ГЛАВНАЯ           ФОТОГАЛЕРЕЯ           ГАЗЕТА"ПРАВОСЛАВНЫЙ СПб"           ГОСТЕВАЯ КНИГА

 О жизнь, нечаянная радость

«МЫ ВСТРЕТИМСЯ, МАМА, НА ТОЙ ВОН ИСХОЖЕННОЙ УЛИЦЕ»
Эту «былинку» мы с Ирой Рубцовой сложили вместе: она написала текст, а я подобрал стихотворение и добавил просьбу к читателям помолиться об усопших её родителях. Судите сами, что получилось.
Сколько себя помню, с раннего детства я искала себе мать. Сразу после того, как умерла та, что дала мне жизнь. Мне было три года, но я не ждала, как многие дети, что мама вот-вот появится, потому что отлучилась на время. Я знала, что она не вернётся ни-ког-да.
В Сибири, куда меня увезли сразу после похорон, я любила забираться в комнату бабушки с дедушкой, пока те были заняты хозяйством, и, замирая от сладкого ужаса, неотрывно смотрела на огромные фотографии на стене — портреты трёх сестёр: тёти Нины, тёти Веры и младшей Валентины — моей мамы. Чуть выше висели иконы, как я позже узнала, — Спасителя, Святителя Николая и Богородицы. Мне казалось, что мама и Богородица очень похожи, и я наивно отождествляла маму с Матерью Божией. Потому была спокойна за маму, зная, что она на небесах и ей хорошо. Но мне-то было плохо, поэтому я и искала ей замену. Я просто подходила к понравившейся мне женщине и спрашивала, не хочет ли она стать моей мамой, обещала быть послушной и помогать по дому. Отец в такие минуты терялся, а по глазам женщины я понимала, что она не та, кого я ищу.
Помню, мне всегда до слёз было стыдно за подруг, когда они грубили своим мамам или плохо отзывались о них. Однажды я даже поссорилась со своей закадычной подругой Оленькой. «Дурочка! — крикнула я. — У тебя есть мать, а ты обходишься с ней так гадко. Благодари Бога, что она у тебя есть, любит тебя и прощает тебе все твои дикие выходки». Ольга обиделась, она не понимала, что значит жить без матери, — ей казалось естественным и справедливым, что мама всегда рядом. Такую безчувственность я замечала у многих. Понять, каково жить без матери, могут только те, кто её лишился.
Когда я повзрослела и стала журналистом, мне не раз приходилось бывать в детдомах и приютах. Меня потрясло, как дети, брошенные своими матерями, любят их — окаянных, спившихся, опустившихся, лишённых родительских прав, — несмотря на то, что они не выполняли своих родительских обязанностей. Они любят своих мам с волчьим сердцем. На всю жизнь запомнились слова одной девочки: «Я не хочу оставаться в детдоме, потому что если мама опять напьётся и упадет где-нибудь на улице, — кто поднимет и приведёт её домой?» Другая мечтала: «Вырасту, найду маму, буду работать для неё и заботиться о ней». Как я их понимала, но мне было отказано даже в таких мечтах.

Мы встретимся, мама, на той вон исхоженной улице,
Куда ты так часто ступала стопою небесной,
И мы не обнимемся даже и не поцелуемся,
И мы обойдёмся с тобой без взаимных приветствий.

Но «мама» шепчу я — и вспыхнет жар-птицею дерево,
И как бы в упор на меня изольётся сиянье,
И мигом вернётся ко мне всё, что было потеряно, —
Потеряно всё, но осталось вот это свидание…
Вениамин Блаженный, †1999

Я воспрянула было духом, когда отец привёл в дом мачеху. Тем горше было разочарование: я называла её «мама», но это слово обдирало мне горло, и мы так и остались чужими. Сколько раз, когда она, бывало, усаживала к себе на колени своего сынишку от первого мужа, и целовала, и гладила его по головке, — я убегала в глубь сада выплакивать своё горе. Меня мачеха не ласкала никогда. Может быть, моя родненькая мамочка на небесах видела эти слёзы и расстраивалась? Позднее моя дочь, зная о моей детской обиде, не раз пристраивалась у меня на коленях и гладила ручками по голове. Это было чудесно, но это было не то…
Долгие годы при воспоминании о маме в моей душе обнажались и туго переплетались чувства благодарности и обиды, жалости и вины. Да, вины за то, что я боялась её. Стыдно признаться, но я боялась своей мёртвой матери. С завидным постоянством с самого детства раз в год мне снился один и тот же сон. Будто я захожу в сараюшку, где у нас хранился уголь, а там почему-то прямо на куче угля лежала мама. Она протягивала руки и звала: «Доченька, иди ко мне». Меня охватывал смертельный ужас, я начинала медленно пятиться к выходу, и только когда оказывалась под спасительной сенью сирени у крыльца, сон обрывался и я просыпалась.

