Сундучок воспоминаний

В ПЛАТЬЕ ИЗ ЧУЖОГО ФЛАГА ХОДИТ РОДИНА МОЯ

Кто додумался правду на части делить и от имени правды неправду творить? Это дело живое — не сладкий пирог, чтобы резать и брать подходящий кусок. Только полная правда жива и права. А неполная правда — пустые слова. Анатолий Жигулин, +2000
«Переписывают историю! Переписывают… Но кто же первый начал переписывать историю нашей страны, нашей Родины? Кто же начал? Мы, братья и сёстры. Мы, православные. Мы отреклись от советского прошлого и прокляли его. И проклинаем в каждой проповеди, в каждой статье. Мы оскорбительно назвали это время “временем небывалых гонений”. Но все же решили приписать себе всё хорошее, что было тогда, например, Победу в Великой Отечественной войне.
Разве я помню, что делал вчера? Жизнь пропадает втуне.Брестская крепость, четыре утра, двадцать второе июня. В сумерках плещется Западный Буг, быстрое здесь теченье.Вспомнил войну. Остальное вдруг
всё потеряло значенье. Берег пологий, каменный мост - вот вам и вся граница. Это не крепость, это погост, здесь невозможно биться.
Десять минут - и враги внутри, и никуда не деться: или сдавайся, или умри - как тебе скажет сердце. Через полвека молча стою, вижу рассвет сквозь ветки. Здесь наши предки гибли в бою, здесь не сдавались предки. Это не мужество, даже не долг, это другое что-то, коль не сдались ни отряд, ни полк,  ни батальон, ни рота. Скоро и мне выбираться пора, не распуская нюни. Брестская крепость, четыре утра,
двадцать второе июня, Виктор Верстаков, р.1951.
Как же лживо звучат наши с вами слова о том, что якобы в войне победил именно православный народ. О том, что чуть ли не благодаря только Русской Православной Церкви и ещё — построенной на её деньги
танковой колоне “Дмитрий Донской” была возможна Победа. Это ложь, братья и сёстры. Самая настоящая и безстыдная ложь. (Общий ресурс танков и самоходных артиллерийских установок — САУ, которым располагала Красная Армия в войне с Германией, составлял 131 700 боевых единиц: 22 600 находились на вооружении Красной Армии к 22 июня 1941 года плюс производство и поставки по ленд-лизу. На 9 мая 1945 года Советский Союз располагал 35 200 танками и САУ. — А.Р).
Мы забыли, что отец лжи — диавол. А это уже страшно. И ещё страшнее, что лгут священники и иерархи церкви. Мы захотели взять то, что нам не принадлежит. Да, оно оказалось брошенным, растоптанным, ничейным. Но это не наше, братья и сёстры. Я говорю о Великой Победе. В Великой войне победило атеистическое, коммунистическое государство СССР. Ну что же теперь поделаешь? Мало ли кто, где и когда победил. И мусульмане одерживали победы, и католики, а вот в 1945 году победили атеисты. Не всегда и везде побеждают в войнах православные.
А руководила этим народом та же самая партия, которая как раз и организовала гонения на Русскую Православную Церковь. А в подразделениях не было полковых священников, а были как раз комиссары-политруки.

МОИ ПОЛИТРУКИ И КОМИССАРЫ
А в мире снова веет дымной гарью.
Летит фугас.
Мои политруки и комиссары,
Где вы сейчас?
Одни лежат под Вязьмой и под Ельней,
Закрыв глаза.
Давным-давно над ними песней колыбельной
Шумят леса.
Другие пали где-то за Варшавой
В конце войны
Во имя братской дружбы на заставах
И тишины.
Но вновь дымят военные пожары.
Гремит фугас.
Мои политруки и комиссары,
Где вы сейчас?
И с вами я, солдат ещё не старый,
В бой на врагов,
Мои политруки и комиссары,
Идти готов!
Борис Кауров, +1970, Алтай

А на пилотках у этого народа-победителя были не православные кресты, а звезды с серпом и молотом. И в бой они шли не с хоругвями и иконами, а с красными знаменами — символами Октябрьской революции. Именно этот народ-атеист, превозмогая собственные силы, нечеловеческими усилиями, до кровавого пота, до кровавых мозолей, заливая кровью землю, вылезая из кожи, победил фашистов, победил фашизм.

