Гони, старик, свою лошадку! Былинки

«РАСКРЫТАЯ КНИГА – КАК ЧАЙКА»
Внук-третьеклассник по случаю весенних каникул гостит у бабушки.
- Кирилл, - спрашивает дед, - а кто у тебя любимый литературный герой?
Кирилл-левша заелозил быстрее ложкой в каше и задумчиво повторил: - Любимый герой… любимый герой…
И только с помощью бабушки проговорил: - Александр Сергеевич Пушкин.
- А какую сказку Пушкина ты любишь больше всего? – не отставал дед. Но вопрос оказался высшей степени сложности – внук отодвинул тарелку с умученной кашей и встал из-за стола: наелся я за расспросами, спасибо вам…

    ПЕРЕЧИТЫВАЯ ПУШКИНА
Его стихи читая – точно я
Переживаю некий миг чудесный –
Как будто надо мной гармонии небесной
Вдруг понеслась нежданная струя…
Нездешними мне кажутся их звуки:
Как бы, влиясь в его безсмертный стих,
Земное всё – восторги, страсти, муки –
В небесное преобразились в них!
Аполлон Майков †1897

Я был убит наповал. Специально к его приезду мне удалось купить собрание сочинений Майн Рида, да-да, именно те книги в оранжевом переплёте, которыми зачитывался сам в детские годы. И десять томов Жюль Верна, и я поглядывал на застеклённую полку, представляя ту радость, которую испытает Кирилл при виде такого богатства.

     ЖЮЛЬ ВЕРН
Я книгу твою запомнил
Про звёздный чужой простор,
Где вьётся в сиянье молний
Кондор Скалистых гор.

Я тех берегов не видывал.
Гремела в Нои труба.
О, как я тебе завидовал,
Неведомая судьба!

И снилась мне ширь заката,
По рваным снастям ползу,
Срезаю концы каната,
Костры стерегу в лесу.

Не зная в пути преграды,
Орёл в облака зовёт.
Грустят на заре громады
У края Великих Вод.

Как яростен рёв гортанный,
А берег земли высок!
Но встретился друг желанный,
Волшебный лесной стрелок.

Не видно в лесах рассвета.
По джунглям слоны бегут.
В тугих парусах корвета
Все ветры земли ревут.

Звенящая в ливнях пёстрых,
Как факел луна горит.
Плывём на безвестный остров,
Где сердце земли стучит.

За то, то ты сделал краше
Страницами дерзких книг
Холодное детство наше, -
Спасибо тебе, старик.
Виссарион Саянов +1959, №5,142

Меня ждало огромное разочарование. Правда, по настоянию родителей он прихватил с собой книжку Виктора Голявкина «Тетрадки под дождём», М., «АСТ», 2007, 5000 экз.. Я открыл её наугад и прочёл: «Ребята работали. А Петя сел на ступеньку. Очень нужно работать! Но сидеть надоело. Он кошку увидел. Поймал её. Показал кошке шиш (?! – А.Р.), посвистел кошке в ухо, скорчил несколько рож, язык показал. Она его цап лапой по языку! Он сразу петь перестал. Заорал, кошку выпустил и помчался к ребятам… Лучше поздно, чем никогда!» (стр.164). Нынче пишут все кому не лень. Те же, у кого большие «бабки», издают всю эту дребедень, чтоб покрасоваться на прилавке. Потеснитесь, Лермонтов и Блок, дайте порезвиться графоманам… Правда, графоманам невдомёк, что знаток не может быть обманут. Андрей Дементьев (№3,стр120).
Да разве может пойти Голявкин в какое-то сравнение с приключениями Майн Рида? Даже названия романов: «Юные охотники», «Охотники за жирафами», «Затерянные в океане», «Оцеола, вождь семинолов», «Морской волчонок», даже ковбой с лассо  в нижнем углу обложки вызвали у меня трепет сердца в предвкушении приключений.

И столько под обложками хранится
Тепла и нетерпенья детских рук…
Благоговейно стёртые страницы
Перелистаю: здравствуй, старый друг!

Да будет дух торжествовать над плотью!
Маните же мальчишек жадный взгляд,
Дюма-отца почтенные лохмотья,
Сервантеса изодранный наряд!
Николай Новиков †1916

Но мне так и не удалось застать внука за чтением: кот Дымок, купленная бабушкой игрушка, железная дорога отца перевесили мои ожидания… Я слышал столько лет и столько раз: - Пусть будут наши дети лучше нас! И говорю сегодня с болью жгучей, в тревожный, в слёзный, в грозный час: - Не будут наши дети лучше нас! Другими будут… Но не станут лучше. Любое поколенье – пересказ судьбы отцов, но лишь на новых кручах. Не будут наши дети лучше нас. Удачливей? Быть может… Но не лучше. И опыт предков никого не спас. И ничему история не учит. Не будут наши дети лучше нас… Счастливей? Дай-то Боже!.. Но не лучше. Станислав Золотцев, р.1947
- А ты читал «Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна»?, - не отставал я в надежде найти общий язык с поколением юных. Внучок молча и сосредоточенно собирал из пластмассовых деталек огромный многоярусный дом. Тогда я подарил ему блокнот – пиши дневник! А сам вдруг погрузился в мир детства, в котором Том и Гек красят забор, ищут сокровища, пытаются спасти беглого негра, блуждают по пещерам… У меня от волнения перехватило дыхание – здорово умудрился писатель Марк Твен передать жизнь мальчишек! И мою тоже.

