О жизнь, нечаянная радость

«ЛЮБИТЕЛЬ КНИГ УКРАЛ КНИГУ У ЛЮБИТЕЛЯ КНИГ»
У меня украли книгу. Сознаю, это грубое слово — «украли». Ну, начертал бы: «не вернули», «потеряли», «утащили», наконец, «случайно взяли». А то сразу — украли! А как это называть, если человек, попросивший у меня книгу почитать, говорит, что вообще никакой книги у меня не брал? Но я-то знаю — брал! И обещал вернуть очень скоро. Но не вернул. А без этой книги, которую я, как оказалось, любил, я стал любить её ещё сильнее и даже страдать от её отсутствия на моей полке.

ЛЮБИТЕЛЬ КНИГ
Любитель книг украл книгу у любителя книг.
А ведь в каждой книге любителя книг,
В том числе и в украденной книге,
Говорилось: «Не укради».
Любитель книг, укравший книгу у любителя книг,
Разумеется, об этом знал.
Он в сотнях своих книг,
В том числе и в книгах, не украденных
У любителей книг, знакомился с этой истиной.
И авторы этих замечательных книг
Умели каждый раз этой истине придать новый, свежий оттенок,
Чтобы истина не приедалась.
И никто, как любитель книг,
Тот, кто украл книгу у любителя книг,
Не умел ценить тонкость и новизну оттенков
В изложении этой истины,
Он как-то забывал о самой истине,
Гласящей простое и великое: «Не укради!»
Что касается меня во всей этой истории,
То я хочу сказать, что интеллигенции
Не собираюсь выдавать индульгенции.
Фазиль Искандер, р.1929

В Средние века книги в монастырях и библиотеках нередко были прикованы к шкафам цепями: любители «зачитать» книгу представляли гораздо большую опасность, чем крысы, моль, огонь и вода. К каким только средствам не прибегали владельцы манускриптов, чтобы защитить своё имущество! Французы, например, на первой странице изображали повешенного Пьеро, а рядом — короткий стих:

Не соблазняйтесь на добро,
Не то вас ждёт удел Пьеро —
Петля иль скорбные вериги…
Ужели жизнь дешевле книги?!

Интересно и примечание к манускрипту 1072 года из Кассенского монастыря: «Если кто попытается овладеть этой книгой, под каким бы то ни было предлогом, да будет он в день Страшного суда в числе тех, кого предадут огню».

Читал где-то назидательный пример про учёного, у которого взяли на время один том из редкого двухтомника, но не вернули. Тогда профессор подарил любителю чужих книг и второй том. Но у меня-то была всего одна книга… В счастливые пионерские времена мы не просто давали почитать книгу, которая тебе понравилась, — мы не отставали от пионера до тех пор, пока он не брал в руки издание под честное пионерское, что непременно прочтёт. Но давший книгу всё равно выспрашивал потом о содержании. Когда капитану Немо приелось синее небо — он в лодке с командой верной уплыл в роман Жюля Верна. Он бродит в подводных гротах, куда не доходит грохот ни города, ни паровоза, в водорослях Сарагосы. В скафандре бредёт на скаты, где вьются электроскаты, где люстрами с волн пологих спускаются осьминоги… (Семён Кирсанов, †1972). Хотя, честно говоря, заставлять нас читать не было никакой надобности: мы проглатывали огромное количество книг; за многими выстраивались длинные очереди. В библиотеку книги не возвращали только по причине забывчивости или доброго сердца: не успел переписать её на товарища, а тот своему другу дал; так и ходила хорошая книга по кругу. Но и библиотекарши были хорошие: они не требовали вернуть непременно потерянную книгу, а принести взамен — на твоё усмотрение — такую же интересную книгу. И давали умные советы, что нам почитать.

Какие бы общественные сдвиги
ни двигались, а их — не сосчитать,
библиотеки выдавали книги,
читальни их давали почитать.

Просили на дом, записи вели
на очередь. Когда? Через неделю.
И в общих залах допоздна сидели
во всех углах моей родной земли.

