Александр Раков
ЛАУРЕАТ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПРЕМИИ ИМЕНИ М,А, ШОЛОХОВА В ОБЛАСТИ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА

АЛЕКСАНДР ГРИГОРЬЕВИЧ РАКОВ СТОИТ ОСОБНЯКОМ В СОБОРЕ СОВРЕМЕННЫХ РУССКИХ ИМЁН. И ЭТО НЕУДИВИТЕЛЬНО. СРЕДИ МНОГОТРУДНЫХ УСИЛИЙ НА РУССКОЙ НИВЕ ЕГО ТВОРЧЕСТВО НЕЛЬЗЯ ПЕРЕОЦЕНИТЬ, ИБО ОНИ ОБЪЕДИНЯЮТ ВСЕ СЛОИ НАРОДА И МНОГИЕ ЧАЯНИЯ. ВСЁ-ТАКИ ЭТО БОЖИЙ ДАР – ПОЧУВСТВОВАТЬ, ЧЕГО НЕ ХВАТАЕТ ВРЕМЕНИ И ОБЩЕСТВУ. И В ВЕК РАЗОБЩЕНИЯ И РАЗДОРА ВЕРНУТЬ РУССКУЮ ДУШУ К ИССЛЕДОВАНИЮ СЕБЯ СО ВСЕХ СТОРОН.
НАДЕЖДА МИРОШНИЧЕНКО, ПОЭТЕССА. Газета Российский писатель.

АЛЕКСАНДР РАКОВ
ИЗБРАННЫЕ БЫЛИНКИ
Двенадцатая книга

(КУСОЧЕК КНИГИ)

КНИГА «ЗНАКИ ПРИПОМИНАНИЯ» 2007

«КАЖДЫЙ ИМЕЕТ СВОЁ ДАРОВАНИЕ ОТ БОГА»(1 Кор.7,7)
Внаклонку, кряхтя и мучаясь, медленно завязываю ботинок.
- Да ты к шестидесяти годам даже шнурки не научился завязывать! – всплескивает руками жена и рвется научить правильно, видимо, забывая, что я человек упрямый и с толку меня сбить трудно. Эх, если бы только шнурки! Я не посадил ни одного дерева, не лажу с топором и другими приспособлениями; огромное число деревьев остается для меня загадкой, а о животных и птицах нечего и говорить. Поэзия названий цветов, деревьев, трав… Я раньше по поляне шел, голову задрав. Я с именами древними был шапочно знаком: деревья звал деревьями, цветок я звал цветком. Был прав великий гений, цветам название дав: в отечестве растений нет безымянных трав. Георгий Кондаков.
 Заблудившись в лесу, я пропаду точно, не сумев даже со спичками разжечь на ветру костер; не разберу стороны света, хотя помню, что мох должен расти с южной стороны дерева. Да и что мне это даст, если я не знаю, в какую сторону идти? Есть сыроежки сырыми пусть другие пытаются, а на ягодах выжить не удастся. Залезть на дерево я не смогу по причине наличия живота и общей физической слабости, свойственной горожанам, да если заберусь, спускаться вниз без подсказки намного труднее. Можно, конечно, брести одной из безчисленных тропинок, но однажды тропка завела меня в гиблое болото. Твое дитя, природа, я так и слеп, и глух, и непростительно безпечен. Твой воздух пью, ем твой тяжелый хлеб, а отдавать пока мне, право, нечем. Валерий Черкесов.
Еще можно кричать – в лесу это не запрещается, но ответом послужит рассерженый птичий гам. А если люди услышат, так слова-то не разобрать, а перекликаться принято, чтобы не заблудиться. Ну, кричит себе грибник, и пусть кричит: когда надоест, сам замолкнет.
Тогда я соберу все оставшееся мужество и начну рассуждать логически: когда я заходил в лес, солнце было чуть слева, сейчас оно сзади. Ну-ка, вспомни, как тебя учили по часам определять направление. Минутную стрелку направить на солнце, а часовую – куда? Эх, зря я тогда не слушал внимательно. Так! Не дрейфь! Есть два пути: сидеть на пеньке и ждать, пока кто-нибудь не наткнется (на охладевший труп?!), тьфу, мысли какие лезут; или идти куда глаза глядят, пока не выйдешь к людям. Это же XXI век, навигационные спутники летают, координаты до метра определят… Опять понесло не в ту степь. Причем здесь спутники? Ты что, Федор Конюхов, в одиночку переплывающий океан? Это же Ленинградская область, голова садовая! Услышу шум электрички – никаких компасов не потребуется. Вот корзинка тяжелая – набрал грибочков, будь они… Вывалю-ка я их под кусточек, на другой год новые вырастут. Вот ведь невезуха… А я хотел поработать сегодня, да и поесть не мешает… Полез в карман, а там сухарик давно залежанный дожидается. Только хруст пошел – и нет сухарика. А что там еще, какое-то продолговатое лежит? Мама родная! Это же мобильник! Да я сейчас позвоню 112, 911, 01, 02, жене, скорой помощи и ветеринарной службе. Их долг – помочь человеку в беде! Но сначала – жене: вдруг батарейка разрядится, пусть будет в курсе, что муж ни за грош пропадает. Дрожащими от волнения пальцами набираю номер. Гудки гу-гу-гу… гу-гу… тоже мне, гуси-лебеди, человек погибает, понимаешь, а родная жена не удосужится трубку взять. Гу-гу…
- Саша, ты где пропадаешь? – наконец отозвалась жена.
- Лера, - закричал я, - заблудился я, в глухомань попал, не чаю, как выбраться. Поднимай людей, вертолеты, МЧС, армию, ищите меня, пока я от голода и болезней не погиб безвозвратно! Ау-у-у!..
- А почему я твой голос даже без трубки слышу? - удивилась жена. – И добавила: - Да и вижу я тебя на опушке, прямо напротив дачи.
Я поглядел сквозь деревья и увидел до боли родной желтый домик; до него было рукой подать. Ах, лукавый, крутишь православных людей почем зря – и рысью побежал домой, в тепло, к родной жене и жареной картошке. А грибы уж как-нибудь в другой раз…
 

Горожане
Из землепашеской глуши когда-то вышли горожане: и псковичи, и осташи, и калужане. И в историческом вчера, у деревенской колыбели, мы были чудо-мастера, мы все умели: сложить очаг, тачать сапог, ковать ножи, плести мерёжу, поставить сруб, испечь пирог, добыть рогожу. А мой теперешний удел? Скот не пасу, не жну, не сею, добротных пращуровых дел не разумею. Стреножить лошадь? Не берусь. Жене не выстругаю скалку. Зарезать борова? Боюсь. Его мне жалко. Я не могу запрячь коня, ходить пешком я не желаю – как Митрофанушку меня везут в трамвае. Я вечно путаюсь в родне: кто свату зять, кто тестю деверь. Не разобраться ночью мне, где юг, где север… Но город сам – не лыком шит. От спутников до женских бусин все может город, все решит, во всем искусен. В деревне прежде, не спеша, дерюгу ткали, дуги гнули, а вот блоху ковал Левша во граде – Туле. Но так и хочется порой – не по нужде, по доброй воле – взять и простецким топором набрать мозолей, солому скирдовать в жнитво в охотку, весело-удало, и чтобы к вечеру всего тебя ломало. Но скуден времени запас, а потому мозоли редки, и я прошу: почаще в нас бунтуйте, предки! Александр Гевелинг.
 

«КОМУ МНОГО ДАНО, МНОГО И ПОТРЕБУЕТСЯ»(Лк.12,48)
«Поэзия: греч. «создаю, творю» и проза – от латинского prorsa – «прямая, простая» - две формы искусства слова, которые внешне отличаются строением речи художественной: в поэзии речь отчетливо делится на соразмерные отрезки – стихи; в прозе – движется сплошным потоком, прерываясь лишь присущими любой речи паузами в конце предложений», - объясняет термины V том Краткой Литературной Энциклопедияи 1968 года.
Я не знаю, что такое поэзия, я просто люблю ее – и все. И разбирать по частям, как ребенок разбирает по частям любимую игрушку, – не хочу и не буду.
Поэзия – связь Неба с землей, грязного с чистым, низкого с возвышенным, человека с Богом. Сколько бы ни говорили о стихах, размерах и рифмах вне поэзии, ничего не становится ясно, только затуманивает голову. Быть поэтом – дар Божий, дар редкий, порой нежданный и внешне ничем не выслуженный. Льются стихи – откуда? Но если ты принял дар всерьез – потом и кровью, и безсонными ночами отольются тебе рифмованные строчки, а жизнь превратиться в сладкую мучительную муку. И эту жизнь надо положить на то, чтобы твои стихи стали вливаться в других людей, тревожить, успокаивать и изменять к лучшему их души.
Поэзия – это… нет, я не знаю, что такое поэзия…
Объявление
Как будто бы
Теплого лучика нить
Легла на сердце
Проталинкою.
Висит объявление:
«Не надо сорить,
У нас уборщица
Старенькая».
Александр Люкин
 

СИЛА ИСКУССТВА
У О’Генри есть рассказ «Последний лист». Рассказ о том, как в огромном городе холодной осенью умирала от воспаления легких молодая художница. Глядя в дождливое окно, за которым по противоположной стене добрался до нее старый плющ, Джонси сказала: «Когда с плюща упадет последний лист, я умру». Под осенним дождем слетели все листьья, остался только один. «День прошел, и даже в сумерки они видели, что одинокий лист плюща держится на своем стебельке». И утром лист оставался на ветке.
  Джонси начала поправляться. А старый художник-пьяница, нарисовавший ночью на стене свой единственный шедевр – лист плюща, простудился и вскоре умер от пневмонии.
  Зачем я пресказал этот рассказ? Затем, чтобы мы никогда не теряли надежды на Бога и все же веры в людей. Перечитайте рассказ. Пожалуйста.
Баллада о листе осиновом
Этот лист весь свет оставил с носом: мертвый, а поди ж ты – уцелел! Задувала ледяная осень так, что иглы осыпались с сосен, твердь тряслась… А он себе висел. Он уцепист был, и, как в трясину, он вцепился в дерево-осину… Дуб и тот поник и облысел, духом был силен, да не осилил непогод… А этот все висел. Был он с виду жалок и покорен. Хмурый дождь бесился и косел, всех косил, подкашивал под корень, - всех скосил!.. А этот увисел. Верили – еще найдется сила, выйдет, переборет, защитит! И нашлась – и рухнула осина, нет ее! А он себе висит. Он висел, да вот никто об этом знать не знал и толком не слыхал… Ну а он над всем над белым светом, весь сочась кровавым, грозным светом, не висел уже – а нависал. Владислав Артемов.
А пока я писал эту «былинку», вдруг вспомнил, что у Александра Куприна есть тоже интересный рассказ «Слон». Да, конечно, его читали взрослые, но вдруг дети его еще не знают?
Маленькая девочка Надя нездорова. Папа приглашает лучших врачей, они долго консультируются, переворачивают ее на живот, смотрят в глазные веки, но обнаружить болезнь не могут. Она ни на что не жалуется, у Нади нет температуры, но она худеет и слабеет с каждым днем. Ей все безразлично, ей ничего не хочется. Домашний доктор сказал: «Главное, - не давайте ей скучать. Исполняйте все ее капризы».
На утро девочка проснулась немного бодрее, чем всегда: она что-то видела во сне и мучительно вспоминает.
- Мама… а можно мне слона? Только не такого, который нарисован на картинке… Можно?
Папа помчался в зверинец и сбивчиво рассказал хозяину-немцу о своей дочке: «Не можете ли вы отпустить вашего слона ко мне домой на некоторое время?» Ночью слона ведут к больной девочке. Когда она проснулась, сразу спросила: «А где же слон?» Его представили: Томми. Он оказался больше, чем на картинке, с толстой морщинистой кожей и длинным хоботом. Томми берет Надину ручку и нежно пожимает ее. Потом они вместе пьют чай и долго играют. Надя так и засыпает около нового друга, и ночью ей снится, что она женится на Томми и у них много-много детей – маленьких, веселых слоняток…
«Утром девочка просыпается бодрая, свежая и, как в прежние времена, кричит на весь дом, громко и нетерпеливо:
- Молочка! И спрашивает: «А слон?» Он ушел по делам.
- Передайте Томми, что я уже совсем здорова!» - заканчивает рассказ писатель.
 

Болезнь
Восемь лет. Ангина. Простуда.
И шепчу я в бреду, в полусне:
- Приведите домой мне верблюда,
Приведите живого ко мне.
 
Мама плачет: - Ну, где его взять нам?
Ночь. Свеча. И – метель за окном.
Старший брат достает чистый ватман
И рисует что-то на нем.
 
Два холма – два горба на картине
Вырастают… И знойной тропой,
Как живой, верблюд из пустыни
Поспешает на встречу со мной.
 
