Повторение пройденного. Былинки

Григорий Иванович Раков

Он был честнее, чем требовало его время, и талантливее, чем требовала его военная служба.

Теперь самое время рассказать об отце поподробнее. Эти записи основаны на воспоминаниях моего старшего на 8 лет брата Эдуарда, 1939 года рождения, который лучше и дольше знал нашего отца. Я только сделаю сокращения и, возможно, что-нибудь добавлю от себя.

Он родился 25 марта 1914 года в селе Большое Дитятево, что в 17 км от Кириллова и в 7 км от Никольского Торжка. Брат считает, что отец не был крещен, но я в этом очень сомневаюсь: в то время крестили еще всех младенцев, а то, что отец не зашел в Серафимовскую церковь в 1974 году во время отпевания его матери, вполне закономерно – он считал это недопустимым для коммуниста и политработника. Во всяком случае, его родную сестру Нину отпевали по православному обряду.

В детстве любил рисовать: на чердаке кабачинского дома брат в 1950 году нашел довольно приличную картину с изображением стада коров на водопое во время заката. К неприятным детстким воспоминаниям относилась необходимость работать на пасеке: «Все ребята бегают, играют, а ты должен быть возле ульев – караулить». Еще помнил обиду на деда Ивана Ивановича Ракова: «Наказывает меня и приговаривает: «Сам знаешь за что, сам знаешь!», а я до сих пор не ведаю – за что же?»

Учился старательно. Сохранилась тетрадь с надписью синими чернилами : «“Deutsch” Ученика II ступени класса «А» - Г.Ракова 1926 -1927г.г.» В тетради синими и фиолетовыми чернилами крупными четкими буквами по линейкам почти без помарок написаны немецкие слова и фразы.

В деревне овладел игрой на гармошке, но чаще вспоминал о своей игре на балалайке. После Великой Отечественной войны овладел нотной грамотой, играл на аккордеоне, собрал солидную библиотеку мелодий для аккордеона – Франса Легара, Иоганна Штрауса, Й. Брамса и др.

Самостоятельную трудовую жизнь начал в 16 лет. В 1930 году окончил кирилловскую школу-девятилетку, не смог поступить в ленинградский вуз и, чтобы не слышать попреков, поехал к родственнику в Мурманск. Тот поспособствовал и устроил учителем в начальную школу №1 г.Кировска (тогда еще Хибиногорска). Бытовые условия трудные: щитовой домик, комната с несколькими семьями, втиснутый в нее топчан, на топчане тюфяк. Непривычный горный ландшафт закрывал горизонт и словно давил; частые бураны заметали бараки снегом.

Отец поступил на геолого-разведочное отделение вечернего Хибиногорского горно-химического техникума и летом 1932 года производил глазомерную съемку местности в Монче-тундре. Вскоре заболел сыпным тифом. В брезентовом фургоне на полозьях лошадь доставила его на 16-й км в одну из госпитальных палаток. Особенно мучительной была четвертая ночь, которую он запомнил на всю жизнь: «Я очутился во власти злого колдуна, одетого в белый балахон. Он перенес меня на апатитовый рудник, в одном из забоев… повалил навзничь, наклонился и вдавил в какую-то вязкую массу, целиком поглотившую мое тело. Я лежал на спине, с трудом приподнимая голову и ступни ног. Все мольбы о пощаде и попытки встать оказались напрасными. Я выбился из сил и затих. Наступило утро. Приподняв полог палатки, вошел врач Б.А.Спивак. Я вздрогнул. В нем я узнал вчерашнего неумолимого колдуна.

- Ну вот, - улыбнулся он, - ты перенес кризис и сегодня выглядишь молодцом. А когда был в бреду, все пытался бежать отсюда. В больничной палатке он провел еще 20 дней, прежде чем на том же крытом фургоне отца не привезли в общежитие. Он получил месячный отпуск.

Благодаря случайному знакомству с редактором газеты «Хибиногорский рабочий» В.А.Кокаревым Григорий Иванович перешел на работу в газету. Первая заметка – о ходе учебного процесса – была опубликована в «Полярной правде». Будучи составителем книги «Хибинские клады» в 1974 году, отец оставил воспоминания, кто и как помогал ему овладеть непростой работой журналиста.