ЛЕЙТЕНАНТ ПОЛИТСОСТАВА
Лейтенант политсостава. Агитатор полковой. Молодой, да что там, право, — кто он есть как таковой? В плащ-палатке, на петлице два железных «кубаря». Пусть бы он, как говорится, белый хлеб свой ел не зря. Говорить — его работа. Он стоит перед полком. Ну не полк, положим, — рота, в построенье боевом. Даже рота — это много. Перед ним, допустим, взвод. И томит бойцов тревога, и тоска солдат грызёт. Им приказ уже зачитан: марш-бросок и с ходу — в бой. И стоит он, и молчит он, видя всех перед собой. Вот ещё две-три затяжки, выдыхая горький дым. Ну так что же по бумажке, лейтенант, ты скажешь им? Говорить — твоя работа. Должен что-то им сказать, так сказать, чтоб это что-то их с тобой могло связать. Так сказать, чтоб всё запало в душу каждого бойца наподобие запала, что огнём ожжёт сердца!..
Мощный залп артподготовки. Гнёт к земле тяжёлый гул. Лейтенант с дорожной бровки прямо во поле шагнул. Только глянул страшным глазом да плечо — вполоборот: «Взвод — за мной! Вперёд!» И разом взвод за ним шагнул вперёд. Голос хриплый с перекуру, под собой не чует ног… Знает он литературу, всех поэтов — назубок. А теперь — что строчки эти? Смертный путь — и всё забудь. Лишь обойма в пистолете, лишь навстречу ветру — грудь! И всему иная мера, если слова глубина силой личного примера до нутра обнажена.
Первым, грозно, без оглядки, слыша жаркие тела. Полы жёсткой плащ-палатки словно лёгких два крыла. Вот она — его работа, агитатора полка, по виску ручьями пота, струйкой крови из виска…
Чёрный танк застыл без башни. Траки скручены кольцом… Лейтенант на мёртвой пашне — неподвижно, вниз лицом. Алексей Кафанов, +2003

Редкие исключения, братья и сёстры, только подтверждают правила — это известно любому школьнику. Не будем завидовать подвигу преданного нами народа, погибшего тогда на полях сражений народа-героя. Не будем воровать победу у мёртвых (да это и не получится), мы к той Победе не имеем никакого отношения. Нас бы, братья и сёстры, тогда, в годы Великой Отечественной войны, с нашим православным триколором герои-защитники нашей Родины где-нибудь под Москвой, или в Брестской крепости, или под Ленинградом, или под Сталинградом, или под Курском расстреляли бы, даже не спрашивая нашего с вами святого православного имени. Причем расстреляли бы с благословения наших советских иерархов и священников. И правильно бы сделали. Эта война — не наш, не православный подвиг. Это подвиг атеистов и коммунистов. Это ведь коммунистов в первую очередь расстреливали и вешали фашисты, а не православных христиан. Это ведь на груди коммунистов, а не православных вырезали звёзды фашистские палачи. Это их подвиг, не наш. Оставим его им. А сами давайте совершим свой подвиг и не будем присваивать чужое, хитрить и врать.
Конечно, было бы очень хорошо, если бы люди, погибавшие за наше Отечество, были бы верующими православными людьми. Конечно, хорошо бы, если бы каждый бой начинался с молебна. Конечно, хорошо, если бы каждый русский воин шел в бой с молитвой Иисусовой на устах и в сердце, а умирали не со словами «прошу считать меня коммунистом», а со словами «С нами Бог». Но в ту войну это было не так, братья и сёстры. Вернее, так было, но не в Красной Армии, а у фашистов — немецких, итальянских, эстонских, румынских, болгарских; у власовцев; у оуновцев и у прочих. Да, «с ними был Бог», как они о себе думали. Да, они совершали молебны, они молились перед боем, они крестились. На их фашистских штандартах и эмблемах было написано: «С нами Бог». На их танках и самолётах были кресты. Да, кресты, братья и сёстры. Не звёзды, не серп и молот, а кресты. Это они, фашисты, восстанавливали храмы и возрождали Русскую Православную Церковь на оккупированных территориях. И это их фашистский власовский флаг — точно такой же, какой развивается теперь над Кремлём и является теперь нашим государственным флагом, — украшал церковные подворья. Так что это мы, братья и сёстры, начали переписывать историю, а не эстонцы и не поляки. Мы! Это нам оказались не нужны те идеалы и та история, те памятники и те красные знамёна, которые мы заменили на наши православные триколоры.