Звяк да звяк! – медный бьет колокольчик,
Колыбельную дарит мне песнь.
Тает, тает метель вместе с ночью,
И уходит куда-то болезнь.
Николай Красильников
 

«СОБИРАЮЩИЙ БОГАТСТВО ТРУДАМИ УМНОЖАЕТ ЕГО» (Притч.13,11)
Нет и еще долго не будет в России словесника, у которого на удобном месте не стоял бы «Толковый словарь живого великорусского языка», и часто, очень часто заглядываем мы в него. Откроем четвертый том: «Слово – исключительная способность человека выражать гласно мысли и чувства свои; дар говорить, сообщаться разумно сочетаемыми звуками; словесная речь», а от него – «словесный, словесность, словесье, словесить, словесничать, словарь, словник, словотолковник, словоблудие, словозначение, словолитие, словоборение, словопрение, словодел, словосочинитель, словомол, словотитла, словоохотный» и т.д. И большинство слов имеет разъяснение.
В тиши медлительной рукой
страницы желтые листаю…
С чужбины возвратясь домой,
хожу по дедовскому краю.
И чувствую себя, как внук,
приехавший в глубинку, в гости…
Здесь свеж и сладок каждый звук,
как земляника на погосте…
Иван Бурсов
Владимир Иванович Даль занимает в истории русской культуры особое место. И единственное. Потому что, прежде всего, он принадлежит ее лону как создатель удивительного творения – «Толкового словаря живого великорусского языка». Сто пятьдесят лет назад потрясенные современники стали первыми читателями и почитателями гигантского труда, а он и доселе не потерял своего значения.
Владимир Даль был выдающимся человеком: на его руках умирает Пушкин и дарит перед смертью свой перстень с изумрудом; Мельников-Печерский был его ближайшим другом на протяжении жизни; к Далю приезжает из ссылки Шевченко… Другом Даля был знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов, который в «Посмертных записках» вспоминает: «Он был человек, что называется, на все руки. За что ни брался Даль, все ему удавалось…» Он начал жизнь моряком, потом «переседлал из моряков в лекаря», «из лекарей в литераторы, потом - в администраторы, и кончил жизнь ученым». И везде он оставил заметный след.
«Слово не есть наша произвольная выдумка: всякое слово, получающее место в лексиконе языка, есть событие в области мысли!» – сказал В.А.Жуковский. Откроем еще раз наугад словарь Даля.
«Счастье – со-частье – доля, пай, рок, судьба, часть и участь; случайность, желанная неожиданность, талант, удача, успех, спорина в деле, не по расчету; благоденствие, благополучие, земное блаженство и т.д.» И множество примеров: «Сегодня счастье, завтра счастье – помилуй Бог, а ум-то где?»
Вот как объяснял сам Владимир Иванович способ составления своего словаря: «Голый список всех слов, по азбучному порядку, крайне растянут и утомителен. Расположение по корням и опасно и недоступно, а описание слов очень затруднительно. Я избрал путь средний: все одногнездки поставлены в кучу, и одно слово легко объясняется другим». По сути, один человек выполнил труд целой академии.
Здорово люди работали встарь:
Русскому слову – всей жизни не жаль!
«Разве помру, а то кончу словарь…» -
В томе четвертом обмолвился Даль.
 
Как же не знать нам их всех четырех,
Все в них знакомо, как снег на дворе:
Слово, другое… Как выдох и вдох:
Родина дышит в его Словаре.
Виктор Афанасьев
Мельников-Печерский передает в своих воспоминаниях примечательный случай. Этот эпизод он по праву считает началом колоссального труда ученого.
Морозным утром в марте 1819 года молоденький мичман Даль ехал из Петербурга в Москву. «Ямщик из Зимогорского Яма (Новгородской губернии) поглядел на небо и в утешение продрогшему до костей моряку указал на пасмурневшее небо – верный признак перемены к теплу.
- Замолаживает! – сказал он.
По-русски сказано, а мичману слово ямщика не вразумелось. Ямщик объяснил значение незнакомого мичману слова. А тот, несмотря на холод, выхватывает из кармана записную книжку и окоченевшими от холода руками  пишет: «Замолаживает – иначе пасмурнеет – в Новгородской губернии значит заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью…»
Это свидетельство безценно. Было в то время Далю 17 лет и 4 месяца. Словарь стал выходить с 1861 по 1866 годы. Сорок семь лет неустанного, тяжкого и кропотливого труда завершились. 200000 слов вошло в словарь Даля, 30 тысяч пословиц использованы им в качестве образцов, в то время как в четырехтомном академическом словаре 1847 года академика А.Х. Востокова «Церковнославянского и русского языка» содержалось 114749 слов. Наши предки относились к слову бережно; недаром словарь В.И.Даля пережил множество переизданий. От XVI века дошли до нас рукописные словари под названием «Азбуковники», «Алфавиты», «Лексиконы»… Выходили Словари русского языка под редакцией Я.К.Грота, академика А.А.Шахматова. Владимир Иванович Даль посвятил своему Словарю всю жизнь; 30 лет Памва Берында собирал материалы для своего «Лексикона». Ж.Скалигер посвятил работе словарников стихи, переведенные просветителем Петровской эпохи Феофаном Прокоповичем:
Если в мучительские осужден кто руки,
Ждет бедная голова печали и муки,
Не вели томить его делом кузниц трудных,
Но посылать в тяжкие работы мест рудных;
Пусть лексикон делает – то одно довлеет,
Всех мук роды сей един труд имеет.
Словарь В.И. Даля – единственный до сих пор словарь живого русского языка. Повезет ли России еще на одного обрусевшего иностранца?..
Часть сведений взята из статьи Галины Егоренковой «Великий трудолюбец», альманах «Поэзия», №7, 1972, стр.83-90.
 Баллада о словаре Даля
«Что подарить тебе к двадцатилетью?» - мама спросила – давно, до войны. «Весь наш язык, все его многоцветье, краски, что грубы, и те, что нежны… Буду беречь имена и глаголы, что возникали на Родине встарь, мед, что оставили мудрые пчелы, - Даля Толковый словарь». Как собирал его Даль? По крупинке. Ездил по селам и по городам, не огибал он трактиры и рынки, слушал, о чем краснобайствуют там. Слепки вещей, поговорки народа – все попадало в распахнутый ларь. Кол и кольцо, колыбель и колода – Даля Толковый словарь. Даль был военным врачом, и повсюду брал он с собой незаконченный труд. Рукопись взваливал он на верблюда. Как-то в плену оказался верблюд! Счастье, что вскоре – в горячей атаке (блеск ятаганов, и пламя, и гарь) - вместе с двугорбым отбили казаки Даля Толковый словарь.
Я на верблюде словарь не возила, вот он стоит – на хребтине стола. А сберегла его тоже насилу, в годы скитаний своих сберегла. Стану листать я – разгарчив и ярок выступит клад, позавидует царь. Дорог душе материнский подарок, Даля Толковый словарь. Татьяна Сырыщева.
 

«ВОЗЛЮБИ БЛИЖНЕГО ТВОЕГО, КАК САМОГО СЕБЯ» (Иак.2,8)
Еще один немаловажный для России вопрос: с утратой родственных связей быстрее разваливается и страна. Наш родственный круг сузился до наименьших размеров: дед, бабушка, отец, мать, внук, двоюродные братья и сестры… В основном это все. А раньше?
В нашу речь встает всех проще, чтоб родством сердца вязать, в ряд со строгим словом «теща» удалое слово «зять». А ведь есть других-то сколько: веют древностью глухой и теплом «свекровь» и «свекор» вместе с тихою «снохой». Соотносится с доверьем и участьем неспроста слово «шурин» к слову «деверь», ибо равные места. И придуманные ловко, могут впрямь свести с ума слово дерзкое «золовка» с обольстительным «кума». И божественно и жарко отзывается в душе слово доброе «божатка», ныне редкое уже. Даже тот, кто вовсе дальний, уж чужой, был все же чтим. Привечали, называли: «Нам он будет по своим». Слово каждое светилось и в достатке, и в нужде: колесо родства катилось по глубокой борозде… Поумнев, я точно вызнал, отчего я так окреп. То родство служило в жизни для меня, что свежий хлеб. Александр Романов.
Свекор и свекровь, тесть и теща, племянник и племянница, кум и кума, дядя и тетя, сват и сватья, свояк и свояченица, зять и невестка, шурин и деверь, сноха и золовка, божат и божатка. Это твои близкие родственники.
Ну что ж, давайте вспоминать. Для этого я прибег к сайту «Культура русской речи».
Дядя и тетя – брат и сестра матери или отца. «У тетки баловень племянник, а у дяди племянница», - говорит народная мудрость.
Племянник и племянница – сын и дочь брата или сестры. Внучатыми племянниками называют внуков брата или сестры. Кстати, внучатые родственники – это любая родня в третьем колене; стали употребительными французские слова кузен и кузина, обозначающие двоюродных брата и сестру, а также любых дальних кровных родственников в одном колене;
Кум и кума – крестные родители по отношению к родителям крестника, самому крестнику и друг к другу. «Кума да кум наставят на ум», - гласит русская пословица. Иногда кумами называют себя люди, обменявшиеся нательными крестами в знак дружеской любви.
Тесть и теща – отец и мать жены;
Свекор и свекровь – родители мужа;
Сват и сватья – родители одного из супругов по отношению к родителям другого супруга. Не слишком ближнее родство – недаром в народе говорят: «Сват, не сват, а денежки не родня!»
Свояк – муж жениной сестры, а свояченица – сестра жены;
Невестка – замужняя женщина по отношению ко всем без исключения родственникам ее мужа (матери, отцу, братьям, сестрам, женам братьев и свекру;
Зять – муж дочери («Одно дитя рожденное – дочь, а другое суженое – зять); муж сестры; муж золовки;
Деверь – брат мужа, а золовка – сестра мужа. «Первая занозушка - свекор да свекровушка; другая занозушка – деверь да золовушка», - порой вздыхали молодые невестки;
Шурин – брат жены. Помните, у Высоцкого: «Послушай, Зин, не трогай шурина: какой ни есть, а все ж родня…»
Божат - крестный отец, божатка – крестная мать;
Примак  – приемный зять, живущий в семье жены (раньше это было редкостью, обычно молодая жена приходила в дом мужа)
Мачеха – неродная мать; отчим – неродной отец;
Где ты силы искала, в деревне какой?! Ты меня приласкала чуть дрожащей рукой. Я глядел, как звереныш, плачем губы свело. Быстро сердцем отходишь, если смотрят тепло… В доме – белая скатерть, в доме – чистый порог. – Я сама ведь без матери поднималась, сынок!
И шепчу я упрямо, грусть свою затая: - Здравствуй, мачеха, мама, мать вторая моя! Иван Слепнев.
В день моего рожденья мне оказали честь крестный отец и шурин, дядя жены и тесть. Сидят на тесовых лавках, стаканы в правой руке. Суп лоснится бараний, сваренный на таганке. Теща моя колдует над жареным гусаком, щучьей икрой и салом, шпигованным чесноком. Под толстым слоем сметаны в тарелках сопят грибы. От розовой самогонки пот прошибает лбы. И смотрят мутные глазки ласково на меня. Хмельная и неуклюжая – все это моя родня! Поет, а частушка матерна, шутит – шутка груба. Родня моя деревенская – это моя судьба! Живущая льном и рожью, сгорбленная в спине, пулею и вошью пытанная на войне. Не вмещаются души в схемы и чертежи. Как нам, ей хочется правды и не хочется лжи. Как нам, ей бывает больно, а может, еще больней, она страдает и любит, может быть, нас сильней. Ей дано от рожденья – только паши да сей. Но полезней навоз из конюшни, чем книжник и фарисей. Вот почему я считаю, что мне оказали честь дядя жены и шурин, крестный отец и тесть. Владимир Костров
Теперь, когда вы разобрались в хитросплетениях родственных связей, будет легко разгадать и загадки, напечатанные В.И.Далем в сборнике «Пословицы русского народа»:
•    Шуринов племянник как зятю родня?
   (Сын) (Дать бы ответы где-нибудь пониже –для издательства)
•    Шли по дороге две матери, две дочери да бабушка с внучкой – а сколько их всего человек?
  (Трое: бабушка, мать и дочь).
•    Шли муж с женою, брат с сестрою да кум с кумою; нашли полтора хлеба. Сколько каждому досталось?
   (По полхлеба – их трое: муж, жена и сестра жены).
•      Шли теща с зятем,  муж с бабкой, бабка с внучкой да дочь с отцом. Сколько их всего было?
   (Четверо: теща, муж, жена, дочь).
•   Сын моего отца, а мне не брат – кто это?
   (Я сам)
Я никак не пойму смысла этого слова – «свекровь», не могу разобрать – кто золовка, кто деверь, кто шурин… Тихо льется мука, словно теплая белая кровь, вижу: бабушкин лоб почему-то нахмурен. Месит бабушка тесто, какие-то шепчет слова, и святая вода выливается в белую миску… А за длинным столом примостилась соседка-вдова: как всегда, по слогам поминальную пишет записку. То стрекочет сверчок, то собачий доносится лай, вспоминает вдова, как пришла похоронка на мужа, а с иконы на нас молча смотрит святой Николай, на просторах России лютует январская стужа. Здесь над белой мукою невидимый ангел летал, сердце бедных детей защищая от смерти и мрака, здесь когда-то мой дед у святого Матфея читал родословье Христа: «Авраам же роди Исаака…» Я не помню его, умер он до великой войны, знаю: бабушка Библию в старый упрятала китель. Ну, а я до сих пор все томлюсь ощущеньем вины, потому что не знала Твое родословье, Спаситель. Не могла прочитать я и собственной книги родства. Умер проклятый век – а теперь уже сделалось поздно. В палисаднике вновь шелестит молодая листва, но на лике Святителя брови сдвигаются грозно. Я в помянник пишу: Параскева, Димитрий, Иван – и коснеет рука, вспоминая о Божией каре… Тихо бабушка Марфа садится ко мне на диван. Помнишь ты, дорогая, кто Зару родил от Фамари? Светлана Кекова, Саратов
 