Его угол в комнате общежития отличался тем, что в простенке были полки с книгами. Новый главный редактор, 27-летний А.Е.Горелов, приехавший с группой ленинградцев в 1931 году, часто устраивал обсуждение новых книг. «Тогда, - писал отец, - я впервые услышал имена и купил книги Николая Асеева, Веры Инбер, Вл.Луговского, Валентина Катаева, Бориса Пастернака, Эдуарда Багрицкого, Велемира Хлебникова и многих других авторов. Интерес к поэзии усиливался благодаря повседневному общению со Львом Ошаниным и Александром Решетовым. Редакция нашей газеты гостеприимно встречала А.Толстого, Вяч.Шишкова, Н.Никитина, М.Пришвина, М.Чумандрина, А.Лебеденко, Г.Фиша, С.Спасского и других литераторов, приезжавших в Хибины».

Воспоминания отца заканчиваются словами: «Покидая Хибиногорск, я имел право повторить вдохновенные строчки, написанные Александром Решетовым: «Под луной твоей и мне с другими строить эту славу удалось…»

А.Е.Горелов впоследствии выпустил книгу «Тропою совести» (1972), в которой вспоминает забавный эпизод, связанный с отцом:«Подошел ко мне немолодой, грузный такой дяденька. Смотрит лукаво, спрашивает:

— Не узнаете, Анатолий Ефимович?

— Гриша, Гриша Раков, — воскликнул я радостно. — Где же ты пропадал, почему не давал о себе знать?

— Стеснялся.

— Чего стеснялся?

— Боялся, что вспомните, как я опаздывал на работу, а вы меня поругивали.

И мне кажется, что он так же смущенно переминается с ноги на ногу, как и 38 лет тому назад, когда — в который раз! — я распекал его, молодого репортера, за то, что снова проспал.

— У меня тогда будильника не было, — оправдывается Гриша. А я радостно хлопаю его по плечу, спрашиваю о жизни. Полковник в отставке, четверть века провел в армии, всю войну воевал.

А я вспоминаю. Передо мной оттиск газетной полосы «Хибиногорского рабочего». Внизу – заметка. Подписана нелепо: «Рыбак либо Раков». Типография убога, она только налаживается, того и гляди ежедневную газету будут набирать двое суток; я поторапливаю сотрудников, наборщиков, поглядываю на часы, а тут эта нелепая подпись под заметкой.

Набрасываюсь на Рыбака: - Это что за шутовская подпись?

Феоктист медлительно подходит, нагибается над листом, хмуро отвечает, с ехидцей: - В наборных кассах не хватает прописных «Л», вот и тиснули фамилию строчной. Читать нужно: «Рыбак, Либо’, Раков».

Кажется, Ракова я больше всего запомнил по этому казусу. А сколько лет ему было? Еле-еле двадцать».

А из другой книги — Бориса Семенова «Время моих друзей» (1982) я узнал, что друзья-журналисты прозвали силача Гришу Ракова «Медведь рязанский», хотя отец родом с вологодчины, а почему так, теперь и не дознаться: «Иных уж нет, а те далече…»

В 1934 году Григорию Ивановичу после неоднократных просьб отпустить его из газеты добился своего и поступил на филологический факультет Ленинградского Государственного Университета (романо-германское отделение). Я (А.Р.) бережно храню в своем архиве следующий документ: «Характеристика. Тов. РАКОВ Г. Работал в редакции «Хибиногорский рабочий» с 25 июля 1931 года до 1 июля 1934 года. Все поручения редакции тов.РАКОВЫМ исполнялись добросовестно и аккуратно с полным знанием дела. Тов. РАКОВ показал себя как вполне грамотный, политически развитой,квалифицированный работник печати. Тов. РАКОВ отчислен из штата редакции в связи с поступлением в ВУЗ»

Учился он с интересом и очень успешно. Поначалу вологодский выговор давал себя знать и его поддразнивали, но со временем он освоил правильную петербургскую речь. Однажды его чуть не исключили из комсомола и из университета, что грозило тогда большими неприятностями. Кому-то из своих сокурсников он рассказал, что бывшая жена Василия Сталина – сына «вождя народов» - после развода повторно вышла замуж в Кировске за милиционера. Комсомольский актив решил, что это – политическая провокация, было устроено собрание с осуждением, которое должно было завершиться наказанием. Однако и в то время нашелся член ВКП(б), который не побоялся доносчиков и убедил собрание не идти на крайние меры из-за пустяков. Много лет спустя Григорий Иванович говорил: «Но она же на самом деле за милиционера вышла!»

