ГЛАВНАЯ           ФОТОГАЛЕРЕЯ           ГАЗЕТА"ПРАВОСЛАВНЫЙ СПб"           ГОСТЕВАЯ КНИГА

 О жизнь, нечаянная радость

«НЕ ПОМНЮ НИ СЧАСТЬЯ, НИ ГОРЯ…»
Сижу в «келье» на даче и ненароком наблюдаю, как крохотный паучишка за окном протянул первую, магистральную нить от градусника к подоконнику. Работы впереди много, но он отработанными движениями без устали делает жизненно важное дело. Пауков я уважаю — за трудолюбие и настойчивость: если и порвёт ветер или пчела паутину, насекомое тут же бросится латать пробоину. А иначе никак: не ради нашего удовольствия занимается он безпрестанным плетением — от него зависит паучья короткая жизнь на земле. Никогда не снимаю паутину в «келье» — она и украшение, и дань трудолюбивой твари, да и нет помехи от неё ничуть.
Наши предки относились к паукам если и без любви, но уважительно: случись у кого жар, бабушка непременно скатает шарик из паутины и даст болящему; недомогание как рукой снимет. Наши прабабушки, конечно, слыхом не слыхивали об антибиотиках, но крестьянский опыт, основанный на жизни многих поколений, научит всему. И лишь относительно недавно, в конце 30-х годов прошлого столетия, учёные открыли антибиотик пенициллин, которого много в паутине.
Конечно, он хищник, но в хозяйстве полезный: ловит в избе надоедливых мух и комаров-кровососов, а польза для крестьянина превыше детских страшилок о ядовитых восьмилапых прядильщиках неповторимых узоров. Поэтому и не тревожили его сети понапрасну, и называли паука, по В. И. Далю, павук, павок, павка, павел, мизгирь, муховор, сетник, кошель, тенетник. Существовало поверье, что паук — насекомое, приносящее удачу, и убивать его нельзя. «Хочешь жить, здоровым быть — паука не смей убить», — говорили в народе.
Живёт легенда, что во время бегства Святого семейства в Египет оно как-то укрылось в пещере. Пришёл паук и оплёл вход в неё густой паутиной, потом прилетела голубка и снесла в неё яичко. Когда подоспели преследователи, они увидели неповреждённую паутину и отправились дальше, не став обыскивать пещеру.

О, существо! Создатель, Ты был прав —
В моём раю мне с ним не одиноко.
Мы пьём росу с горчинкой русских трав
И любим жизнь, хотя она жестока.
Нина Хрущ

…Опять увело меня от темы. Гляжу сквозь стекло на чуть шевелящиеся кроны дерев, на ярко-красные гроздья смородины, на рябину, склонившую голову от тяжести ягод, на светло-голубое августовское небо и тяну-гадаю свою думу: вот мне уже 62 года, к выходу книги (пособи, Господи!) стукнет 63, и нет уже той радости жизни, как в детстве, отрочестве, юности. Внучке ещё нет и двух лет, а она, проснувшись, визжит от счастья так, что уши закладывает.

Не помню ни счастья, ни горя,
Всю жизнь забываю свою,
У края безкрайнего моря,
Как маленький мальчик, стою.

Как маленький мальчик, на свете,
Где снова поверить легко,
Что вечности медленный ветер
Моё овевает лицо.

Что волны безбрежные смыли
И скрыли в своей глубине
Те годы, которые были,
И снились которые мне.

Не помню ни счастья, ни горя…
Простор овевает чело.
И, кроме безкрайнего моря,
В душе моей нет ничего.
Анатолий Передреев, †1987