В платье из чужого флага
Ходит Родина моя.
Ты, Россия, бедолага,
Но живёт в тебе отвага,
Пусть не даст солгать бумага:
Ты — священная земля.

Перекраивают душу.
Что ж: нам горе — не беда.
Пусть творцы приходят в ужас:
Нас не сделаете хуже,
Сами сгинете к тому же.
Не останется следа.
Надежда Мирошниченко, Сыктывкар

А та Великая Отечественная война, та Великая Победа останется в веках, как бы мы ни хитрили и ни лицемерили. И в истории эта Победа останется именно как Победа первого в истории социалистического государства СССР над фашизмом. Как Победа с красным коммунистическим флагом, символом революции, над рейхстагом. Не наша война. Не наша победа. Не наша революция. Не наше знамя. Не наша история. А наша история, братья и сёстры, которая, как мы с вами уже хорошо усвоили, была “эпохой небывалых гонений”.
И памятники советским воинам, они не наши, они советские. Мы от них отреклись, оскорбив, оклеветав и предав то время, тех людей, ту историю, те идеалы, предав отцов и дедов. Они, эти памятники, советские. Не православные, а советские, коммунистические. Они красные от пролитой крови и от веры погибших бойцов. Их вера была — коммунизм. Ну что же теперь поделаешь… Они, погибшие на той войне, ненавидели фашизм и капитализм. А еще больше они, солдаты той Великой войны, ненавидели предателей-власовцев с их, братья и сёстры, триколором.

        ПАМЯТНИК
И это «благодарные потомки»?
Сжимается продажное кольцо.
Ретивые эстонские подонки
Плюют солдату русскому в лицо.
А он стоит — не отмахнуться каской.
Он мир спасал. Он от войны устал.
Измазали шинель поганой краской,
Изгадили цинично пьедестал.
«Долой его!» — кричат на исполина…

А от живого — драли до Берлина.
Николай Рачков, СПб

Там, в братских могилах, лежат не православные воины, а коммунисты и атеисты! Зачем же нам к ним примазываться? Мы бы с ними оказались по разные стороны баррикад. Почему же мы лжём, братья и сёстры? Почему мы, братья и сёстры, решили присвоить себе то, что принадлежит не нам? Советские солдаты умирали под красными коммунистическими знаменами.

  ПАВШИЕ В СОРОК ПЕРВОМ
Всем, за Россию павшим, слава
И память скорбная вовек!
Их свято чтфт и мать-держава,
И каждый честный человек.

О всех нам не избыть печали
Средь будней, праздников и дел,
Но у того, кто пал в начале,
Особый всё-таки удел…

Им, кто сражался в Бресте, в Орше,
В Смоленске, Вязьме, у Орла,
В земле лежать не всех ли горше?
Им неизвестно, чья взяла.

Они не знают, удалось ли
Нам отстоять зимой Москву зимой
И как и что там было после
Со всею Русью, всей страной.

И что с детьми? А что с женою?
Жива ли мать? И где отец?
Ещё пойдём ломить стеною
Или уже всему конец?..

Над ними годы проплывают,
Как многотонные суда,
Но ничего они не знают
И не узнают никогда.