Тесть отца, Георгий (Егор) Григорьевич Сироткин, 1888 г.р., сосланный как кулак с Урала в Кировскв 1929 году и работавший бригадиром, почти в то же время был арестован, 1 сентября осужден тройкой УНКВД Ленинградской области по статье 58-10 и 3 или 9 сентября 1937 года расстрелян. Поводом для раскулачивания и высылки семьи в Хибиногорск послужили две коровы, три лошади, молотилка, купленная на паях с другой семьёй, наёмный работник и домик из двух комнат и кухни. Маму, которая заканчивала школу и была активисткой, оставили доучиваться. Сохранилась выписка из госархива Курганской области о том, что в метрической книге Христорождественской церкви села Усть-Уйского имеется актовая запись №85 от 19 сентября 1915 года о рождении 17 сентября Сироткиной Веры Георгиевевны.

Мама утверждала, что арест был произведён из-за того, что Егор Григорьевич, посмотрев фильм «Чапаев», вышедший в 1934 году, кому-то сказал, что комдива убили не в реке, а на берегу. В письме, написанном по моей просьбе (А.Р) моя тётя, Мария Петровна Сироткина, 1921 г.р., которой на момент написания этих строк исполнилось 86 лет, пишет из латвийского города Резекне: «В 1929 году их раскулачили и вывезли на Север в г. Хибиногорск. Сначала жили в бараках, было очень тесно, холодно и тяжело переносить постоянную зимнюю ночь. Чтобы добраться до работы, держались за канаты. Работали на рудниках, дед, Георгий (Егор) Григорьевич стал бригадиром в экспедиции «Рудоуправления», его бригада работала очень хорошо – план всегда выполняли. Но в 1937 году его арестовали дома, но глазах близких. Сын деда и мой дядя, Леонид, 1919 г.р., тогда ещё подросток, бросился защищать отца, но ему приставили к груди пистолет, и он заплакал. Жене, Марии Степановне, 1886 г.р., (девичья фамилия Уржумцева) с Леонидом удалось проводить деда на станции. Георгий Григорьевич что-то писал на вагонном стекле, но они не смогли понять. Ему было тогда 49 лет. Деда реабилитировали за отсутствием состава преступления 31 января 1964 года, но место захоронения так и осталось тайной. В течение 27 лет о трагической судьбе Георгия Георгиевича в семье говорилось редко.

В 1964 году, после обращения бабушки, Марии Степановны, в отдел социального обеспечения, ей назначили пенсию в 35 рублей, которые она и получала до конца жизни – через 25 лет после расстрела мужа!

Позже моя мама добилась компенсации за конфискованное имущество и во времена гайдаровской инфляции получила наиболее возможную сумму – 2 000 000 рублей (меньше нынешних 2 000); вернуть ей два дома совхоз отказался. Еще она говорила, что её брат Яков, 1905 г.р., был вынужден какое-то время служить у белых: ехал на телеге, нарвался на конный разъезд, и его на несколько месяцев забрали.

Всех не оплакать никогда,

Ведь здесь погибли миллионы.

Горела красная звезда,

И кулаков везли вагоны.

Их увозили навсегда

Из милого, родного края…

Горела красная звезда,

На все кровавый свет бросая.

Везли по тундре, по тайге,

По Колыме и по Уралу…

Жизнь убивая в мужике,

Давили вольное начало.

Так было сказано вождем,

Так мудро партия решила…

Деревни смыло не дождем –

Их власть безбожная сгубила.

Михаил Аникин, СПб

В Хибиногорске Григорий познакомился с дочерью Г.Г. Сироткиной Верой, которя училась в горно-химическом техникуме. Позже она стала женой Григория Ивановановича. Ваши красные платочки в те далёкие года документом правомочным были всюду и всегда. Вы тверды и смелы были, каждый день вперёд рвались, чтоб не жить, как прежде жили, чтоб на вас равнялась жизнь. Георгий Некрасов.