«И СОТВОРИЛ БОГ ЧЕЛОВЕКА ПО ОБРАЗУ СВОЕМУ» (Быт.1,27)
За окном зима-не зима, но по календарю - декабрь. Я не грущу по лету, но вдруг вспомнилось, как пришлось спиливать на участке огромную красавицу березу: она росла на границе с соседом, а тот боялся, как бы ветер не повалил дерево на его дачный дом. Березе было лет тридцать, она крепко вцепилась в землю корнями, а шатер кроны стойко противостоял стихии. Красивой вымахала березка, ничего не скажешь. Но сосед продавал дом, и его опасения можно было понять.
Она, как женщина лежала – и не девчонка, и не мать. И красоту свою держала и не желала отпускать. Она, как женщина, лежала в зеленой кофте вырезной и всех прохожих поражала немертвенною белизной. Потом, с каким-то скрытым горем, отчаясь что-нибудь понять, она затихла вдруг на взгорье и молча стала умирать. Я к ней пришел сюда под вечер. Она была уже не той… Она свои нагие плечи прикрыла кроной золотой. Увял шатер ее зеленый. А было ей немного лет. И лишь на ветке отдаленной не гас зеленой жизни свет. Василий Кулемин.
Я гляжу в окно на любимый клен, с которым успел сродниться, и мне страшно представить, что в один несчастный день жэковские пьяницы с перерывами на перекур распилят его на бревна. Но пока по утрам, когда я открываю шторы, он приветливо помахивает ветками, а когда меня долго нет дома, я чувствую, что он скучает. Скучаю и я. Боюсь даже представить вид из моего окна, если на месте крепкого клена будет торчать пень-обрубок. Мало нам на земле несчастий…
Грущу, как по убитому в разведке,
По клену, порешенному пилой.
Раскинул он, как будто руки, ветви,
Охватывая небо над собой.
Как санитары, добрые пичуги
Вокруг него безпомощно снуют.
О, если б ваши чуял он потуги,
Он встал бы в рост, как ратники встают,
Когда сигнал атаки – против воли –
Отчаяньем рождает командир!..
Над лесом месяц бьется на приколе,
Один свидетель зла на целый мир.
Сергей Поликарпов †1988
==================================
«КТО ПОЧИТАЕТ СЕБЯ ЧЕМ-НИБУДЬ, БУДУЧИ НИЧТО, ТОТ ОБОЛЬЩАЕТ САМ СЕБЯ» (Гал.6,3)
Человеку свойственно стремление – порой неосознанное – оставить по себе память: иной жизнью благочестивой, иной книгой или стихотворениями, иной постройкой великих пирамид; даже преступление некоторые выбирают способом земной славы.
Я тоже не считал зазорным попасть в объектив кинокамеры, дать интервью и вообще побольше быть на виду, чтобы видели и говорили. Но – удивительное дело! – теперь этого желания нет, но если есть возможность избежать известности, я делаю это без промедления. Видимо, Господь вразумил.
Деля награды и чины,
О мимолетность опершись,
Мы все равно осуждены,
Но кто – на смерть, а кто – на жизнь.
 
Теряя нервы и года
В безплотных спорах о пути,
Мы все равно придем туда,
Куда нам следует прийти.
 
В обычный час, в некруглый год,
Без позументов и речей
Нас кто-то встретит у ворот,
Бряцая связкою ключей.
 
И, как заправский командир,
Определяя путь рукой,
Покажет нам наш новый мир,
Кому – какой…
Денис Коротаев
Но есть даже профессии, к примеру, актера или политика, когда жизненно необходимо постоянно быть на виду, подпитываться известностью. Отсюда – скандальные речи или интимные подробности, специально запущенные в прессу умелой рукой имиджмейкера. Люди простодушные принимают все за чистую монету и верят, люди благоразумные «желтой» прессы не читают. Но все же актерство и политика – удел избранных; что же делать обычному, ничем не примечательному человеку без особых талантов? И тогда (не знаю, кем) был придуман дьявольски гениальный – в смысле одурачивания подавляющего населения планеты - проект под названием «Книга рекордов Гиннесса». В ней под множеством рубрик читатель может узнать о «самом-самом» невероятном рекорде или достижении. Выходит она почти во всех странах тиражом, с которым соперничать может только Библия. В начале 90-х такая книга появилась и в Советском Союзе. Приведу лишь несколько примеров:
• Самый одержимый дантист из Рима хранил все удаленные им зубы. Их- оказалось 2 000 744, или 185 зубов за один день работы;
• Самое длинное письмо, состоящее из 1 402 344 слов, написал за 2 года своей жене Алан Кент из Англии;
• Самое большое количество романов – 904 – были опубликованы Кэтлин Линдсэй (1903-1973) из ЮАР;
• Наибольшее количество браков – 27 – было заключено бывшим баптистским священником Глинном Вулфом из США;
• Дэвид Стейн из Нью-Йорка выдул мыльный пузырь длиной 15,24 метра.
Думаю, достаточно. Причем, эти «рекорды глупости» я взял из первого издания книги на русском языке наугад. Но подчас люди рискуют здоровьем и головой, чтобы их имя было занесено  куда бы то ни было во что бы то ни стало. Вот свежайший пример: в московском ресторане «Петров Водкинъ» проходил так называемый финал всероссийского чемпионата «Трезвая рука – друг иголки». Суть спора, или, как было написано в пресс-релизе, «традиционной русской забавы по распитию спиртных напитков» сводилась к тому, что участник после выпитой стопки должен вдеть нитку в иголку. 11 участников, среди которых было 3 женщины, приступили к соревнованию. После принятия внутрь более литра спиртного две участницы были госпитализированы с диагнозом «тяжелая интоксикация». А победитель, «принявший на грудь» более полутора литров водки, 26-летний студент Брянского техникума Сергей Борисов скончался ночью в номере гостиницы.
По словам организаторов, установленный в тот день рекорд будет занесен в национальное издание книги рекордов Гиннесса в номинации «выносливость». Жаль, что победитель Сергей Борисов уже никому об этом не сможет рассказать. «Иглой шьют, чашей пьют, а плетью бьют», - гласит русская пословица.
 

Рекорды Гиннесса
Я никогда не кинуся в «Книгу рекордов Гиннесса»: быть я хочу с «последними», с первыми – никогда. Я не приемлю «лучшее», «лучшее» - дело случая. Всем ли давали свериться – лучшее ли оно? Я презираю «самое». Логика вещь упрямая: в мире проверить «самое» логикой – не дано. А лучшее – дело случая. Лошадь на скачках лучшая нынче – за мной. А к завтрему вновь за тобой, за ним… Я никогда не кинуся вплавь по рекордам Гиннесса в мир, где «бестселлер», шлягеры», «лидеры» и «престиж». Ни самолучшим театром, ни самым большим инкубатором, ни самым злым аллигатором ты меня не прельстишь. Самою выжженной местностью, самой суровой безвестностью, самой оплеванной честностью самых безправных – клянусь. Наша эпоха щедрая нас еще много порадует самой высокой премией самых красивых «мисс». Радуйтесь все! Глядите все! – «Самые мощные бицепсы»! «Самые умные деточки»! «Самый породистый дог»! Я никогда не кинуся в «Книгу рекордов Гиннесса»: быть хочу с «наихудшими», с лучшими – никогда. Только тогда и выясню: вы для чего явились мне? – Солнце безправных, славная Бедных Людей Звезда. Новелла Матвеева.
 

«ПОЧИТАЙ ОТЦА СВОЕГО И МАТЬ СВОЮ, ЧТОБЫ ПРОДЛИЛИСЬ ДНИ ТВОИ НА ЗЕМЛЕ» (Исх.20,12)
Классе в девятом я в очередной раз влюбился. Избранницу звали Тамарой, Томой, она жила в соседнем доме, была темноволосой, черноглазой и очень мне нравилось. Моя любовь к ней проявлялась в том, что я подходил к ее окну на первом этаже и говорил всякую юношескю чушь, старался быть остроумным и раскованным. А для свободы движений и речи мы с приятелями принимали на четверых бутылку «портвейна», который стоил ровно 99 копеек. Конечно, опьянеть от нескольких глотков было невозможно, но запах! запах вина цвета чернил сводил на нет все мои ухаживания. В исступлении безответной любви я даже начал писать стихи, из коих помню только конец одной из безчисленных вирш: «Ну, что ж, без шипов не бывает роза»… Но дело не сдвигалось, а в юности, вы помните сами, с каким свистом пролетает время.
Стихи не произвели впечатление, равно как и показ лучших сторон моей личности. И тогда приятель Юрка Борец предложил мне в доказательство моей любви выколоть имя любимой на руке. Недолго думая, он взял три швейных иголки, связал их вместе и окунул в черную тушь. «Ну, где будем выкалывать?» - спросил он, держа инструмент наготове. «Слушай, да ты умеешь делать наколки?» - испуганно вопросил я, но отступать было поздно. Мы выбрали запястье левой руки – часы должны скрыть от родителей имя – Юрка окунул иголки в тушь и криво наколол четыре буквы: Т О М А. Получилось довольно некрасиво.
Я хотел на пальце букву «Б»
напортачить, подойти к тебе
обновленным несколько и взрослым.
Было мне тогда тринадцать лет,
я был глуп, и это не секрет,
но уже тогда стремился к звездам.
 
А Петров – Роман или Иван –
говорил мне старый уркаган
очень тихо, словно по секрету:
- Отсидел я, Боря, восемь лет,
а на теле даже кляксы нет.
Потому что смысла в этом нету.
Борис Рыжий
Любовь скоро прошла, и я был по уши влюблен в Жанну из 65 школы; с ней было интересно гулять во Львове по прекрасному Стрийскому парку. Правда, кроме меня она встречалась еще с кучей мальчишек, но это было по правилам: победитель становился ее единственным парнем. А потом я, кроме Жанны, полюбил Катю и метался между ними, не зная, кого из них выбрать. А что было делать с наколкой? Тогда я занимался в секции настольного тенниса и, надо сказать, наколка мне здорово мешала – я играл левой рукой, и было больно. Да и неприятности от родителей… Одним словом, тот же друг Юрка Борец (это фамилия у него такая, а не кличка) вызнал у старших ребят, что с помощью марганцовки наколку можно свести без следа. Я не медля купил препарат в ближайшей аптеке, а Юрка щедро распределил его по испорченной поверхности кожи с именем нелюбимой девушки и перевязал бинтом.
На следующий день тренер отстранил меня от занятий и отправил к врачу. Когда тот разбинтовал запястье, моему взору предстала черная выжженная рана. Но в молодости все зарастает быстро, и скоро я вновь с наслаждением бил ракеткой по целлулоидному мячу. На память об этом случае на запястье осталась попорченная марганцовкой буква «Т», но трогать ее я больше не стал. Пролетели житейские грозы, детство, юность уже вдалеке. «Жизнь научит смеяться сквозь слезы» - наколол он на детской руке. Презирая все в жизни помехи, он хотел, чтоб житье было – рай, оттого и, наверно, поехал этот юноша в пальмовый край. А в душе его жили березы, возвратился мужчина домой. Пил и плакал, смеялся сквозь слезы в ветхом доме своем – над собой! Сергей Агальцов.
И теперь, когда цветными татуировками украшены и мужчины, и женщины, я поглядываю на свое запястье и вспоминаю хорошую девочку по имени Тома и свою глупую молодость. Но тот урок пошел впрок: глупое это дело – раскрашивать родное тело рисунками или, не дай Бог, писать имена любимых – в жизни всяко случается… «Не делайте нарезов на теле вашем и не накладывайте на себя письмен» (Лев.19,28), - говорит Ветхий Завет.
Кресты и клятвы матерям,
Русалки, сабли и могилы,
Резные змеи по телам,
Соборы, женщины нагие…
 
Наколок синий частокол
На теле матушки России!
Какой художник исколол
Печали русской символ синий?!
 
