Поэзию любят красивые люди

АГЕЕВ
Леонид Мартемьянович
1935, Ленинград -1992, СПб

Всей массой тел чернокожих,
всей силой рук, ног –
ломились к забою мы, очень ломились,
и все же труд оказался не впрок…
Прорвались и, тела ощупав, сели,
выдохшись до нутра…
Четыре тяжёлые трупа
вынесли на-гора…

НА ЛЕСОЗАГОТОВКАХ

В пьяный запах коры были брошены топоры, а над белыми пнями вывороченными корнями все еще продолжал висеть испуганный вскрик: - Медведь!.. Вышел он – широкий, высокий, не боящийся ничего, не в крови – в малиновом соке добродушная морда его. Вышел, словно из русской сказки, словно в цирке – вышел смешить… Щурил он хитромудрые глазки, улыбался он, может быть… Первой пулею удивленный, он осел – без рёва, без слов… Три ружья, в сосок наведенные, грянули из шести стволов. Люди бледные, потом омытые, пуля к пуле – в упор почти – все вгоняли в тело убитое, в лапы, сложенные на груди. Лапы с листьями золотыми, наколотыми на когтях… Вечер. Люди в костровом дыме. Миски дышат у них в горстях. А наевшимся – неудобно им, неуютно сидят, молчат, что медведи в общем-то добрые… Да и кто ж во всем виноват…

СТЫД

Мальчишка замер в лопухах. Глядит – не оторваться. Разделись женщины в кустах, решили искупаться. И медлят около воды… Следы на круглых спинах, на бедрах красные следы от ободков резинок. Потягиваются слегка, на солнце розовея. На поясе – одна рука, другой рукой – за шею. Мальчишка прочь не убежал (а надо бы, а надо), он, побледневши, губы сжал, он об одном тогда мечтал – стать взрослым вроде брата. Следил, покуда чья-то тень мальчишку не накрыла. И потемнел веселый день, и солнце зарябило. У брата старшего кулак недолог на расправу. Под левым – розовый синяк, малиновый – под правым. Упал мальчишка, и ремень прошил, прожёг рубашку. И почернел веселый день под свист тяжёлой пряжки. Пощады криком не просил, побои слез не выжали. Зубами землю закусил, чтоб женщины не слышали.

ДЕТИ

Женщина, до прозрачности обезцвеченная,
Обезсиленная до шатания,
Мужем встреченная,
Из больничного вышла здания.
Сомкнутые пальцы без движенья,
Солнце на тускнеющем кольце…
Муж её ведёт с обереженьем,
И застыло удовлетворенье На его лице…
Шли они, а им навстречу – дети,
Словно кто детей подговорил.
Сколько их, несчитанных, на свете?
«Кто их, ясноглазых, насорил?»
Дети смехов разных и улыбок,
Стриженных, нестриженных голов…
«… Дети – это следствие ошибок…
Дети – утешенье стариков…»
… Пыль навстречу вихрилась, летела,
Било в онемевшее лицо,
И тускнело, всё сильней тускнело
На руке у женщины кольцо…

* * * * *

Ты не стучись в моё окно,
светящее в туман!
Я не поверю всё равно:
обман, скажу, обман…
Скажу себе: сиди и пей,
и памятью казнись,
там просто пара голубей
слетела на карниз.
Там дворник палкою метлы
задел карниза жесть…
Воспоминания мертвы,
но их жестока месть.
Ты не стучись в моё окно,
не надо, не стучись.
Тебя устал я ждать давно,
умножил жизнь на жизнь другую…
Высох океан,
пластами соль на дне…
Да ослепит тебя туман,
собьет с пути ко мне!
В окне погаснет сто свечей,
поставит полночь щит.
С карниза пара голубей
за счастьем улетит…