В 1939 году отец с отличием окончил университет по специальности «немецкая литература», получил квалификацию литературоведа-западника и был зачислен в аспирантуру Института русской литературы (Пушкинский Дом) в Ленинграде. Темой его предполагаемой диссертации было творчество Эдуарда Багрицкого, поэтому и своего старшего сына он назвал Эдуардом.

Война

1 февраля 1940 года Григорий Иванович был призван в ряды Красной Армии, в которой прослужил более 25 лет. Вместе с частями Красной Армии входил в Западную Белоруссию, освобождаемую от поляков. Сначала был простым красноармейцем, с декабря 1940 по июнь 1941 г. – командиром отряда, до августа 1941 г. – командиром хозвзвода, но затем был переведен на политическую работу. С августа 1941 г. по апрель 1942 г. Служил а Политуправлении Западного фронта. Видимо, в это время окончил офицерские курсы «Выстрел» в Солнечногорске под Москвой.

С апреля по октябрь 1942 г. служил в 1-м Гвардейском стрелковом корпусе (нагрудный знак «Гвардия» политруку Ракову был вручен 15 сентября 1942 года), с октября 1942 по ноябрь 1943 г. – в 27 армии (видимо, на Волховском фронте), с декабря 1943 по август 1945 г. – в Политуправлении 1-го Украинского фронта. Он был отмечен благодарностью за подписью И.С.Конева и К.В.Крайнюкова. Отец часто вспоминал, как лично докладывал Коневу (А.Р.). Награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны 1-й степени, несолькими медалями«За отвагу», а также «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945гг», польской медалью «За Одер-Нейсе-Балтику». Как-то он упомянул, что в войну прошел от Старой Руссы до Берлина – и без единого ранения, хотя постоянно находился на передовой. Когда после смерти мамы встал вопрос, как быть с наградами отца, я без споров передал его китель старшему брату (А.Р.).

Одно из писем жене в Горицы датировано 6 июня 1943 г. Обратный адрес – полевая почта 02295. На письме печать «Просмотрено военной цензурой. БЦ.21».

«Милая Верочка!

Получил два твоих письма и сейчас опять большой перерыв. Ты, по-видимому, тоже получаешь не все мои письма – пишу я часто, а кроме того, конверты всегда посылаю по 5 шт. и параллельно с письмом (в один день письмо и конверт). В моей жизни никаких особых перемен нет, только много работы. Занятия с утра до 23 часов. Ко всему какая-то апатия…

Получил, наконец, фотографию с Эдика, совершенно замечательная, я не думал, что у меня такой большой сын и такой серьезный. Стоит в полной форме и о чем-то сильно задумался. Я все еще считаю его маленьким-маленьким, каким видел его в последний раз.

Очень хочу видеть вас, но до осени об этом и думать нечего. Вот посмотрим, что принесет это лето, пора немцам свернуть шею. Этим летом они они не смеют наступать и уже 2 месяца на фронтах относительное затишье. Это – наша победа, наш выигрыш.

Моя маленькая, посылаю Эдику первую книжку – «Скок-поскок», будем надеяться, что дойдет. Больше всего меня терзает, чтоя ничего не могу послать моему дорогому сынку. Крепко вас целую. Ваш Гриша. Жду твое фото. Привет всем. Что с мамашей?»

Вскоре в деревню пришло письмо Григория Ивановича, адресованное из полевой почты 02295 самому сыну и названное «Сказка о галке». Оно было написано 12 июня и пришло в Горицы 23 июня 1943 года: «Сынок, слева от мазанки, в которой я живу, стоит старая разрушенная церковь. Прошлой зимой в ней немцы устроили конюшню, и с тех пор церковь стала безлюдной. В верхнем этаже этой церкви, там, где купола, колокольня, лестницы и потолки, издавна поселились большие и маленькие птицы. Я тебе расскажу печальную историю, которая случилась с одной из птичьих семей». Сказка была длинная, галчонок, сын Галактиона и Галины, погиб, искупавшись в холодной воде. Заканчивалось письмо так: «Сынок, родной, не ходи один на озеро, не купайся, береги себя, мой маленький, любимый. А то мне сказки будет некому писать».