Ничем не смыть их, не стереть,
Не вырубить – смешались с кровью!
Не сладит с ними даже смерть –
Они с судьбой России вровень!
 
Живые книги – не тела,
По ним читать учились дети.
… Перелистай страницы эти:
Узнаешь, Русь какой была.
Мавр Ян
Татуировки несут и мистический смысл. Рассказывает изобретатель холодноплазменного коагулятора, применение которого при удалении наколок почти не оставляет следов, Константин Авраменко: «Меня попросили приехать в больницу удалить тату у 15-летнего паренька, лежащего в коме. На приезде настояли его родители, которые только в больнице увидели у сына страшную надпись на правом плече: “Live quickly die young” – «Живи быстро, умри молодым», которую он сделал во время отдыха на Кипре. После этого мальчишка словно с цепи сорвался: за два месяца успел забросить школу, несколько раз попасть в милицию и подцепить венерическую болезнь. А потом взял отцовскую машину и на скорости 120 км в час врезался в столб. Подушка безопасности спасла, но он сломал таз и бедро. Стирать всю надпись я побоялся, - продолжает Авраменко, - решил вывести только слово “DIE” – «умри», что изменяет смысл. И тут произошло странное: парень, лежащий без сознания, да под местной анастезией, стал отодвигать свое плечо, а другой рукой пытался отпихнуть прибор. Его пульс поднялся до 138 ударов. Присутствовавшие при этом врачи были в шоке. Впечатление создавалось такое, будто сам сатана вселился в него и не давал избавиться от роковых слов. Когда же я удалил тату, пульс упал до нормы, и мальчик быстро пошел на поправку».
Я выкалывать не буду, чтобы знал весь белый свет: «Мать родную не забуду», «В жизни счастья больше нет». В бане сельской и районной, и в московских Сандунах на груди на уголовной я наколки видел – ах! Пальмы, море и корветы, горы, розы, факела, томных женщин силуэты, сердце, ножик и стрела. И змея над чашей яда, вся покорная судьбе… А один – ведь это ж надо! – тельник выколол себе! И молил тогда я: «Боже, ты их души отогрей! Ведь их век, конечно, прожит вдалеке от матерей. Им судьбой дано скитаться, жить в краю седой зимы, коль нелепо зарекаться от тюрьмы и от сумы!» Было мне всегда неловко. Что ж ты сделал, человек! Но кричит татуировка о любви, святой навек! И похоже, не напрасно, словно в том моя вина, вспомнил я в «Калине красной» жизнь героя Шукшина… Сами стали мы отцами, в городах больших живем, и порою месяцами маме весточки не шлем. Все спешим, здоровье гробим, нервы – звонкая струна… Но порой проснемся, вздрогнем: «Что там мама? Как она?» Нет, руки колоть не буду! И, покуда вижу свет, мать родную не забуду, не забуду маму, нет! Борис Гучков.
«Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь» (Иов,1,21)
Это неправда, что время то мчится, то замирает на месте: мы плывем по нему то скоро, то медленно, и я давно утвердился в мысли, что именно мы продираемся сквозь толщу времени с разной скоростью.
Прошелестел исписанными листочками перекидной календарь, заставляя – в который раз – закрепить толстую пачку дней на левой стороне. Не так радостно стало встречать любимый в дни возрастания день рождения; все больше вслушиваешься в себя, все меньше тревожит внешнее; и даже интерес к женщинам, подвигающих и дряхлых стариков писать восторженные вирши о любви, теперь в твоей воле мыслью отодвинуть на десятый план; страсть к жизни проявляется в мелочах, в наслаждении природой, в чтении и понимании ранее недоступных книг философов и поэтов; в углублении в себя, в ощущунии своего «я» частичкой Богом созданной твари; в непостижимости Самого Бога.
И жалость: к соделанным в бурной молодости глупым поступкам, к утраченным возможностям, в непонимании прожитого счастья, в тоске по родителям, неуловимо близким и недосягаемо далеким одновременно; к мухе, запутавшейся в паутине, к… впрочем, не будем впадать в уныние.
Вот уже не задаешь вопросов,
Не кричишь восторженно подчас –
Что еще вчера вершилось просто,
Нынче не по силам всякий раз.
Да и год уже как будто меньше
И при этом – медленнее жизнь.
И все реже замечаешь женщин,
И все больше смотришь хмуро вниз.
Не спешишь – и не зовет дорога,
И не так уже горят огни…
Ощутимей боль, сильней тревога,
Незаметней и быстрее дни.
Валерий Гришковец.
Но в возрасте начинающейся старости есть своя неповторимая прелесть: жизненный опыт не остается невостребованным: сделано тоже немало. Начинает осуществляться то, чего ты добивался или только мечтал: теперь ты способен написать книгу, которая будет полезна другим, дать совет; ты начинаешь любить одиночество, которого бежал всю жизнь; ты видишь больше хорошего, чем плохого; у тебя появляется желание помогать другим, ты научился радоваться чужим радостям. Твой возраст и смиряет, и умудряет тебя. Хочется оставить по себе добрую память – а раньше об этом не возникало мысли; и Библия – вершина всего сущего на земле – становится ближе, доступнее, - и ты открываешь в ней все новые и новые глубины мудрости. Сколько тех дней-то осталось, чтобы лететь и лететь… Тихая, поздняя старость, дай на тебя поглядеть. Впрочем, какой бы печальной ты ни казалась душе, стань на своей изначальной, к Господу ближе меже. Иван Переверзин. Неизбежная старость приносит много радости обладателю – при условии, что ты не стараешься воспротивиться ей, подстраиваясь под спринтерский бег сего спешащего в никуда века. Остановись, человек, не стесняйся опереться на палочку и неспешно думай о себе, о жизни, о вечности. Ты прожил хорошую жизнь, и теперь жизнь дарит тебе неповторимые дни духовной свободы. А жизнь пусть продолжается… потому, что гром небесный, если грянул – упадет, потому, что в поле тесно, если рядом встал не тот. Потому, что все, что снилось, оборвется, словно нить. Коли жизнь не так сложилась, не спеши ее винить. Не ищи ответ случайный, близкий сердцу и уму. Ветер, ночь и чашка чая. Потому что, потому… Владимир Овчинцев.
«Отдавайте всякому должное: кому честь, честь» (Рим.13,7).
Уже не за горами празднование Нового года, самого радостного дня в нашем прекрасном детстве. И все мы, от мала до велика, наизусть знаем слова песенки, которая будет звучать во всей огромной стране. Правда, у православных Новый год теперь приходится на Рождественский пост, но мы тоже скромно отметим уход старого и приход нового года и, конечно, сами, вместе с подрастающим поколением споем песню про елочку, которой в этом году исполнилось 103 года. Редкому поэту достается такая популярность!
В лесу родилась елочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная, зеленая была.
Зимой и летом стройная, зеленая была.
 
Метель ей пела песенку:
«Спи, елочка, бай-бай!»
Мороз снежком укутывал:
«Смотри, не замерзай!»
 
Трусишка зайка серенький
Под елочкой скакал.
Порою волк, сердитый волк, рысцою пробегал.
Порою волк, сердитый волк, рысцою пробегал.
 
Чу! Снег по лесу частому
Под полозом скрипит;
Лошадка мохноногая торопится, бежит.
Лошадка мохноногая торопится, бежит.
 
Везет лошадка дровеньки,
А в дровнях мужичок,
Срубил он нашу елочку под самый корешок.
Срубил он нашу елочку под самый корешок.
 
И вот она, нарядная,
На праздник к нам пришла,
И много, много радости детишкам принесла.
И много, много радости детишкам принесла.
Слова Раисы Кудашевой, музыка Леонида Бекмана.
Немудреная песня, которую пели и наши папы-мамы, и наши дедушки-бабушки, родилась в начале ХХ века, когда в декабрьском номере журнала «Малютка» за 1903 год было напечатано стихотворение «Елка». Вместо имени автор поставил инициалы «А.Э». Популярная песня звучала на детских праздниках и по радио, но до 1941 года никто не знал автора: одни считали ее народной, другие думали, что слова написал композитор, страстный любитель музыки Леонид Карлович Бекман (1872-1939), немец по происхождению, биолог, агроном, кандидат естественных наук. Когда музыкант-любитель прочитал это стихотворение, оно ему очень понравилось и он написал к ней музыку. Так получилась песенка, и маленькая дочка Верочка сразу начала распевать ее. А в 1906 году «Елочка» вошла в сборник «Верочкины песенки», о котором одобрительно отозвались Рахманинов, Танеев, Скрябин…
До революции «Елочка» была своеобразным гимном на Рождество Христово, а после 1917 года большевики исключили Рождество из праздничных дней, усмотрев в нем религиозный предрассудок. Какая уж тут песня о елочке без елочки? Празднование Нового года с елкой было разрешено только в середине 30-х годов, но вместо вифлеемской звезды елку стали увенчивать звездой наподобие кремлевских. В 1941 году песню вновь опубликовали в сборнике «Елка», и с тех пор она приносит много-много радости последующим поколениям. Составитель сборника Э.Эдман разыскала и автора стихотворения. Им оказалась Раиса Адамовна Кудашева. Теперь, в 63 года, автор могла в полной мере использовать свои авторские права: она получила не только гонорар за публикации песенки «В лесу родилась елочка», но и право на неприкосновенность произведения. Кудашева восстановила дореволюционную строчку: «Спи, елка, баю-бай!», оставив без внимания другое разночтение: в дореволюционных изданиях песенки читаем: «Везет лошадка дровенки, А в дровнях мужичок…» В издании 1941 года вместо мужичка вдруг появился старичок. И это не случайно: песня была посвящена празднику Рождества, и украшали ее именно к этому дню. Но в послереволюционное атеистическое время про Рождество старались не упоминать. Когда в 30-х годах вновь разрешили устанавливать елки, то приурочили это к празднованию Нового года, а не к Рождеству Христову. Поэтому старичок в песенке означал возвращение в дома и Деда Мороза. Так политика врывалась даже в детские песни.
О жизни Раисы Адамовны Кудашевой известно мало. Она родилась 3(15) августа 1878 года в семье чиновника Московского почтамта. Почему выпускница гимназии из старинного княжеского рода стала гувернанткой, неизвестно.     Потом Кудашева учительствовала, работала библиотекарем. Стихи писала с детства, а в 18 лет напечатали первое стихотворение, и с тех пор ее стихи стали регулярно появляться на страницах детских журналов. Вот одно из стихотворений, вошедших в сегодняшние школьные учебники:
День прошел. Бегут гурьбой
Наши школьники домой.
- Ах, как славно мы учились!
- Я две сказочки прочла!
- Я писала все в тетрадку!
- Я срисовывал лошадку!
Рассказывают, что во время Великой Отечественной войны перед Новым годом в Союзе писателей раздавали продуктовые пайки. Пришла и Кудашева, робко спросила, а нельзя ли и ей что-нибудь получить. Но ей резко отказали. Правда, есть здесь и счастливое продолжение. Однажды председателю Союза писателей Александру Фадееву доложили, что к нему на прием просится старушка лет девяноста, говорит, что пишет стихи. «Жить тяжело, Александр Александрович, помогите как-нибудь». «Вы правда стихи пишете? - спросил председатель. – Ну хорошо, прочтите что-нибудь». Она благодарно посмотрела на него и прочла:
В лесу родилась елочка.
В лесу она росла…
«Так это вы написали?» - закричал Фадеев и сам прочитал стихотворение до конца. Р.А.Кудашеву немедленно оформили в Союз писателей и оказали всяческую помощь. Она умерла 4 ноября 1964 года в городе, где родилась, - в Москве. А ее ласковая и нежная песенка, как мамина колыбельная, еще долго будет звучать на наших веселых зимних праздниках.
Такие сведения мне удалось разыскать по интернету об удивительном человеке Раисе Адамовне Кудашевой.
«Возвратись в землю отцов твоих и на родину твою; и Я буду с тобой» (Быт.31,3).
Скоро три года будет, как я получил паспорт гражданина Российской Федерации, утратив свою национальность, а я все переживаю. Скоро начнут загранпаспорта выдавать с чипами. Слово «русский» вроде бы и не запрещали, а употребляют его все меньше, да как-то стеснительно, с оговорками, словно совершают нечто непристойное. А слово «националист», по словарю С.И.Ожегова, означает: «В порабощенных и зависимых странах: народное движение, направленное на борьбу за свою национальную независимость». Получается, что я тот самый националист и есть. У меня в газете даже рубрика такая есть – «Я – русский».
Я – русский! Спасибо, Господи!
Я – поле. Бабушкин крест.
Я – избы Рязанской области.
Я – синь подпирающий лес.
Я – русский. По самое горлышко.
Во веки веков. Насквозь.
Я – лебедя белое перышко.
Я – воина павшего кость.
В сегодняшней склоке и подлости
Всем бедам хриплю назло:
Я – русский! Спасибо, Господи!
Другого мне не дано.
Сергей Каргашин
Теперь вот закон приняли «против разжигания национальной розни», по которому можно легко загреметь в кутузку – только по причине любви к своей нации, Отчизне. Но вы присмотритесь, как трепетно относятся итальянцы или финны к своей национальности, как гордятся американцы своим звездно-полосатым флагом. По всему получается, не избежать мне по нынешним законам каталажки. Да, нет в Отечестве пророка, в своем. И часто слышу я и злые крики, и упреки: - Зачем бунтует кровь твоя? О чем шумишь? Чего ты хочешь сказать шумихой этой всей? О месте русского хлопочешь в извечном круге жизни сей? Он, верно, – труженик великий. Но – хам! Но – рабская душа! И я в ответ на эти клики готов подняться, твердь круша. Твердь установок, самых узких, ветхозаветных тех князей… - Хочу, чтоб русский стал бы русским хозяином России всей! Пусть не клеймят меня фашистом под оголтелый вой и свист. Я – не фашист. Я – руский, чистый, разумный националист. Для братьев – вот мои объятья. Открыты – дом мой и семья. Но пусть учтут народы-братья, что главный в нашем доме – я! Свои в нем радости и горе. И русский хлеб. И русский квас. И нам указы забугорья – и не приказ, и не указ. Радея искренне и много об общей болевой судьбе, пора б нам вымолить у Бога хоть долю счастья и себе! Александр Игошев.
Мало тех, кто выйдет вон из строя,
Всей эпохи искупив вину…
Спите, спите, вас спасут герои –
Человека три на всю страну.
Вам легко, ваш путь – к окну от двери,
А кому-то – от огня к огню.
Где-то в чистом поле воют звери,
И подходит Пересвет к коню.
Спите, спите! Этой темной ночью
Свечи загораются вдали.
Ваше знамя, порванное в клочья,
Поднимает кто-то из пыли.
Там идет война за ваше завтра,
Там кому-то вера дорога.
Видно: вами преданную правду
Защищает кто-то от врага.
В вязком иле сытого покоя
Вы навек застыли все равно.
Спите, трусы, вас спасут герои…
Вольным – воля, а спасенным – дно.
Мария Струкова
«Москва доныне центр нашего просвещения; в Москве родились и воспитывались, по большей части, писатели коренные, русские, не выходцы, не переметчики, для коих:  uni bene, ibi patria («родина там, где хорошо» - А.Р), для коих все равно: бегать ли  им под орлом французским, или русским языком позорить все русское – были бы только сыты». А.С.Пушкин «Торжество дружбы, или Оправданный Александр Анфимович Орлов». 
«Господь изменяет времена и лета» (Дан.2,21).
Ой-д, надоела зима! Казалось, и морозы наступили только в канун Крещения Господня, и жили до того в ростепели, по лужам хлюпая, а надоела. Так уж у русского человека душа устроена – перемен требует. А прихода весны – особенно. Мы, русские, в вечном ожидании завтра; весна не денег принесет – настроения, поет душа от солнышка, первым ручейкам радуется, так бы и бросил свою осанистость и пускал бы с ребятишками кораблики в бурные воды, и чувствуешь на миг себя опять маленьким, когда мир еще не распахнулся пред тобой, и ты предвкушаешь, и ждешь-не дождешься своей взрослости. Хорошо жить на белом свете! У кого впереди летние каникулы, у кого отпуск, сулящий если не перемен места и стран заморских, то отдохновения телесного в родной  глубинке непременно.
Петербуржцы и сегодня рады: ушла вечная дневная темень, и, хотя солнечные лучи пока не коснулись бледнокожих жителей болотного града, а птахи небесные уже вовсю поют-чирикают – весна-красна на носу!
Это не просто перемена погоды с холодной на теплую – это душа на другую ступеньку передвигается, обновляя чувства. Это в душе открываются райские ворота. Идет себе солидный человек с портфелем и увидит вдруг под ногами на первом асфальте криво начертанные «классы», и оглянется, не смотрит ли кто, и неожиданно для самого себя запрыгает по клеткам, зажав портфель под мышкой, как было когда-то. И больше улыбок на неулыбчивых лицах, и беременные женщины сразу появились на улицах, нежно-торжественно неся перед собой бремя, и подснежники из Красной Книги будут продавать старушки…
Это платье задумано так,
Чтобы скрыть очертания тела,
Чтобы женщина прятала смело
Тайным бременем скованный шаг.
 