День блокадный стучится в окошко,
Замыкается жизненный круг –
Не поднимется больше Серёжка,
У кровати сидит его друг.

Стихли звуки снарядного грома,
Не доносится пушечный лай.
- Почитай мне немножко про Тома,
Тома Сойера мне почитай.

И пылают другие закаты,
И сжигает костёр темноту,
И другие мальчишки-пираты
Уплывают на старом плоту.

Ветки чёрные смотрят в окошко,
Свет полуденный бледен и стёрт.
Улыбается молча Серёжка,
Друг не видит, что он уже мёртв.

И читает он старые были,
Целый час он читает подряд
Книгу ту, что они полюбили
В третьем классе – два года назад
Михаил Головенчиц, (№4,стр.140)

Как же так! – не мог успокоиться дед. Я научился читать в пять лет, и книга стала моим лучшим другом навсегда. Где-то в возрасте внука или младше, когда меня заставляли ложиться вечером спать, я читал под одеялом с помощью ручного фонарика, но долго не выходило: слипались глаза, было очень душно, и тогдашние батарейки садились быстро. Читал я и в школе, положив книжку на колени; читал за столом во время еды; читал на ходу на улице, рискуя попасть под машину, читал везде и всегда. Мальчики как мальчики – дерутся, меняются марками, а едва городские сумерки за окном растают, занавесив лампы газетами или майками, мальчики читают, мальчики читают. Взмыленные лошади мчатся по полям и по рощам. Бородатые всадники пьют воду из медных фляг. Летит бригантина, и ветер над ней полощет с белым черепом чёрный пиратский флаг. Юрий Левитанский †1996. Даже на гауптвахте, куда я однажды попал в армии, мне повезло: кто-то из предшественников оставил в камере «Записки Серого Волка», и все тянучие пять суток ареста я наслаждался романом прекрасного эстонского писателя Ахто Леви.
Первое место, куда я направлялся, – а переезжали мы по отцовской службе часто – была, конечно, библиотека.

Какие бы общественные сдвиги
ни двигались, а их – не сосчитать,
библиотеки выдавали книги,
читальни их давали почитать.
Просили на дом, записи вели
на очередь. Когда? Через неделю.
И в общих залах допоздна сидели
во всех углах моей родной страны.
Борис Слуцкий †1986,(№4,стр.65)

Я набирал по вкусу стопку книг и мог одновременно, вернее, по очереди читать по семь книг кряду: почитав немного одну, я откладывал её в сторону и хватался за вторую, третью, четвёртую, - и все дочитывал до конца. Это была страсть, страсть не утолённая до сих пор. И папа на праздники покупал мне в подарок книги; чудом сохранился один том из трёхтомника Герберта Уэлса, купленный им для меня в Венгрии в 1957 году, - свыше пятидесяти лет назад. И библиотека в доме всегда была, правда, осилить мне взрослые книги было не под силу. Но детские книги стоили тогда копейки, а на книги Саше родители не скупились. «Белеет парус одинокий», «Кортик», «Время, вперёд!», «Республика ШКИД», «Р.В.С», «Три мушкетёра», «Тимур и его команда», «Старик Хоттабыч», «Тайна двух океанов» - всего прочитанного в детстве и перечислить невозможно.
      
       ЧИТАЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК
В книгу глядит – значит, смотрит вверх.
Застывший или нервно листающий,
Всегда по-особому красив человек –
homosapiens – человек читающий.
Как торжественно выстроено его лицо,
Как свет глубок, по лицу пробегающий,
Чтение – захватывающее, заматывающее колесо…
Про сон и еду – про всё! – забывающий,
читающий днём и при свете скупом,
хмурящий лоб и мозг утруждающий,
как хлеба ковригу несущий том
и на ходу нетерпеливо его открывающий,
дошедший до сути, ухвативший мысль,
как взор его умудрено-ясен.
Человек, взлетевший в такую высь,
В такую даль ушедший – прекрасен.
Геннадий Калашников

Ребятня менялась книгами, мальчишки взахлёб рассказывали о содержании прочитанного, и никто не обижался, если книга не возвращалась назад хозяину.

Раскрытая книга – как чайка. Взгляни:
Страницы, как крылья, живые,
Сквозь все расстоянья, сквозь годы и дни
Доносят времён позывные.