Ах, мама, меня ты коснулась ладошкой убогою,
Зачем же ты в смерть закатилась, как серый клубочек,
В какую-то даль, где лицо сторожит тебя Богово,
Но всё же тебя отличает от мёртвых и прочих.
Вениамин Блаженный

По рассказам отца я знала, что сирень была любимыми цветами мамы. Именно поэтому он посадил два куста по сторонам крыльца. И в день похорон — мама умерла 9 мая — могильный холмик был весь завален душистыми гроздьями сирени.
Придя в себя, днём я рассматривала фотографии, где мама бережно обнимала меня, малышку, видела, что взгляд её с любовью остановился на моём личике, и понимала, как глупо и неблагодарно, что боюсь её, но ничего не могла с собой поделать… С годами эта пропасть, наполненная страхом, росла. Увы, я не помнила и потому не любила мать, но обожала отца, который стал мне и папой, и мамой. Тем сокрушительней был удар, когда его не стало. Я с тревогой ожидала, что теперь начну бояться и его, но этого, слава Богу, не произошло. Когда у меня родилась дочь, мне приснились отец с мамой вместе, они стояли по другую сторону улицы и наблюдали, как я гуляю с дочкой. Я помахала отцу рукой, но когда они двинулись в нашу сторону, закричала, чтобы отец не позволял маме приближаться к нам. Отец подошёл один, а мама одиноко стояла, и крупные слёзы лились из её глаз…
Может быть, из-за того глупого детского сна, который так пугал меня, может быть, оттого, что я не помнила материнской ласки, я долгое время не понимала, не чувствовала Богородицу и никогда не молилась ей. Даже когда болела моя дочь, я молилась Христу Спасителю, преподобному Серафиму Саровскому, Святителю Николаю, но не Богородице. Это меня мучило. Я каялась в этом на исповеди. Батюшки утешали меня, но чувство вины перед Богородицей не проходило. Всё изменилось после одного странного происшествия. Тем летом я, как всегда, отвезла дочку к свёкру и свекрови в Алма-Ату, а сама вернулась, поскольку через неделю кончался отпуск. Прилетела в Питер поздно, домой добралась за полночь. Распаковывать чемоданы не стала, только вынула мамину фотокарточку, наклеенную на полированную дощечку, и прислонила к чемодану, повернув лицом к себе. Прилегла на диван и уснула. И снится мне, будто я в какой-то незнакомой комнате, и в ней живая мама. Она была молода и красива, ей по-прежнему было 29 лет. Она протягивает ко мне руки и говорит: «Иди ко мне, доченька». Секунду поколебавшись, я сделала шаг навстречу, затаив дыхание. Мамины тёплые руки обняли меня, погладили по лицу, по волосам. От этого долгожданного прикосновения я расплакалась и теснее прижалась к ней. Она была чуть выше меня ростом, как и положено быть маме, и я почувствовала себя наконец-то счастливым ребёнком, хотя мне уже перевалило за тридцать и я была старше своей мамы на четыре года. Мама всё гладила и гладила меня по голове и шептала чуть слышно: «Доченька, как мне было горько, что ты боялась меня все эти годы… так горько. И так обидно, что ты не разрешила подойти к моей внученьке. Я люблю тебя и молюсь за тебя и за внученьку Господу».

…Как всё изменилось и как всё осталось по-прежнему —
И те же лачуги, и те же знакомые лица,
И я по задворкам веду тебя под руку бережно:
Ведь ты не жилица — и можешь в пути оступиться.
Вениамин Блаженный

Я проснулась, июльское солнце залило комнату до самого потолка, и по ней ходили колесом немыслимо яркие радуги, я ещё явственно чувствовала прикосновение маминой ладони к моей голове. Я была так переполнена счастьем, что, казалось, сердце не выдержит и лопнет. Я схватила мамину фотографию, поставила рядом с иконой Богородицы «Материнство», потом стала на колени и, глотая слёзы, стала просить у мамы прощения за то, что так долго не любила её и боялась. И у Богородицы просила прощения, что все эти долгие годы не молилась Ей, и благодарила Божию Матерь за подаренное мне счастье почувствовать живое прикосновение мамы.
Видит Бог, мне бы не хотелось, чтобы моя дочь боялась меня, когда меня не станет. Кто-то скажет, что все мои страхи — от нехристианского понимания смерти. Но вряд ли можно требовать от трёхлетнего ребёнка такого понимания, а потом мне уже трудно было избавиться от пережитого ужаса. А может быть, дело не в этом, а в чувстве брошенности и горького сиротства…
Любите своих мам просто за то, что они есть, что они рядом, что ласково и нежно гладят вас по головке. Это и есть счастье.
Дорогие мои! Помолитесь о упокоении душ мамы и папы — рабов Божиих Николая и Валентины.

Я хотел бы во сне согреться,
Когда смерть пропоёт мне баюшки,
Где-то, Господи, возле сердца,
Возле сердца родимой матушки.

Сердце матери словно плошка,
Что поила-кормила всякого;
Молоко в ней лакала кошка,
Харчевался и я с собакою.

Но однажды вздохнула кошка
И с собакой скулили оба мы, —
Наша мама ушла в окошко —
И оставила нас бездомными…

За какими она горами,
Наша мама в гробу некрашеном,
И что знает Господь о маме? —
Я об этом боюсь и спрашивать…
Вениамин Блаженный, †1999

Пояснение архимандрита Амвросия (Юрасова): Не только жизнь даёт мама, самое главное — закладывает фундамент веры, верности и любви к Богу.
Моей матери некогда было заниматься мной, потому что было нас семеро, у нее цель была только одна — чтобы мы выжили, не умерли с голоду. Но Господа она никогда не забывала. Умерла в 1981 году, но в моей памяти, в моем сердце осталась, я благодарен ей за её заботу, за её молитвы, за её терпение; и по её молитвам Господь меня милует и хранит до сегодняшнего дня. И когда я стою у жертвенника, вынимаю частицы о упокоении, то всегда на первом месте мать — схимонахиня Евстолия и отец — Игнатий, а потом братья и сёстры. И где бы ни был, постоянно помнишь о родителях. Они самые близкие. Близки и чада, ведь, как говорят, если при постриге духовный отец принимает своё чадо, в духовном мире они, как дети с родителями, связаны духовной пуповиной, едины, это они потом увидят.