Там, внутри, как у всех матерей,
Сквозь тепло азиатского шелка
Кто-то выйти желает скорей,
И его дожидаться недолго.
 
Как стремительно падает мрак…
Сон доверчивый легок и сладок.
Это платье задумано так:
Все из шорохов нежных и складок,
 
Чтобы в нем проходить не спеша,
Каждой клеткою чуять живое
Так, как будто не тело, душа
Разрослась, увеличилась вдвое.
Лариса Тараканова
Разве может это когда-нибудь кончиться - великое таинство рождения человека? Нет, невозможно, даже если тебе будет суждено уйти из этого мира. Но весной душа смиряется со смертью, вернее, весной душа знает свою вечность, и сам человек верит: нет смерти! Как гордо несут беременные женщины свое бремя…
Заждались мы тебя, весна-матушка…
Заклянанье-кликанье лета блаженным Ильюшей Колокольниковым из села Полибино
Ой-д, надоела всем зима, да опустели закрома – все вымели метели… Ой, люди лета заждались – иди, велят мне, помолись, ты ж можешь, в самом деле! На край деревни выйду – ай! Мне в руки прыгнет сойка-май; спой, спой!.. Моя родная, ты знаешь сущего секрет: все умирает в сентябре, чтоб возродиться в мае… Я в поле выйду, запою – ко мне прискачет конь-июнь, играет и смеется! Тычинки фыркают в пыльце, игриво грива трав на це-лом поле в кольца вьецца! В лесу зеленом запою ль – летит ко мне олень-июль, лизнет в ладонь, ласкучий! Уж мы с ним ягоды едим, друг другу уж в глаза глядим, покуда не наскучит… Вдруг по миру раздастся хруст: идет огромный август-куст, весь птицами уцацкан! Он говорит мне: выбирай! И птицу яркую, как рай, цепляет мне на лацкан… Над речкой песню затяну – вода в реке пойдет ко дну, всплывет сентябрь-рыба дородной девкой из хором – тряхнет на берег серебром! Эх, вам да те дары бы!.. Но песня кончилась моя. Пожухло солнце по краям, как желтый лист упало куда-то во вселенский сад… А уж метели из засад метут куда попало! До лета, летушко, прощай! Вертайтесь, люди, к кислым щам, спасайтесь русским чаем от люта холода да вьюг! А мне пора лететь на юг – вон, уж меня встречают… Наталья Лясковская.
 

«… Якоже и мы оставляем должником нашим» (Мф.6,12)
Прощеное воскресенье – исконно русский, присущий русской душе праздник. А почему праздник? - спросите вы? Да потому, что душа, освободясь от тягла греха, поет и радуется своему освобождению. Разве это не труд – смирить гордыню и попросить у обиженного прощения? А если произнести два этих слова своему обидчику, и он раскроет для объятий руки – и вы оба счастливы таким несказанным счастьем, что и писать не стоит. Поэтому Прощеное воскресенье, конечно, праздник – праздник победы души над своей немощью.
Неизбывна моя вина перед родителями; сколько боли принес я им, пока не вразумился – через длинные годы. Отец ушел, так и не дождавшись перемены у пьяницы-сына. А мама? Уж ей-то досталось по полной программе… И ведь все равно любили, жалели, находили оправдания моему безпутству, ждали и верили. И слава Богу, многое изменилось к лучшему в моей жизни. Но папа с мамой почивают на Серафимовском, и не сказать им теперь: «Родные мои, вам больше нечего стыдиться за своего младшенького»… тихо на кладбище.
Родная речь, прямая речь…
Но есть еще и речь иная.
Кому приходит время лечь
В сырую землю – ей внимают.
 
Зашелестит вокруг листва
Или пчела прильнет к могиле –
И ты услышишь те слова,
Которых мы не проходили.
Алексей Решетов
Я начал пробираться сквозь частокол лет, а память – вторая совесть – вынесла на поверхность многое. Сколько людей я обидел за свою жизнь! В один ряд встали: мальчишка с Хорошевки, которому я разбил нос, мамины рублики, вытянутые из ее кошелька, собственноручно «исправленные» двойки в похудевшем дневнике, вытряхивание мелочи у студентов-сельчан нашей компанией во львовском парке, ножик в кармане, вызов «скорой помощи» к девчонке, не пригласившей на свой день рождения, чувство злобы к чужакам на «нашей территории», вранье родителям, пьянство и много-много другого, коего несть числа.
«Дай полтинник, чувак!..» И трясешься,
Шаришь в узком кармане рукой.
Дай полтинник всего – и спасешься,
Как ракета помчишься домой.
 
Вот оно, это таинство жизни,
Подарили тебе – и живи,
И слезами нежданными брызни,
А на помощь людей не зови…
 
Не торгуйся, ведь ты не на рынке,
Да и щель от небес до земли –
Нет, не шире, чем лезвие финки,
И закатом сверкает вдали!
Александр Лаврин
Но теперь я нахожу силы, чтобы простить парня, избившего меня ни за что на Кировском заводе; и даже замкомвзвода Александрова, который издевался надо мной безконечных шесть месяцев в сержантской школе только за то, что моя жизнь складывалась удачнее его, - прощаю! Прощаю женщину, уже тридцать лет живущую местью ко мне: ей в одиночестве тоже было несладко. Прощаю дочь, не пожелавшую понять и простить отца, – Бог нам судья!
Мне все человеки дороги, я всем прощаю долги, обнимемся, бывшие вороги, вы больше мне не враги! Вы крепко меня обидели, но я забываю зло, мы все-таки небо видели, нам здорово повезло. Прощаю сержанта рьяного, что в городе Алмалык бил меня, окаянного, по печени и под дых… Как часто нам от безсилия зубами пришлось скрипеть, но мы родились в России, умеем прощать и терпеть. Спасибо за ночь недолгую, за свет приходящего дня. Прощаю вас, люди добрые… Простите и вы меня! Владислав Артемов.
Но так и не могу найти в себе сил попросить прощения у некоторых людей; я продолжаю осуждать их. Плохо? – безусловно, а раз плохо, почему не примиришь свою совесть? Да потому, что не дожил я еще до того Прощеного воскресенья, когда превозмогу себя и сумею наконец произнести два коротких слова: «Прости меня!» А доживу ли? – обязательно доживу и с сокрушением попрошу у них прощения. А как иначе? «А кого вы в чем прощаете, того и я;  ибо и я, если в чем простил кого, простил для вас от лица Христова, чтобы не сделал нам ущерба сатана; ибо нам не безызвестны его умыслы» (2 Кор.2,10-11), - учит апостол Павел.
 Прощеное Воскресенье
Мы обе встали на колени
И, словно сестры, обнялись.
Соединились наши тени,
И помыслы переплелись.
 
«Прости!» - «И ты прости!» И светом
Счастливым вспыхнули глаза.
Прости меня за то, что это
Так трудно искренно сказать.
 
За то, что я люблю так мало.
За то, что раньше не могла,
И лишь теперь поцеловала
Тебя, и сердцем приняла.
 