Но без раздумий всё отдали,
Всё совершили, что могли,
И, не колеблясь, прахом стали
Родной единственной земли.
Павел Бушин

Мы с вами забыли, что Бога обмануть невозможно. Что даже то, что мы скрыли от людей и даже от своей совести, не скрыть от Него. Мы забыли Бога, забыли, что врать — это грех, а значит, мы не верим в Бога. И тем страшней будет наша кара и наш позор, чем страшнее, подлее и дольше будет продолжаться наша ложь.
Я думаю, братья и сёстры, что если мы не остановимся в безбожном оправославливании и переписывании истории, наша Родина, Россия, исчезнет с лица земли как суверенное, независимое государство. И виноваты будем в этом мы с вами, православные братья и сёстры. Мы разбудили страшные инфернальные, бесовские силы своими безумными разговорами о том, кого надо захоронить, кого перезахоронить, откуда надо убрать некрополь, чтобы не мешал нам бесноваться. Кого нужно закопать, а кого откопать. Кого канонизировать, а кого проклясть. Мы дерзнули прикоснуться своими грязными, корыстными, неокрепшими, мстительными умишками и душами к Вечному. И отмстили. Себе отмстили.
Мы не оставили потомкам и Богу суд — мы сами взялись судить покойников. Мстить им. Мы думали, что они не ответят. А они ответили и будут отвечать дальше. Если и не они, то Господь, любя нас и желая нашего спасения, остановит нас, видя наше коснение во лжи. Мы стали судить покойных! И даже некоторые сомнительные могилы некоторых сомнительных личностей — то ли императоров, то ли нет, то ли генералов, то ли предателей, уже отрыли, бедные кости перенесли с места на место, руководствуясь политическим сиюминутным корыстным смыслом, закопали, спели «Вечную память», и всё. И всё? Нет, братья и сёстры, не всё. Тот человек, тот народ, который берёт на себя ответственность перезахоранивать уже погребённых и тем самым старается изменить статус покойных, старается изменить духовный баланс, такой народ должен быть уверен в своей ответственности за это. Эта ответственность неотвратима. И она уже сбывается на наших глазах. Это ведь мы выпустили из-под земли духов гробокопательства. Это ведь мы стали откапывать и отпевать то лжемощи, то лжегероев. А вышли бесы-гробокопатели. И теперь копание могил и сносы памятников начнутся повсеместно. И будут продолжаться до тех пор, пока мы с вами, братья и сёстры, не перестанем мстить мёртвым.
Хотя, возможно, уже поздно: мы распоясались в своем неправедном, корыстном, сребролюбивом судилище мертвецов. Варварство продолжится. И если мы, братья и сёстры, опять станем винить не себя и начнём обвинять то эстонцев, то поляков, то грузин — знайте, братья и сёстры, не останется ни одной могилы-памятника советским солдатам. И вы думаете, их заменят на памятники русским православным воинам?..»
Протоиерей Владимир Петров (РПЦ МП), Эстония , 13.05,2009. Источник: http://forum-msk.org/material/politic/878184.html?pf=6