А совсем недавно почили в Бозе два прекрасных человека, которых я знал многие годы, — протоиерей Владимир Фоменко, ключарь храма Владимирской иконы Божией Матери, и Анна Владимировна Балашова, директор всероссийских православных выставок. Пока писал, сообщили: умер ровесник отца, автор двух гимнов — СССР и РФ — Сергей Владимирович Михалков. Туманен и росен, осенний рождается день. Печалит не осень — уход несравненных людей. Не то чтоб дружили, не близкие и не родня, но — были, но — жили, и тем утешали меня (Римма Казакова, †2008). А впереди новые проводы в вечность, и ничем мне не заменить на земле тех, с кем я дышал одним воздухом, жил с ними в одно время. Вседневное горе, всежизненная беда, сиротская доля — без этих людей навсегда (Римма Казакова).
Два костыля удерживают меня на земле: газеты, которые приносят народу пользу, и «былинки», которые я пишу для вящего удовольствия.
Оказывается, из всего класса выпускников школы до пенсии доживает меньше половины. Чем старше человек, тем меньше старых друзей, близких, однокашников остаётся в его жизни, тем чаще он невольно возвращается к воспоминаниям детства, к лучшим дням прожитого. Всё лучше вижу, что вдали, всё хуже вижу то, что рядом. Как будто бы мне привели всё дальнее с доставкой на дом. Боюсь, что мимо вновь пройду, так уже было, вспоминаю, и не замечу на ходу, не отзовусь и не признаю. Ведь было же не так давно: прошёл, не замечая, мимо. А так теперь необходимо, но повториться не дано (Михаил Луконин). Не зря говорят в народе: «Жизнь прожить — не поле перейти». И то: болезни, несчастные случаи, войны не дают человеку умереть собственной смертью. Поэтому человек всё время настороже: можно утонуть, быть сбитым машиной на переходе, попасть под падающее дерево, поскользнуться, заразиться смертельной заразой в метро или на улице, — много опасностей подстерегают обычного человека в обыкновенной, ничем не примечательной для других жизни.

Всё проходит на призрачном свете,
всё уходит в бездонную тьму.
И правдиво никто не ответит,
что’ есть жизнь? Для чего, почему
так недолго цветёт одуванчик,
так мгновенен полёт мотылька?..
Только месяц, небесный обманщик,
наблюдал, как сменялись века.
Что’есть жизнь? — неприметная тайна.
И в реке иссякает вода…
Тайну сущего, даже случайно,
не раскроет никто, никогда.
Валерий Хатюшин, Москва

А я вступил в пору начала старости. Мало-помалу утихают страсти, меняются вкусы и желания; лучшие годы остались позади, наступила пора усталости от жизни и потери близких, друзей, открываются в душе незарастающие раны, которым быть в тебе до конца дней. Начинается первая старость, как нечаянная зима. Хороши бы теперь сухопарость, дальнозоркость и ясность ума. Приспособимся — дело за малым… Но меня застигает врасплох неготовым, безумно усталым незаметная смена эпох (Михаил Синельников).

И хорошо, если ты сумел сохранить здоровье, не стал в тягость жене и близким. А коли нет? Был я в богадельне одного батюшки, где в одной комнате доживают за тряпичными перегородками семь старушек: видно, им действительно некуда больше деться. Одна из них, старая монахиня, всю ночь тихо читает акафисты, да разве спасёт матерчатая стенка от её голоса? Конечно, за старушками ухаживают и молятся. Но я не смог бы жить в таких условиях: мне нужна тишина, одиночество и возможность владеть пусть неполной, но свободой.

СТРАХ ПЕРЕД СТАРОСТЬЮ
Если отнимут квартиру
Или урежут пенсию,
По’ миру иль по миру
С какой пойду я песней?

С жалким скарбом тележку
Толкая перед собою,
В какую пойду ночлежку
С униженною мольбою?

Мне будет больно и горько,
Мой дух уже не воспрянет.
Мне кто-то протянет корку,
А кто-то — засохший пряник.

И только во сне осталось
Мне видеть райские кущи.
Так вот ты какая, старость,
Со страхом перед грядущим!
Надежда Полякова, †2007, СПб.

Есть у меня знакомая верующая женщина, страдающая ужасным заболеванием — отсутствием смазки в суставах. Криком кричит она от боли, не в силах передвигаться даже по дому. Железный обруч сжал виски. Мне больно, Господи, мне больно! Уж, кажется, всего довольно, и дни последние близки (Надежда Полякова, СПб.). А всё её добро — маленькая квартирка в центре Питера, а вся семья — старая больная собака. Сколько же унижений пришлось испытать ей, чтобы найти достойную помощницу! Квартиры в центре стоят дорого. За обслуживание все, верующие и неверующие, требуют одного — доверенности на ренту жилплощади, иными словами, чужой и полузнакомый человек становится в ней полновластным хозяином. Второй вариант — подарить квартиру родственникам и отправляться в дом престарелых.