И твою радость ощущаю,
И взгляд светящийся ловлю.
«Господь простит. И я прощаю.
Он любит нас. И я люблю!»
Людмила Крюкова, убита в Москве †2000
 

«Всякая слава человеческая - как цвет на траве: засохла трава, и цвет ее опал» (1 Петр,1,24).
Порой человеку хочется быть знаменитым. Очень! Для чего? Как для чего? Чтобы, во-первых, уважали в школе: «Глядите, глядите, вон Коля-чемпион идет! Я ему сумку иногда подношу». Во-вторых, а может, и во-первых, чтобы девчонки были от тебя без ума: «Вы видели, видели? он так на меня посмотрел!» В-третьих, известность позволяет не ходить в школу, если у тебя концерт или соревнования, бывать заграницей, обладать вещицами, которых нет у других. В-четвертых, появляется чувство превосходства – я лучше других. Недалекие родители взращивают его, чтобы потом всю жизнь от него страдать. В-пятых, известность редко дается даром, и выкладываться приходится по полной программе.
Известность бывает классная, школьная, дворовая, городская, всероссийская и мировая. Ну, до последних трех мало кто дотягивается, а в первой тройке борьба идет не на шутку. В одном классе и то существует несколько группировок, которые оказывают существенное влияние на жизнь каждого ученика. Есть признанные лидеры, перебежчики, «агенты влияния», колеблющиеся или, наоборот, стойкие приверженцы своей группы. Так было, во всяком случае, в мое время. Теперь, думаю, и финансовое положение родителей влияет на положение в школьной иерархии.
Каждая клеточка юноши требует: «Докажи свою единственность, неповторимость в этом мире! Сделай что-то такое-этакое!» А что ты можешь сделать, если и ученик ты посредственный, и стихов не горазд писать, да и физиономия не Алэна Делона? Кто потрусливее, пишет на белой стене общественного туалета: «Вася из ПТУ № 1040 был здесь». Кто-то из последних сил тянет на золотую медаль. Кому это не по зубам, идет на преступление – не из корысти идет в тюрьму, а из тщеславия глупого, что хоть у Ленки из 7-го «Б» откроются глаза и поймет она, какого парня потеряла. Тогда она горько заплачет и на суде крикнет, что любит и обязательно дождется. Бедный, наивный парень! Люди с фронта возвращались, а их жены встречали с новыми мужьями… Молодость перевертлива: У дороги, на краю села, в домике саманном небогатом одиноко женщина жила, вдовушка погибшего солдата. Было ей не больше тридцати, скрылась радость за военной далью… И коса тугая на груди завивалась черною печалью. Как, бывало, выйдет на покос всем на зависть ловкой и нарядной, мужики зашепчутся всерьез: - Красота! Аж поглядеть отрадно! И к таким восторгам не глухи, потайную проторив дорогу, часто к ней стучались женихи, да ни с чем катились от порога. И, как тайну, свято много лет, сохраняя красоту и силу, возле сердца маленький портрет в медальоне желтеньком носила. И дивились бабы всем селом чистоте любви осиротелой, что она, тоскуя о былом, вроде лучше счастья не хотела. Что вы бабы, суетитесь зря? Жизнь не просто повернуть сначала. Знать она, по правде говоря, с прежним мужем ровни не встречала. Вячеслав Богданов.
 
Но я отвлекся – слава и верность неразделимы. Когда я начинал делать газету, мне очень хотелось быть известным. Ну, очень! Потом, когда некоторая известность в узком кругу все же пришла, до меня дошла и другая ее сторона, на которую, пока добиваются, внимания не обращают: люди оказываются падки до подробностей твоей жизни, которая до поры была только твоей. Причем, нехорошие стороны их интересуют куда больше хороших. Мало того, люди умудряются перевернуть с ног на голову то, что у тебя было, до невероятия. Когда мои попытки сказать, что было на самом деле, привели к обратному результату, я стал открыто писать о своих грехах в «записках редактора», а потом и в книгах. И – удивительное дело! – слухи прекратились; правда, некоторые люди, вооруженные фактами из первых рук, иной раз били меня моим же оружием. Что ж, приходилось терпеть. Но победа осталась на моей стороне.
По милости Божией, я не познал славы – таланта маловато и батюшка частенько до слез смиряет,  - зато познал, что она есть:
Слава – вырезки из газет,
сохраняемые в архиве,
очень легкие, очень сухие.
Для растопки лучшего – нет.
 
Слава – музыка и слова
неизвестного происхожденья,
но такие, что вся Москва
бормотала при пешем хожденье.
 
Слава – это каждый твой писк
в папке скапливается почитателем.
Слава – это риск,
риск писателя стать читателем.
 
Слава – это злое, соленое
шлют вдогонку, зла желая:
слава – слива. Сперва зеленая.
после черная, после гнилая.
Борис Слуцкий
«А звери не просят пощады…»
Я ненавижу охоту и охотников, я презираю людей, убивающих живность ради убийства. Даже к рыбакам я отношусь с плохо скрываемым презрением. «Ну, а рыбку или шашлычок жалуешь?» - с ухмылкой спрашивает оппонент. Не без того, соглашаюсь, – и рыбка в положенный день на столе не затомится, и духовистое мясо не успеет остынуть. Но убивать ради удовольствия никогда не буду.
«Уникальную хирургическую операцию пришлось делать на днях вологодским ветеринарам. Врачи зашили раны медведю. Как говорят врачи, к таким крупным животным их вызывают нечасто. Несчастье случилось в опытном охотничьем хозяйстве под Шексной. Для дрессировки собак здесь специально содержат медведя. После зимней спячки косолапый сорвал ошейник и вырвался на территорию хозяйства. По следу зверя охотники пустили собак. Они довольно быстро догнали мишку. Но так получилось, что охотники подоспели тогда, когда собаки уже изрядно покусали медведя. Ветеринары помогли в лечении косолапого. Теперь его жизни ничего не угрожает». Это я прочитал в интернете, а потом поинтересовался медвежьей охотой поглубже. Врет итернет-заметка: никто и не спешил отогнать собак от большого, почти домашнего и беззащитного зверя. Почему? Да потому, что собак специально привозят в охотхозяйства для натаски на медведя. А лечили зачем? Да медведь же около четырех тысяч «зеленых» стоит – мертвый…
 

«Яшка»
Учебно-егерский пункт в Мытищах, в еловой роще, невиден глазу. И все же долго его не ищут. Едва лишь спросишь – покажут сразу. Еще бы! Ведь там не тихие пташки, тут место веселое, даже слишком. Здесь травят собак на косматого мишку и на лису – глазастого «Яшку». Их кормят и держат отнюдь не зря, на них тренеруют охотничьих псов, они, как здесь острят егеря, - «учебные шкуры» для их зубов! Ночь для «Яшки» всего дороже: в сарае тихо, покой и жизнь… Он может вздремнуть, подкрепиться может, он знает, что ночью не потревожат. А солнце встанет – тогда держись! Егерь лапищей «Яшку» сгребет и вынесет на заре из сарая, туда, где толпа возбужденно ждет и рвутся собаки, визжа и лая. Брошенный в нору «Яшка» сжимается, слыша, как рядом, у двух ракит, лайки, рыча, на медведя кидаются, а он, сопя, от них отбивается и только цепью своей гремит. И все же, все же ему, косолапому, полегче. Ведь – силища… Отмахнется… «Яшка» в глину уперся лапами и весь подобрался: сейчас начнется. И впрямь: уж галдят, окружая нору, мужчины и дамы в плащах и шляпах, дети при мамах, дети при папах, а с ними, лисий учуя запах, фоксы и таксы – рычащей сворой. Двадцать собак, и хозяев двадцать рвутся в азарте и дышат тяжко. И все они, все они – двадцать и двадцать – на одного небольшого «Яшку»! Собаки? Собаки не виноваты! Здесь люди… А впрочем, какие люди?! И «Яшка» стоит, как стоят солдаты, он знает: пощады не жди. Не будет! Одна за другой вползают собаки, одна за другой, одна за другой… И «Яшка» катается с ними в драке, израненный, вновь встречает атаки и бьется отчаянно, как герой! Ну, кажется, все… Доконали вроде!.. И тут звенящий мальчиший крик: - Не смейте! Хватит! Назад, уроды! – И хохот: - Видать, сробел ученик! Егерь «Яшкину» шею потрогал, смыл кровь… - Вроде дышит… Ну, что ж, молодец! Предшественник твой протянул не много. Ты дольше послужишь. Живуч, стервец!
День помутневший в овраг сползает, небо зажглось светляками ночными, они над всеми равно сияют, над добрыми душами и над злыми… Лишь, может, чуть ласковей смотрит туда, где в старом сарае, при егерском доме, маленький «Яшка» спит на соломе весь в шрамах от носа и до хвоста. Ночь для «Яшки» всего дороже: можно двигаться, есть, дремать. Он знает, что ночью не потревожат. А утро придет, не прийти не может, но лучше про утро не вспоминать! Все будет снова – и лай, и топот, - а деться некуда – стой! Дерись! Пока однажды под свист и гогот не оборвется «Яшкина» жизнь. Сейчас он дремлет, глуша тоску… Он – зверь. А звери не просят пощады… Я знаю: браниться нельзя, не надо, но тут хоть режьте меня, не могу! И тем, кто забыл о чести людей, кричу я, исполненный острой горечи: - Довольно калечить души детей! Не смейте мучить животных, сволочи! Эдуард Асадов.
Хотел я еще написать о том, как убивал медведей «великий любитель» природы Михаил Пришвин, но не стану ни себя, ни вас мучить; одну только фразу приведу из его рассказа «Медведи»: «Раз одному пожилому я рассказал о Гоголе и подарил книги. Гоголь открыл ему целый мир. Как счастлив был этот человек, до сих пор не слыхавший о Гоголе! Как я завидовал ему! Но вот пришло время тому же старику мне позавидовать: я, всю жизнь занимающийся охотой, ни разу не бывал на медвежьей берлоге!» И далее идет подробнейшее описание убийства писателем двух поднятых со спячки неповинных медведей. А знаете, что двигало знаменитостью? Редактор журнала пообещал ему, что на обложку он поместит портрет охотника с убитым зверем; «Жалко немного медведя, но и слава хороша!» С тех пор книг Пришвина не читаю и вам не советую.
Охота
Дни были полные тоской. Я с кем-то пил и думал что-то, потом, на все махнув рукой, взял и уехал на охоту. Я шел вперед через овраг, с курка не убирая пальца, и, будто он мой злейший враг, в кустах высматривал я зайца. И был нелегок этот труд, и липла к сапожищам глина… Вокруг меня то там, то тут горела на ветвях калина. И, кто же знает, может быть, он так и прожил бы забытым, но я искал его… убить, он выскочил, чтоб быть убитым. Через кусты, через ручей, спугнув промокшую ворону, он мчался вскачь, еще ничей, к березам по крутому склону. Вороний гвалт вокруг стоял, и целиться мешала ветка, но я ударил… наповал… спокойно, хладнокровно, метко. Я бил прицельно, не щадя, ничуть не изменяя позы… И капли теплого дождя роняли на меня березы. Вдруг стихло все: весь птичий гвалт… И ветка перебита дробью, а заяц меж берез лежал, вокруг траву забрызгав кровью. И этой мертвой тишиной я был придавлен и контужен, а он лежал… Теперь уж мой, но только мне он был не нужен. Павел Булгаков.
А ночью мне снится страшный сон: лежу я в своей теплой постели, сил для трудного дня набираюсь, истомой напоен - и вдруг откуда ни возьмись кричащая от азарта орава людей с длинными палками, собаками, рожками – и больно тычут рогатинами в одеяло, псы почти добрались до моего нежного тела, направляют на меня длинные ружья, я страшно кричу от испуга – и просыпаюсь. Дано ли «Яшке» дожить до следующего утра?..
 
