианства — учением неповторимым». Возьмем такое место из трактата древнекитайского философа Лао Цзы «Дао Дэ Цзин»: «Мудрый, дабы стать над людьми, должен удалиться. Чтобы стать первым и вести людей, он должен идти последним». И такие слова Христа: «А кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом» (Мф. 20,26-27). В первом случае перед нами — естественное знание о том, как устроен человек, какой образ жизни является для него наиболее гармоничным. Во втором случае — Богооткровенная истина, по отношению к которой китайский афоризм является лишь неким предчувствием. Обоснование китайской мудрости — в естественном созерцании мира, а обоснование евангельских слов — в Личности и образе служения Христа: «Так как Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих» (Мф. 20,28). Богооткровенное учение ясно и исходит от Изначального Источника всякого знания — Бога; в учении естественном также содержится истина, но истина, отраженная в творении, смутная и предварительная. Биограф о.Серафима пишет, что он «не отрицал истину, содержащуюся в иных учениях, он лишь указывал на ее неполноту». По слову ап. Павла через рассматривание творений можно даже познавать Бога: «Что можно знать о Боге, явно для них (человеков), потому что Бог явил им. Ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1,19—20). Тем более возможно познание этим путем не столь высоких предметов. Грубо говоря, к естественному знанию надо относиться как к пословицам и поговоркам («Береги честь смолоду», «Тише едешь - дальше будешь»). Смысл их может быть весьма глубок, но источник — не Бог, а человек. Не менее определенно различие между учениями естественными и демоническими. Учения, которые долго исповедуются целыми народами, как правило, естественные, либо в них много естественного — просто потому, что народ не может долго исповедовать чисто демоническое учение и оставаться в живых. Главный порок этих учений часто не в том, что они исповедуют, а как раз в том, что они не исповедуют то, что следует исповедовать — учение Христа. Например, пословица «Что посеешь, то и пожнешь» сама по себе хороша, но только если ее воспринимать просто как естественную мудрость. Если же ее ставят вместо учения о живом Боге («Бога нет, а просто, что посеешь, то и пожнешь»), то она становится учением демоническим. Итак, естественное учение может быть полезно, если оно «знает свое место» и не претендует на то, чтобы определять цели человеческой жизни. Если же оно преподается как всеобъемлющее — то его следует отвергнуть так же, как и демоническое. В фундаментальной догматике буддизма заложена ненависть к бытию в целом и отрицание существования личности. Но для «среднего массового буддиста» оно не предстает в своем истинном виде, а является смесью язычества и безбожной моральной системы. В обоих этих аспектах буддизм не может занять никакого, даже более низкого, места рядом с христианством. Этот вывод относится и к язычеству. Кстати, пусть русский (или западный) человек не рассчитывает «извлечь из восточных учений то здоровое, что в них есть»: к нам эти учения приходят неузнаваемо искаженными, как правило, приняв языческое содержание.

Опытнейший духовник архим. Киприан (Керн) писал об этих учениях так: «Редко какой грех оставляет столько неизгладимых следов на людях, как участие когда-либо в теософических движениях и занятие оккультизмом. И на лице остается какой-то тяжелый отпечаток, словно груз неисповеданного греха; и глаза приобретают какой-то нездоровый отблеск; а главное, на душе остается искривление на всю жизнь. Хлебнувшие зла оккультизма и теософии... навсегда остаются с замутненным религиозным сознанием... Эти люди будут и на исповедь ходить... но рано или поздно последствия этих духовных искривлений и заболеваний скажутся и проявятся в душе такого несчастного».

В жизни о.Серафима мы видим, как учения всех трех видов — Божественное, естественное и демоническое — реализовались в его судьбе и в судьбах конкретных и очень ярких людей, с которыми он был тесно связан.

Б.Барчунов, «Троицкая Православная Газета»