Раскрытая книга – как чайка. С листа
Сорвутся слова торопливо,
Перенесутся в другие места,
Чтоб сделать кого-то счастливым.
Нина Зайцева (№2,стр.169)

Недавно старший брат сказал, что отец сознательно подводил меня к учёбе на филологическом факультете. Теперь-то я понимаю, что он говорит правду: я думал, всё само собой получилось, я сам, но это глубокое заблуждение.

  ПОСЛЕДНЯЯ КНИГА
В лето атомного мора
от рождения Христа
гибнет в море мониторов
парус книжного листа…

Неужели так вот сгинет?
Он забыл, откуда сам, -
из одной великой книги,
посвящённой небесам.

И надеждой не одарит
нас никто. И в Судный год
программист, палач, очкарик
молча клавишу нажмёт!

И сотрётся книжный файл
вместе с бабочкой души,
и прочтёт апостол Павел
нам Послание в тиши…

И тогда воспрянут души,
свет вернётся к ночнику,
чтобы рядом, близко – Пушкин
или «Слово о полку»…

Чтоб, как в детстве, в полудымке,
под слова, что пела мать,
снова с книжкою в обнимку
было сладко засыпать.

Чтоб коленопреклоненно
каждый выстрадал своё,
книги древнюю икону
защитил. Сберёг её.

Не умрёт, не испарится
в послезавтрашности той
шелест маленькой страницы,
перевёрнутой. Святой.
Николай Зиновьев

…Наверное, это не их вина – детей, которых взрослые учат слушаться, а сами часами сидят за компьютером: лучшее воспитание даётся собственным примером. Я никого не виню, но со страхом думаю: неужели подошла к концу великая эра печатной книги и настаёт время виртуальных библиотек? В страницах книг – десятилетья, миги, событья, судьбы, пёстрой жизни дань. Пусть множатся, живут, крепчают книги – веков соединительная ткань. Вадим Сикорский. А как же запах свежей типографской краски или, наоборот, волнующая желтизна ломких от старости страниц? Или засушенный лепесток розы вместо закладки?

Вы, кому найти приятно
Меж страниц пожухлых, жёлтых
Старой книги позабытой
Блеклый, высохший листок, -
Полистайте этот томик:
Засушил я на бумаге
Свежие цветы живые
Мыслей искренних и чувств.
Максим Богданович †1917

Одно присутствие в доме книг приносит в душу успокоение: книги – живые.

Жить среди книг –
Хотя б и не читая,
лишь ощущать присутствие вблизи,
как близость леса
или близость моря, -
вот лучшее из одиночеств.
Юрий Левитанский †1996

… И кому я передам свою небольшую, но с любовью подобранную библиотеку?..

            ДОМАШНЕЕ СОЧИНЕНИЕ
Ребёнок пишет сочинение – по полчаса над каждой строчкою. Осмысливает приключения Гринёва с капитанской дочкою… Ему куда как скучно, муторно – в их судьбы сложные заглядывать. Он из-за них лишён компьютера, досуг он должен свой откладывать! Вот и сидит он так расслабленно, хитрит, глядит – как бы страдающе… «Попала Маша в лапы Швабрина…» Да, Швабрин тоже сволочь та ещё. И чем не голубей гоняние – все эти файлы, сидеромы! А впереди – времён зияние, и тучи всякие, и громы… Ему своя судьба, как мачеха, и я: - Читай, - рычу, - я слушаю! – А сам-то вижу, что у мальчика есть очень много общего с Петрушею. Ведь недоросль, подумать ежели, и льнёт к забавам ерундовым… Его мы слишком долго нежили, а надо б – как отец с Гринёвым! И что, не струсит, не отчается? Ведь парень всё же, не девица! Коль здесь списать не получается, и там на это – зря надеяться… Но ежели своим тулупчиком, случись такая незадача, в буран – с нечаянным попутчиком – поделится, о том не плача, и ежели решит по совести свой выбор делать, коль придётся – как юный прапорщик в той повести… Глядишь, и с ним всё обойдётся. Олег Левитан, СПб (№4,114)
PS. Только я закончил трудиться над этой «былинкой», как получил от внука по электронной почте письмо: «Мне очень понравилось в  планетарии. Мне там больше всего понравился звездный зал. Дядя   рассказывал о солнечной системе и как на Марсе марсоход ездил. Мне очень понравилось в зоопарке там были жирафы, птицы, обезъяны, хищные звери. Каникулы  прошли  хорошо. Кирилл».
Ну, значит, ещё не всё потеряно…

Потому что больше никто не читает прозу,
Потому что наскучил вымысел: смысла нет
Представлять, как робеет герой, выбирая позу
Поскромней, потому что смущает его сюжет,
Потому что ещё Толстой в дневнике заметил,
Что постыло писать, как такой-то придвинул стул
И присел. Потому что с компьютером дружат дети
И уныл за стеной телевизора мерный гул.
Александр Кушнер, СПб