«А звери не просят пощады…»
Я ненавижу охоту и охотников, я презираю людей, убивающих живность ради убийства. Даже к рыбакам я отношусь с плохо скрываемым презрением. «Ну, а рыбку или шашлычок жалуешь?» - с ухмылкой спрашивает оппонент. Не без того, соглашаюсь, – и рыбка в положенный день на столе не затомится, и духовистое мясо не успеет остынуть. Но убивать ради удовольствия никогда не буду.
«Уникальную хирургическую операцию пришлось делать на днях вологодским ветеринарам. Врачи зашили раны медведю. Как говорят врачи, к таким крупным животным их вызывают нечасто. Несчастье случилось в опытном охотничьем хозяйстве под Шексной. Для дрессировки собак здесь специально содержат медведя. После зимней спячки косолапый сорвал ошейник и вырвался на территорию хозяйства. По следу зверя охотники пустили собак. Они довольно быстро догнали мишку. Но так получилось, что охотники подоспели тогда, когда собаки уже изрядно покусали медведя. Ветеринары помогли в лечении косолапого. Теперь его жизни ничего не угрожает». Это я прочитал в интернете, а потом поинтересовался медвежьей охотой поглубже. Врет итернет-заметка: никто и не спешил отогнать собак от большого, почти домашнего и беззащитного зверя. Почему? Да потому, что собак специально привозят в охотхозяйства для натаски на медведя. А лечили зачем? Да медведь же около четырех тысяч «зеленых» стоит – мертвый…
«Яшка»
Учебно-егерский пункт в Мытищах, в еловой роще, невиден глазу. И все же долго его не ищут. Едва лишь спросишь – покажут сразу. Еще бы! Ведь там не тихие пташки, тут место веселое, даже слишком. Здесь травят собак на косматого мишку и на лису – глазастого «Яшку». Их кормят и держат отнюдь не зря, на них тренеруют охотничьих псов, они, как здесь острят егеря, - «учебные шкуры» для их зубов! Ночь для «Яшки» всего дороже: в сарае тихо, покой и жизнь… Он может вздремнуть, подкрепиться может, он знает, что ночью не потревожат. А солнце встанет – тогда держись! Егерь лапищей «Яшку» сгребет и вынесет на заре из сарая, туда, где толпа возбужденно ждет и рвутся собаки, визжа и лая. Брошенный в нору «Яшка» сжимается, слыша, как рядом, у двух ракит, лайки, рыча, на медведя кидаются, а он, сопя, от них отбивается и только цепью своей гремит. И все же, все же ему, косолапому, полегче. Ведь – силища… Отмахнется… «Яшка» в глину уперся лапами и весь подобрался: сейчас начнется. И впрямь: уж галдят, окружая нору, мужчины и дамы в плащах и шляпах, дети при мамах, дети при папах, а с ними, лисий учуя запах, фоксы и таксы – рычащей сворой. Двадцать собак, и хозяев двадцать рвутся в азарте и дышат тяжко. И все они, все они – двадцать и двадцать – на одного небольшого «Яшку»! Собаки? Собаки не виноваты! Здесь люди… А впрочем, какие люди?! И «Яшка» стоит, как стоят солдаты, он знает: пощады не жди. Не будет! Одна за другой вползают собаки, одна за другой, одна за другой… И «Яшка» катается с ними в драке, израненный, вновь встречает атаки и бьется отчаянно, как герой! Ну, кажется, все… Доконали вроде!.. И тут звенящий мальчиший крик: - Не смейте! Хватит! Назад, уроды! – И хохот: - Видать, сробел ученик! Егерь «Яшкину» шею потрогал, смыл кровь… - Вроде дышит… Ну, что ж, молодец! Предшественник твой протянул не много. Ты дольше послужишь. Живуч, стервец!
День помутневший в овраг сползает, небо зажглось светляками ночными, они над всеми равно сияют, над добрыми душами и над злыми… Лишь, может, чуть ласковей смотрит туда, где в старом сарае, при егерском доме, маленький «Яшка» спит на соломе весь в шрамах от носа и до хвоста. Ночь для «Яшки» всего дороже: можно двигаться, есть, дремать. Он знает, что ночью не потревожат. А утро придет, не прийти не может, но лучше про утро не вспоминать! Все будет снова – и лай, и топот, - а деться некуда – стой! Дерись! Пока однажды под свист и гогот не оборвется «Яшкина» жизнь. Сейчас он дремлет, глуша тоску… Он – зверь. А звери не просят пощады… Я знаю: браниться нельзя, не надо, но тут хоть режьте меня, не могу! И тем, кто забыл о чести людей, кричу я, исполненный острой горечи: - Довольно калечить души детей! Не смейте мучить животных, сволочи! Эдуард Асадов.
Хотел я еще написать о том, как убивал медведей «великий любитель» природы Михаил Пришвин, но не стану ни себя, ни вас мучить; одну только фразу приведу из его рассказа «Медведи»: «Раз одному пожилому я рассказал о Гоголе и подарил книги. Гоголь открыл ему целый мир. Как счастлив был этот человек, до сих пор не слыхавший о Гоголе! Как я завидовал ему! Но вот пришло время тому же старику мне позавидовать: я, всю жизнь занимающийся охотой, ни разу не бывал на медвежьей берлоге!» И далее идет подробнейшее описание убийства писателем двух поднятых со спячки неповинных медведей. А знаете, что двигало знаменитостью? Редактор журнала пообещал ему, что на обложку он поместит портрет охотника с убитым зверем; «Жалко немного медведя, но и слава хороша!» С тех пор книг Пришвина не читаю и вам не советую.
Охота
Дни были полные тоской. Я с кем-то пил и думал что-то, потом, на все махнув рукой, взял и уехал на охоту. Я шел вперед через овраг, с курка не убирая пальца, и, будто он мой злейший враг, в кустах высматривал я зайца. И был нелегок этот труд, и липла к сапожищам глина… Вокруг меня то там, то тут горела на ветвях калина. И, кто же знает, может быть, он так и прожил бы забытым, но я искал его… убить, он выскочил, чтоб быть убитым. Через кусты, через ручей, спугнув промокшую ворону, он мчался вскачь, еще ничей, к березам по крутому склону. Вороний гвалт вокруг стоял, и целиться мешала ветка, но я ударил… наповал… спокойно, хладнокровно, метко. Я бил прицельно, не щадя, ничуть не изменяя позы… И капли теплого дождя роняли на меня березы. Вдруг стихло все: весь птичий гвалт… И ветка перебита дробью, а заяц меж берез лежал, вокруг траву забрызгав кровью. И этой мертвой тишиной я был придавлен и контужен, а он лежал… Теперь уж мой, но только мне он был не нужен. Павел Булгаков.
А ночью мне снится страшный сон: лежу я в своей теплой постели, сил для трудного дня набираюсь, истомой напоен - и вдруг откуда ни возьмись кричащая от азарта орава людей с длинными палками, собаками, рожками – и больно тычут рогатинами в одеяло, псы почти добрались до моего нежного тела, направляют на меня длинные ружья, я страшно кричу от испуга – и просыпаюсь. Дано ли «Яшке» дожить до следующего утра?..
 
«Твой тихий свет ко мне издалека…»
… Ты еще не отошла от наркоза, и открытые временами глаза не выражают ничего. Мне страшно, однако хирург говорит, что все прошло в лучшем виде. Третья тяжелая операция за последние годы… Наверное, ты боялась, и привычная седина у корней волос сразу поднялась вверх. Помню, как и я лежал на операционном столе нагой, привязанный по рукам и ногам. Тогда и мне довелось ощутить чувство полнейшей безпомощности и оставленности миром. Но это продолжалось мгновенья, пока на лицо не легла маска с газом; что же испытал распятый Иисус Христос за долгие часы мучительной и позорной казни? Нет, не столько невыносимая боль заставила Его возопить громким голосом: «Или, Или! лама самахвани?» то есть: «Боже Мой Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф.27,46). Думаю, с тех пор дано людям проходить временами ощущение вселенского одиночества, когда даже Бог, как тебе кажется, отворачивается от тебя навсегда… Каждый шаг дается с болью. Жизнь твоя почти не жизнь. Положись на Божью волю, если можешь, положись. Что случилось – то случилось! Не оглядывайся вспять. И рассчитывай на милость давшего себя распять. Игорь Меламед.
Я сижу в бездействии у твоей кровати и спрашиваю себя: сколько же страданий выпадает на долю каждого человека? Я не ропщу, Господи, нет, но Ты-то знаешь, сколько добра сделала для меня эта страдающая от боли женщина? Или это мои страдания она взяла на свои плечи, чтобы я смог потрудиться для Тебя? Как трудно, как невозможно протереть тусклое стекло земной жизни, чтобы здесь, именно здесь успеть понять связь причин и событий: «Теперь же мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно, тогда же лицем к лицу; теперь знаю я отчасти, а тогда познаю, подобно как я познан» (1 Кор.13,12).
Не отбирай у меня жену, Господи! Я, верно, мало работаю Тебе, но я буду стараться… Умоляю, не оставляй меня одного! Лера! Держись, ты крепкая!
Не уходи!
Не уходи! От ребер вздоха требуй,
Еще твой дух не завершил свой труд.
Не уходи! Еще земля ждет неба,
Не уходи, еще сады цветут!
 
Еще пока я чудом понимаю
Твой тихий свет ко мне издалека…
О свете тихий, я тобой пылаю,
Не уходи за тучи-облака!
 
Когда сомлеет день от урожая,
Не уходи глазами на закат,
Но оглянись и укрепись, вкушая
И пышный хлеб и жаркий виноград.
 
Еще дрожат слова, мои подростки,
И просятся к тебе в тепло, на чай…
Не уходи под белые березки,
От слов моих себя не заземляй!
Светлана Евсеева
 
… Жена с трудом открыла глаза и тихо удивилась: «Саша, ты давно здесь?» Давно, родная, давно, а сколько нам с тобой вместе еще плыть и плыть по вечности… Я наклонился и поцеловал ее в белые иссохшие губы…
«О, не верьте этому Невскому проспекту!»
Перечитывая классику: «Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!.. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток!» Николай Гоголь «Невский проспект».
Петербург
Он на трясине был построен
средь бури творческих времен:
он вырос – холоден и строен,
под вопли нищих похорон.
 
Он сонным грезам предавался,
но под гранитною пятой
до срока тайного скрывался
мир целый – мстительно-живой.
 
Дышал он смертною отравой,
весь беззаконных полон сил.
А этот город величавый
главу так гордо возносил.
 
И оснеженный, в дымке синей
однажды спал он – недвижим,
как что-то в сумрачной трясине
внезапно вздрогнуло под ним.
 
И все кругом затрепетало,
и стоглагольный грянул зов:
раскрывшись, бездна отдавала
завороженных мертвецов.
 
И пошатнулся всадник медный,
и помрачился свод небес,
и раздавался крик победный:
«Да здравствует болотный бес»
Владимир Набоков
 
Невский проспект стал для меня чужим. Все перемешалось на нем: пережила время табличка-предупреждение времен блокады «Внимание! Во время артобстрела эта сторона улицы наиболее опасна», зато прекратило существование знаменитое ателье «Смерть мужьям!»; удержалось на прежнем месте любимое многими поколениями горожан кафе «Север», но продан богачам один из символов Питера – Дом книги с глобусом на вершине; чудом удержался поблизости нотный магазин, но исчезли в дымке времени известные забегаловки – одна на углу Невского и Садовой, другая – с театральным магазином «Маска». Только там за 1 рубль 47 копеек можно было заказать «фирменный» коктейль: 50 граммов коньяку на 150 шампанского; зато на каждом шагу появилось множество приличных кафе; за 630 рублей можно сделать пирсинг пупка. Казанский собор стал кафедральным; Гостиный Двор – отрада и утешение полунищих ленинградцев – превратился в скопище бутиков модных мировых кутюрье.
Но главное – изменился дух Невского: если раньше скромные витрины с незавидным товаром нисколько не мешали физически ощутить гениальную гармонию «застывшей музыки» города, то ныне безвкусица разномастных хозяев  сразу бросается в глаза, заслоняя главное. Чего-то сущего стало не хватать на проспекте; или душа протестует против явного контраста роскоши витрин и обшарпанности вокруг, которую стараются прикрыть рекламными щитами с видом красоток; то ли вся атмосфера богатеющей Северной Пальмиры претит твоим представлениям о жизни, то ли что-то еще, неясное и туманное, заставляет скорей нырять в брюхо метро… Маяковский, по-моему, был наиболее точен, назвав в поэме «Человек» Петербург безсмысленным городом…
На Невском, как всегда, прилив, но в русле нынешних новаций уже не видно перспектив из-за рекламных декораций. И оживая от обиды, и каменея от досады, не узнают кариатиды свои родимые фасады. Ах, Невский, Невский, как легко (случалось и до неприличья) на протяжении веков менял привычные обличья. Но ныне – нет, не смена лет, ни шалости, ни моды пена, - свершилась (и возврата нет) полномасштабная измена. Приобщены и мы уже к каким-то нам не нужным нуждам; на Невском холодно душе, и пусто в изобилье чуждом. Какой еще хотим неволи, какой еще нам ждать беды? Кутузов… и Барклай де Толли… Напрасны ратные труды. Но вот вдали увидишь свет и долгий шпиль Адмиралтейства – и времени как будто нет, как в гениальности злодейства! К Неве, к Неве, на свет щадящий, где опираясь на гранит, Отечества впередсмотрящий Российский дух еще хранит. Вера Бурдина, г.Кингисепп
… Николай Васильевич вышел из дома на Малой Морской, свернул на Невский и… не узнал его.
Что ему видится? Пророчится?
Он все сказал, что будет, нам.
На Невский и глядеть не хочется –
Кого увидишь нынче там?
Да все того, с мечтой порушенной,
О ком рыдает и метель.
…Россия.
Петербург.
Конюшенный.
Безумие. Тоска. Шинель…
Николай Рачков, Спб
 Где «мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, мамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках…? Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни… происходит главная выставка всех лучших произведений человека». Где ослепительные шляпки на дамах, где тысячи сортов платьев, платков, которые, словно море мотыльков, «волнуется блестящею тучею над черными жуками мужского пола»? Кругом все, решительно все переменилось: непонятно во что одетая толпа двигалась сквозь него, но ни единого признака своих не смог усмотреть писатель в этих напряженных, озлобленных или просто вульгарных лицах. Весь боль, тревога и забота, он словно заглянул на дно и страшное увидел что-то, чего нам видеть не дано. Владимир Павлинов.  «Я болен!» - вскрикнул он и опрометью бросился назад, в свои покои. Отдернув штору, Гоголь еще раз взглянул в окно – все оставалось страшным, чужим и до озноба незнакомым. Он чувствует: окончен путь, а сделано еще так мало! Прямые волосы устало упали на худую грудь. Владимир Павлинов. Холодным потом покрылся лоб. Трясущимися руками он разжигает печь и бросает в ее ненасытную глотку рукописи. Бумага корчится от огня.
Гоголь сжигает тетради.
Близится дело к концу.
Длинные черные пряди
Слепо текут по лицу.
 