Ещё бы жил — других не тише,
но в этой «клетке» — не могу…», -
старик письмо, вздыхая, пишет
начальству главному — в Москву…

Дом-интернат для престарелых
(дом для «дожития» — в «миру»)…
Его директор мечет стрелы,
а мог бы — красную икру,
поскольку он доволен местом
своим. Любой вопрос — в штыки
встречает, месит пальцем тесто
до блеска выбритой щеки,
мол, думу думает… Из пушки
не прошибить его! … Легки
здесь на помине сны… Старушки
печально вяжут, а дедки
ко Дню Победы ставят брагу —
завхоз ругается: «Дурдом!»

Старик уронит на бумагу
слезу последнюю, потом
пойдёт на почту — до дверей лишь
дойдёт: беда, мол, не в строку…

— Пошто, Москва, слезам не веришь? —
Поверь хотя бы старику…
Юрий Перминов, Омск

Мы часто созваниваемся с Еленой Валерьевной, а на днях я отправил к ней корреспондента, чтобы через газету найти для страдалицы женщину, которая не за страх, а за совесть возьмётся помогать больной. Если получится материал, я непременно поставлю его в книгу чуть позже.
Много наград наплодило наше щедрое государство. Давайте прибавим к российским орденам и медалям ещё одну — в трёх видах. Первая: «За 60 лет жизни» будет из бронзы; вторая — «Прожил 70 лет» — из серебра; третья — «Мне 80 лет» — позолоченная. Годы жизни и станут главной заслугой лауреата. У вас есть возражения? Готов их выслушать — по достижении вами заслуженной бронзовой медали. Деля награды и чины, о мимолётность опершись, мы всё равно осуждены, но кто — на смерть, а кто — на жизнь. Теряя нервы и года в безплодных поисках пути, мы всё равно придём туда, куда нам следует прийти. В обычный час, в некруглый год, без позументов и речей нас кто-то встретит у ворот, бряцая связкою ключей, и, как заправский конвоир, определяя путь рукой, покажет нам наш новый мир, кому — какой… (Денис Коротаев, †2003).

…Пока я писал, паучок времени зря не тратил; множество паутинок составили сложную геометрическую фигуру для поимки пищи, но работа, как видно, ещё не закончилась: насекомое тянуло и крепило почти невидимые ниточки, и даже ладожский ветерок был не в силах помешать зодчему. Так мы и трудились совместно: я за столом по одну сторону окна, он — по другую. Получалось неплохо, но, если по правде, у паучка получилось лучше…

Как трудно жить, как просто умереть.
Уйти в безвестность ничего не стоит.
Ни ветер сеять и ни солнце греть
Уже не смогут над травой густою.
И будет плыть безмолвный мой ковчег —
Куда? Зачем? — Навеки, без возврата.
И станет надо мной журчать ручей —
Весной, — а осень понасыплет злата.
Был я иль не был Божий человек,
А может, окаянный и пропащий…
Я больше не пекусь о голове,
Я в вечность стал заглядываться чаще,
Коль есть она, к чему на мир смотреть:
Ведь можно даже вовсе не родиться.
Как трудно жить, как страшно умереть,
А потому — не надо торопиться.
Александр Суворов, р.1965

Пояснение архимандрита Амвросия (Юрасова): Архиепископу Ивановскому и Кинешемскому Амвросию исполнялось 70 лет, мы пригласили его, чтобы отметить эту дату. Меня попросили сказать слово. И Господь положил на душу такие мысли. Я ему сказал: «Владыка, за 70 лет сколько было бед, страданий, гонений, неприятностей от властей, от демонических сил, от злых людей. Это уже в прошлом, а что будет — неизвестно, это все в руках Божиих. Остается благодарить Господа за настоящее».
Прошло несколько лет, и оказалось, что искушений стало больше. Когда молодой священник принимает сан, все беды ждут его в будущем, искушений он ещё не знает. Даже у архиерея, который пошёл на пенсию, искушений с годами меньше не становится — приходит один священник, второй, десятый… пятидесятый… и все жалуются: как стало тяжело, как стало трудно, столько испытаний, искушений. И конечно, ему как архиерею, который их рукополагал, постригал, очень непросто все это пережить.