Пока библиотечный институт
работает, на полки книги ставят,
нас никакие бомбы не сметут,
нас никакие орды не раздавят.
Борис Слуцкий, †1986

И покупали много, на цену никто не смотрел — книги стоили сущие пустяки. Поэтому читательские собрания были бурными: во-первых, все знали произведение, во-вторых, у каждого было собственное мнение и о героях, и об авторе. Шум-гам стоял, щёки пылали, но дружбе наши разномнения всё равно не мешали. Это сейчас придумали, что пионеры только и делали, что ходили строем и неумело дудели в горн. Споры разгорались ярче ночных костров в пионерских лагерях. Правда, мне повезло только однажды попасть в лагерь, и вынес я из него самые лучшие впечатления. Чему нас там только не учили! Хочешь строить планеры — иди в кружок авиастроения, стремишься овладеть искусством плетения корзин — милости просим к нам! Девчонки чем-то своим занимались — танцами, вышиванием крестиком и другой ерундой. А мальчишки, — мальчишки были без ума от военрука, который — добровольно! — учил азам военного дела. Были в его распоряжении и несколько пневматических винтовок, к стрельбе из которых допускались только самые дисциплинированные. Но потом каждому доставалось выстрелить по мишени аж десятью пульками. А мишень — на память. Кто-то с гордостью всем показывал, а кто-то смущался и обещал подтянуться. Но не плакал никто! Разве можно будущему защитнику Отечества распускать нюни?
Ещё мы ходили в однодневные походы, но не ради развлечения, а с заданием: найти штаб другой команды и захватить их знамя. Помню, наш отряд долго блуждал по стрелкам в лесу, и к месту указанному пришли, но как ни искали, найти не смогли. А они, хитрецы этакие, привязали знамя к стволу ели, под которой мы копошились. Конечно, проигрывать обидно. Зато ужин после игры был замечательный, потом мы опять играли в настольный теннис, футбол, девчонки в беседке с книжками да с пяльцами, а нам в лагере было не до книг — вокруг столько интересного! По вечерам песни у огромного костра пели:
Взвейтесь кострами, синие ночи,
Мы пионеры — дети рабочих!
Близится эра светлых годов,
Клич пионеров: «Всегда будь готов!»
Мириады искр взлетали вверх, и теснило грудь от того грандиозного, что тебе предстояло сделать для своей необъятной любимой Родины за свою безконечную боевую жизнь…