Едкое веянье гари.
Время надежд истекло.
Адские рыла и хари
Смотрят в ночное стекло.
 
Скройся, бесовская свита!
Гоголь стучит кочергой.
Пламя подхвачено, взвито
Лютой февральской пургой.
 
А над снегами России
Тени казненных парят.
Где же вы, души живые,
«Мертвые души» горят.
Сергей Дрофенко

Как книга человек.
            Я говорю: как книга.
Ни дать себя прочесть
           он не способен сам,
ни даже уделить из вечности ни мига,
чтоб объяснить себя земле и небесам.
Как книга здесь и я.
              Я тоже здесь как книга.
И убери меня – останется пуста
на полках среди нас,
              средь шелеста и крика
не темнота в ряду, а чистота листа.
Юрий Канчуков, р.1941

 ПРЕДИСЛОВИЕ. «ЭТО ЖАЖДА РАЗГОВОРА СО СВОИМ»
На поле каждой страницы этой прекрасно изданной книги живет тоненькая былинка, напоминающая об оригинальном и в то же время очень органичном жанре, изобретенном автором. По его собственным словам, «былинки» подтверждают свое название тем, что они легонькие, непритязательные на первый взгляд, в них нет сложных сюжетов, они берутся из самой жизни. Толчком для их рождения становится какое-то жизненное впечатление, наблюдение, воспоминание (подчас это может быть воспоминание о каком-нибудь давнем грехе, которое, возникнув, не дает покоя). В душе идет процесс, имеющий разную временную протяженность, но, наконец, наступает момент, когда «былинка» требует выхода и заставляет сесть за компьютер, воплотить ее в тексте и выпустить на свет Божий. Как видим, «былинки» - это нечто такое, что представляется не искусственно сделанным, а зародившимся и вызревшим. Это что-то природное, не вымышленное, а выращенное.
Опыт предыдущих книг А. Г. Ракова, написанных в жанре «былинок», подтверждает, что источником для их появления является сама жизнь во всем многообразии ее проявлений. Создатель «былинок» «всем этим болеет», все пропускает через сердце и дает любому человеку почувствовать, что «он не один в своей боли, своих грехах, своих муках». «И человек, переживший, может быть, и разлуку, и смерть близких, а нынешняя молодежь - и наркотики, и страсть винопития, - открывает книгу» и видит, что другой человек может обо всем этом прямо, просто и честно написать. И тогда он понимает, «что он не брошен, что его проблемы решаемы».
В самом деле, поистине драгоценна та доверительная, искренняя интонация, которая выбрана автором при его беседе с другом-читателем. Вести себя совершенно открыто, держать душу нараспашку, конечно, рискованно. Но автор, похоже, сознательно идет на такой риск. Ведь в наше время люди, к сожалению, очень разобщены, каждый предпочитает жить «на особинку» и при этом молча мучается своим одиночеством. Мы, русские, можем утратить уникальное свое богатство, уже давно недоступное остальному миру - роскошь настоящего человеческого общения.
Это жажда разговора со своим.
Это детское братанье - навсегда.
И наивное: потом договорим.
А потом и не бывает никогда.
Это вечное желание мое 
Всех собрать и воедино, и навек.
Это то, что называется «свое»,
По чему тоскует русский человек.
Надежда Мирошниченко, Сыктывкар
А. Г. Раков не случайно включил эти стихи в книгу «былинок»: они выражают позицию, которая побуждает его упорно двигаться «против течения», против тенденции разъединения людей и расчленения русского мира к противоположной цели - восстановлению человеческого братства и соборного единства народа, то есть того главного, «по чему тоскует русский человек».
Сплав стихов и прозы - еще одно проявление соборного начала в книгах А. Ракова и еще одна характерная и неповторимая, «каноническая» особенность жанра «былинок».
Стихи множества известных, малоизвестных и совсем не известных поэтов возвышают, одухотворяют, облагораживают прозу, обобщают конкретные жизненные впечатления, дают возможность мысли о земном оторваться от земли и воспарить вверх.
Этот сплав авторской прозы и «чужих» стихов еще раз убеждает в том, что истина - одна на всех, и поскольку у нас еще и одна на всех страна и общая историческая судьба, мы часто мучаемся одними и теми же вопросами, темами, одними и теми же физическими, духовными болезнями и социальными проблемами. Мы нередко переживаем похожие впечатления, приходим к одинаковым выводам. Мы родные друг другу. Мы не одиноки.
Приходится только догадываться и удивляться, какую надо иметь память, и какую огромную собрать библиотеку современной поэзии, чтобы в нужное время и в нужном месте извлечь на свет, точно подогнать и прикрепить «стропы поэзии к вескости прозы», а затем отправить в путь очередную «былинку». Действительно, при всей непосредственности, естественности, спонтанности возникновения «былинок», от автора этого, как кажется, «легкого» жанра требуется большой творческий труд и высокий профессионализм.
Кстати, именно о сложности создания малой литературной формы и о несомненной ее перспективности в условиях нашего стремительного времени говорил Ю. В. Бондарев при вручении Александру Ракову в 2009 году Международной премии им. М.А. Шолохова за сборник публицистических и философских размышлений «На милость дня. Былинки». Приведем дословно слова Бондарева: «Я давно понял, что в короткой речи, если она насыщена тем, что у тебя на душе болит, можно выразить очень многое. А у Вас очень много боли. Я не увидел никакого подражания кому бы то ни было». Далее выдающийся писатель-романист признал, что короткой литературной форме принадлежит будущее и работать над ней сложнее, чем написать большой роман: «...в романе тебя движет сюжет, какие-то коллизии, взрыв характеров. А в короткой форме нужны настроение и мысль».
Юрий Бондарев - честный и мужественный человек и настоящий писатель. Писатель-фронтовик. Поэтому получить из его рук премию особенно почетно. Это равносильно признанию боевых заслуг, включению в братство по оружию. То, что оружием является писательское слово, дела нисколько не меняет. Ибо бои за честь, свободу и независимость нашей Родины продолжаются. 
Эта книга в некотором смысле юбилейная: пятнадцатая по счету среди всех книг автора и двенадцатая среди «былинок». Диву даешься: когда только автор успел столько написать - всего-то в течение одного десятилетия XXI века... По книге в год! И это при той нагрузке, которую Александру Григорьевичу приходится нести в качестве редактора газеты «Православный Санкт-Петербург» и четырех дочерних ее изданий. Для такого редкостного плодоношения нужно, чтобы многое накопилось в душе и терпеливо ожидало своего дня и часа. Нужно, чтобы была большая любовь к едва ли не каждодневному занятию «былинками» и почти неослабевающая творческая энергия, почти неиссякаемая радость вдохновения. Чтобы писалось, как дышалось - без такого свободного дыхания «былинки» вряд ли могли бы появиться на свет. И потому их изобилие похоже на чудо. Возможно, это чудо связано с благословением замечательного духовника - о. Иоанна Миронова и с его постоянной молитвенной помощью. Православному читателю представлять о. Иоанна не надо. Все знают, что в нем - сама безграничная любовь Христова, и благость, и детская простота, и святоотеческая мудрость. По милости Божией, он здесь, с нами, и в нем - все драгоценные дары русского старчества. Дай Бог дорогому Батюшке многая и благая лета! 
По признанию А.Г. Ракова, ему на первых порах удавалось с великим трудом испрашивать у духовника благословения на свои литературные занятия, а в последнее время старец сам настойчиво говорит: «Пиши, пиши и пиши!». Должно быть, о. Иоанн усмотрел несомненную пользу написанного и для самого автора, и для его читателей. Ведь по видимости легкие «былинки» связаны с нелегкой и неустанной внутренней работой их создателя над исследованием собственной души: «Я с ужасом и удивлением узнал, что чем глубже погружаешься в себя, тем больше грехов и всевозможных ошибок открывается перед тобой».
Читатель тоже, подчас незаметно и неожиданно для себя, втягивается в эту работу души, начинает что-то похожее или иное вспоминать о себе и испытывает живительную боль стыда и покаяния. Ради таких моментов истины стоит писать книги.
Вообще работа автора над собой - например, старание совладать со своей раздражительностью, вспыльчивостью, порывистостью - отражена в книге. И добрые следствия этой внутренней борьбы, ведущейся с помощью Божией, тоже порой видны.
Как говорил великий старец нашего времени, архимандрит Иоанн Крестьянкин, тот, кто действительно хочет спасать Россию, должен начать с проблемы своего личного спасения и спасения близких людей.
Автор книги именно в такой мудрой последовательности движется в своем повествовании: от внутреннего делания к внешним проблемам, от малого к большому, от частного, сугубо личного или внутрисемейного - ко всеобщему, универсальному.
Раздвигается пространство: от квартиры на Черной речке, или от маленькой дачи с рабочей кельей, родными деревьями и знакомой вороной до просторных картин русского севера, до распахнутых мировых пространств, до всего живого космоса (пока еще живого!). Раздвигается и время: от циклической смены времен года, отраженной в композиции книги, со всеми драгоценными, милыми сердцу природными приметами - до глубокого колодца родовой памяти, «преданий старины глубокой», связанных с фамилией Раковых и судьбами предков. А потом, из глубины прошлого - взгляд в грядущее: тревоги о духовном состоянии дочери, волнения о том, как сложится жизнь внуков, вырастают в заботу о будущем планеты, с уже явленными на ней знаками грядущего Апокалипсиса. Одно из характерных качеств книг «былинок» - это их «итоговость», масштабность размышлений, подкрепленных поэтическими обобщениями:
Сошел на нет двадцатый век,
Итог его таков:
Мы отравили русла рек 
И извели китов.
Леса, поля кровоточат
И воздух заражен.
Мы превратили землю в ад, 
А небо - в полигон.
А все сильнее человек 
Хватает и гребет.
Кончается железный век -
Какой теперь грядет?
Иван Стремяков, СПб
...А вот и сам автор с очками на лбу, что придает его образу, с одной стороны, какую-то забавную непосредственность, безыскусность, а с другой - неожиданную символичность: очки нужны не столько глазам, сколько лбу - умозрению, чтобы оно было особенно зорким и четким.
Много грустного, а часто и трагичного разглядел А.Г. Раков сквозь свои старомодные круглые очки. В книге есть, например, потрясающий рассказ о послевоенной судьбе безруких и безногих «самоваров» на Валааме, которым мы обязаны жизнью и которых власти постарались проводить с глаз долой, подальше от наступившего в стране относительного благополучия. Можно найти размышления о детском алкоголизме, об униженном женском достоинстве. Есть и исповедь ВИЧ-инфицированного православного человека, позволяющая заглянуть в еще одну бездну, разверзшуюся у нас под ногами в последние десятилетия. Есть и скупое сообщение, что единственный в стране батальон, созданный для поиска неучтенных воинских захоронений, министерство обороны решило сократить «в целях оптимизации расходов».
Автор книги, как и автор этих строк, принадлежат к поколению детей Победы. Цена, заплаченная за нее, была столь велика, что вот уже 70 лет продолжается в стране, худо-бедно, но мирная жизнь - срок для России неслыханный! Это тот срок, в который уложилось наше действительно счастливое детство, безоблачные годы учебы (говоря диким языком современных чиновников, годы совершенно безплатно предоставляемых народу «образовательных услуг»). Это тот срок, в который вошли еще годы, когда мы набирали «опыт - сын ошибок трудных», и годы, в которые мы успели осмыслить эти ошибки, сумели многое пересмотреть и понять, и, главное, созреть душою для того, чтобы прийти к вере, окрепнуть в ней и постараться по этой вере жить. Да, срок отпущенной нам мирной жизни поистине огромен. Это великий дар отцов, положивших живот свой за други своя - за всех нас. Между тем, нынешние «правдолюбцы», которые точно так же обязаны им самим фактом своего существования, швыряют в них, уже беззащитных, комья грязи и пытаются развенчать народную, священную войну как ложный миф.
Но живы мы, дети Победы - свидетели, призванные защитить тех, кто добыл ее для всего мира. На всех нас есть отблеск Победы - многие представители нашего поколения отличаются сильным характером, независимостью взглядов и внутренним достоинством. При этом мы несем всю полноту ответственности перед Богом и поколением отцов. И к каждому из нас может быть с особой настойчивостью обращен призыв Амвросия Оптинского, не раз прозвучавший в книге: «Тяни лямку, пока не выкопают ямку».
В нынешней трудной ситуации Александр Раков «тянет лямку», сражается на передовой, а его книги можно приравнять к действенному оружию борьбы за Жизнь, за Веру, за Правду, за Россию.
Ольга Борисовна Сокурова, доктор культуроведения, доцент исторического факультета СПбГУ