БАЛЛАДА О ПАМЯТИ
Расположился в роще, на высотке, из боя с ходу выведенный взвод. Полк неотступно движется вперёд. Подразделенью — передых короткий. Начальству, как положено, видней. Взвод поредел, накоплена усталость. День в наступленье стоит многих дней. А до Берлина сколько их осталось! Возможно, пополненье подойдет. Возможно, переформируют роту. Ну, а пока ни тягот, ни забот. Прими внезапно выпавшую льготу.
Тыл батальонный — три избы, сарай. Вот всё, что от деревни уцелело. Но кров над головою — чем не рай? Колодец не иссяк — святое дело. Тушёнка есть, и концентраты есть. Растопим печь. Вода почти под боком. Затеять стирку, не спеша поесть и всласть поспать — утех не перечесть, уж раз привал случился ненароком.
Стирая пот и копоть докрасна, солдаты обстоятельно умылись. Кто помоложе, в тяжком сне свалились. Двум пехотинцам было не до сна. Они оглядывали рощу, силясь дознаться, чем им памятна она? Прислушиваясь к выкрикам вороньим и к звону веток, гулких ото льда.
— Послушай, здесь мы были в обороне!
— Я и смотрю… Тут всё похоже вроде.
И сразу потянуло их туда, где на снегу петляли то и дело узоры птичьих, чуть приметных троп, где между пнями впадина чернела — давным-давно заброшенный окоп.
Рубеж передового охраненья. Следы осевших пулемётных гнёзд. Стремленье к прочному укорененью. Веленье сердца — не покинуть пост. Под огнепадом и ревущей сталью, хоть головы порою не поднять, какие б там громы ни грохотали, а эту пядь — врагу не уступать!
Вот и вторая линия на скате — извилины укрытий земляных. Окапывались, лишних слов не тратя, — ценили каждый сбережённый миг.
Здесь танк с крестами вдруг отполз назад и задымил, подбитым траком хрустнув. А политрук упал лицом на бруствер с последним криком: «Не жалей гранат…»
Сейчас под снегопадом утонули траншеи, в рост отрытые сполна.
И вспомнилось, как в те же дни июля кварталам обжитых солдатских улиц давали дорогие имена друзей, непогрешимых, павших честно, оружие державших до конца. На глинозёме в том пространстве тесном штык выводил фамилию бойца.
Дано ли этим меткам сохраниться? Надежды были зыбки и смутны. Но вписывались первые страницы в историю начавшейся войны. Так политрук решил, пока был жив, чтоб никого в дальнейшем не забыть им. Да будет вечен братский тот порыв, названья давший временным укрытьям!
Два друга, два пехотных старожила, вздыхают… Где их только не носило! Как удалось им уцелеть тогда? Задело их, однако не скосило. А возвращенья праздничная сила вновь привела их именно сюда.
Они привычней стали и суровей. Но сколько б им ни выпало потерь, явленье первой смерти, первой крови, тревожа душу, снится и теперь.
С волненьем ветераны оглядели корявые обугленные пни, седые обвалившиеся щели. И по траншеям двинулись они. В сугробах тропку первую пробили, лопатами расчистили проход. И до бровей покрыты снежной пылью, как бы вступили в сорок первый год.
Пустой кисет, ледком посеребрённый, нашли. Поодаль — котелок худой. Десятка два заржавленных патронов. Ремень и пряжку с выпуклой звездой.
Волненьем перехватывало горло. Бойцы искали надписей следы. Но имена и даты полустёрла стихия ветра, снега и воды.
А память к воскрешению готова!
Брели, в сумётах вязли глубоко. И, поклонясь политруку Шальнову, нашли окопчик имени Глушко.
— Вот, кажется, остаток буквы «Н»…
— Стой, вспомнил! «Помкомвзвода Н. Гаранин…»
Белым-бело былое поле брани. И путь нелёгок вдоль траншейных стен.
Ушанки сняв, продрогшие солдаты взглянули на холмы перед собой, где батарей тяжёлые раскаты оповещали, что продолжен бой.
Друзья окопам старым поклонились. Минуту постояли на снегу. И проторённой тропкой возвратились к трём потеплевшим избам, к очагу.
Деревня сквозь руины проступала. Сожжённые деревья поднялись. Всё это было, было, было, было! В пережитое пристально вглядись.
Прикосновенье к памяти печальной. Одна судьба, сроднившая двоих…
— Вы что не спите? — их спросил дневальный. — А вдруг подъём — и догоняй своих. 1943. Яков Хелемский, +2003

Из речи Алексия I, Святейшего Патриарха Московского и всея Руси, перед панихидой по И. В. Сталину, сказанной в Патриаршем соборе в день его похорон 9 марта 1953 года:
«Великого вождя нашего народа Иосифа Виссарионовича Сталина не стало. Упразднилась сила великая, нравственная, общественная, сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет.
Нет области, куда бы не проникал глубокий взор великого вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомлённости в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные — его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума…
Его имя, как поборника мира во всём мире, будет жить в веках.
Мы же, собравшись для молитвы о нём, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам… Он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для Церкви нашим правительством. Память о нём для неё неизбывна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход, провожает его в последний путь, — «в путь всея земли», горячей молитвой…
Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом. И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем Вечную память». Литературная газета. 2001. № 35

МЁРТВАЯ ВОДА
Нас война с тобой не тронула —
Отнесла взрывной волной,
Проронила, проворонила,
Спрыснув мёртвою водой.

Нас война с тобой оставила —
Не попомнила нам зла.
В полицаи не поставила.
В партизаны не взяла.

И на той кромешной паперти,
Где народ, что хлеб, полёг,
Мы лежали, как на скатерти
Краденый лежит паёк.

Нас война с тобой оставила,
Чтоб могли мы долюбить…
А за Родину, за Сталина
Нас ещё должны убить.
Олег Портнягин, р. 1948, Сызрань