Приезжали в Подмосковье писатели; если мне не изменяет память, была встреча со Львом Кассилем (†1970), автором наилюбимейших повестей и романов: «Кондуит и Швамбрания», «Улица младшего сына», «Дорогие мои мальчишки», «Черемыш, брат героя». А «Вратарь республики»? Вот память: забыл имя вратаря, который на Волге сначала арбузы с лёта в баржи грузил, потом стал вратарём сборной СССР. Даже песня по этой книге появилась — «Эй, вратарь, готовься к бою!» Впрочем, интерес к футболу у меня не привился, но чтение, чтение… не могу передать словами, что такое чтение. Однажды папа выдрал меня широким офицерским ремнём за то, что увидел, как я переходил широкое (тогда) Хорошевское шоссе, уткнувшись в очередную книгу. Не за чтение наказал — он сам покупал массу книг для себя и сыновей, — за опасное для жизни чтение посреди оживлённого шоссе. Частенько я читал по семь книг сразу: почитав одну, откладывал её и брался за другую, потом за третью. И так, пока не возвращался к первой книге. И с интересом продолжал чтение. Ну и память у меня была! Погоди, не взрослей, мы успеем в мир серьёзных и взрослых людей! Погоняйся за склеенным змеем и от ёлки опять обалдей. Обожгись о крапиву седую, но крепись и при всех не реви! Я, завидуя втайне, подую на смешные твои волдыри. Прокартавь озорную дразнилку, вопрошай невидимок: «Пора?» и зажмурься… А вдруг я возникну, как при этом диктует игра? С поколоченным другом в обнимку по запретным дорогам пройди… Может быть, я и вправду возникну, только ты не взрослей, погоди! Стань опять беззаботным злодеем, с ветки яблоко лихо сорви… Погоди, не взрослей, мы успеем, ну ещё в сорванцах поживи! (Инна Кашежева, †2003).
А если на лето мы уезжали в какую-нибудь деревню рядом с рекой — папа был заядлым рыбаком, я в первый же день бежал записываться в местную библиотеку по маминому паспорту. И книги всегда возвращал в срок. И никогда не воровал у других. Постой-постой, да ты же сам в одной из «былинок» признавался, что украл из полковой библиотеки двухтомник Даниила Александровича Гранина? Да, было, признаю и склоняю в стыде седеющую голову. Единственный раз было. Простите меня, дорогие книги, уважаемые читатели и лично г. Гранин (хотел бы я, чтобы мои книги уводили из библиотеки!).
Но уголки у страниц никогда не загибал, к книгам относился с любовью, особенно к чужим. Раньше вообще считалось нормой оборачивать книги в газету; тогда не знали, что свинцовый газетный шрифт пачкает книгу. Ну, а потом пошли всевозможные обложки.
Сейчас читаю только то, что нужно для работы в газете, и множество стихов для «былинок». Сотни стихотворных книг утыканы специальными клеющимися закладками. И отмечаю нужные стихи карандашной «галочкой» — всегда можно стереть резинкой. Иных преступлений перед Её Величеством Книгой не совершаю. И никогда — слышите? — никогда не стану читать электронные книги. И никогда не переступлю порог Президентской библиотеки имени Ельцина в здании бывшего Сената…
Пусть стоят на своих местах мои любимые друзья и радуют до конца жизни. Голы, очки, секунды, Интернет — вот наша жизнь, и это очень грустно. Кивнуть небрежно и сказать: «Привет!» — на большее нет времени и чувства. Нам некогда бывает говорить: «Ты человек хороший, добрый, милый». Мы видео и теле стали жить — им душу отдали свою и силы. Как раньше пели, нам теперь не спеть, — ведь стал процесс почти необратимым. Что мир хулить? Он есть такой, как есть. Я лишь спешу сказать «люблю» любимым (Сергей Коробцов, Калуга).
Теперь открою секрет: у меня взяли почитать книгу, изданную в 30-х годах, — «Как стать писателем». Я в неё время от времени заглядывал: очень уж мне хотелось приблизиться к «совести человечества»; мне они представлялись какими-то особыми, не от мира сего людьми. Писателем я даже не мечтал стать (ну, может капельку-капельку), а познать тайну, которой они владеют, хотелось до невозможности.
Теперь меня лишили этой возможности. Спасибо за сочувствие, дорогие, но поймите: мне уже никогда-никогда не узнать, как становятся писателями. Теперь вы понимаете, почему я так сильно расстроен?..

ДЕВУШКА С КНИГОЙ
Мне кажется, продвинутые братья
Из окон южного особняка
Косятся на неё издалека:
Другого не нашла себе занятья —

Уткнулась в книгу! Простенькое платье,
У подбородка тонкая рука,
Затылок нежный — словно у цветка,
Склонившего головку на закате.

О чём мечтаешь на крылечке ты?
Какой герой увлёк твои мечты,
Какие судьбы и пути-дороги?

Её зовут. Она уходит в дом,
Оставив на ступеньке пухлый том
Учебника «Доходы и налоги».
Илья Фоняков, СПб.

P. S. Вчера набрёл на книжку Леонида Жуховицкого «Как стать писателем за 10 часов» (М.: РИПОЛ-классик, 2005). Да это же безценная замена моей утрате! Теперь проштудирую её основательно и возьмусь за перо. Извольте подвинуться, «инженеры человеческих душ», — вашего полку прибыло…

Пояснение архимандрита Амвросия (Юрасова): Как-то одна послушница попросила у о. Леонтия, а у него огромная страсть к книгам, их у него тысячи, одну книгу. Она была отпечатана на ксероксе. Прошло 10 дней, книгу надо возвращать, а она не отдаёт, говорит: «Мне эта книга так запала в душу, я без неё уже жить не могу. Отдай её мне». Он отвечает: «Ты верни, я потом тебе экземпляр тоже отксерю». Она ни в какую. Он мне потом говорит: «У неё, наверное, пристрастие к книгам», — а то, что у самого это пристрастие есть, не замечает. Книг много, заглядывать в них некогда, а отдать жалко.
Добрые люди прочитают про эту скорбь Александра Ракова, да вдруг Господь через них эту книгу ему и пришлёт.