АВСТРИЯ

По окончании войны отец служил в Австрии (Хинтербрюль, Баден, Вена) с августа 1945 по май 1946 г. Под именем Рыбаковаруководил школой для австрийских коммунистов. С мая 1946 по сентябрь 1947 г. был лектором в Австрии. В Хинербрюле занимал с семьей двухэтажную виллу, которая досталась ему от эсэсовца. В подвале виллы был кинозал, а вокруг – розовый сад. За садом продолжал ухаживать садовник, который мечтал вырастить черную розу и поэтому держал в саду черную змею – ужа или полоза. Сад охраняла немецкая овчарка, которая тоже досталась от эсэсовца и которую Григорий Иванович собственноручно отвел на пустырь и застрелил из табельного пистолета за то, что она испугала меня ипокусала нескольких слушателей школы. В Вене Эдик ходил во второй класс.

СНОВА ДОМА: РИГА, МОСКВА

9 октября 1947 года родился второй сын, т.е. я, названный Александром. По этому случаю отец подарил маме огромный букет красных роз. Под Новый год семья возвратилась в СССР. Ехали в теплушке до Москвы, потом добрались до Ленинграда.

НАСЛЕДСТВО

От смерти – не отвертеться,

Но думает жить живой.
Отец мне оставил в наследство

Упрямый характер свой.

И радуюсь я немало,

Что щедро отец наградил,

С характером этим, бывало,

Из бед любых выходил.

Александр Люкин

С февраля 1948 г. по февраль 1949 г. Григорий Иванович – старший инструктор Политуправления Ленинградского Военного округа, затем по декабрь 1950 г. – начальник 7-го управления Прибалтийского военного округа в Риге, с января по октябрь 1951 г. – ответственный редактор (окружной газеты?), до августа 1951 г. – слушатель курсов в Москве. С августа 1952 по декабрь 1955 г. адъюнкт военной Академии, затем до июля 1956 г. – старший преподаватель кафедры общественных наук военной Академии иностранных языков. По волевому решению Н.С.Хрущева эта Академия была закрыта, и отец не успел защитить свою почти полностью готовую кандидатскую диссертацию, над которой работал несколько лет. Его в июле 1956 года отправили служить в Венгрию начальником ДПШ (партийной школы?).

В 1952 г. Григорий Иванович писал моему брату длинные письма; одно из них было наполнено высказываниями о русском языке. Цитируется М.В.Ломоносов, Н.В.Гоголь, Л.Н. Толстой, И.С.Тургенев, И.В.Сталин.

… «Не зная грамматики и не имея богатого запаса слов (интеллигент употребляет одни слова, крестьянин – другие, рабочий – свои особенные, ученик – свои), - хорошо не напишешь. Да и стыдно, бумага краснеет, если русский человек делает ошибки на своем родном языке.

Сынок, и еще одно хочу тебе написать: читают те книги, которые дают какие-то знания. Сообщают что-то новое. А в чем же отличие литературы (повестей, стихов, рассказов) от науки? От обычной речи? Почему литературные произведения так легко запоминаются и так сильно на нас действуют?

Особенность литературы в том, что она передает нам знания, сведения, впечатления посредством образов. Если я написал: «бумага краснеет, если ошибки делаешь», - я написал образно, ведь бумага не может покраснеть от стыда!

Или еще пример. В обычной речи человек скажет: «с наступлением осени листья на деревьях пожелтели и покраснели». Ученый о том же факте напишет: пожелтение начинается тогда-то, сначала желтеют такие-то деревья, за ними другие; пожелтение и опадение вызвано такими-то и такими-то причинами – и т.д.

А вот как говорит поэт: «В багрец и золото оделися леса» (Пушкин). Это образ, ибо леса не могут одеваться, на деревьях нет ни золота (это не банк) и ни багрянца. А что хочет подчеркнуть поэт своим образом? – царственное величие и красоту леса, ибо раньше только цари носили желтые с пурпуром одеяния, усыпанные драгоценными каменьями. Таким образом, в четыре слова поэт вложил целую картину, вызвал образ богатого царского облачения. Это пример творчества.

Вот тебе еще образ: мы обычно говорим – я голоден, я есть хочу и т.п., а народная поговорка гласит: «Кишка кишке куКИШ Кажет». Обрати внимание, что эти слова нельзя переставить – в последних двух словах еще раз повторяется слово «кишка». Вот он какой хитрый, русский язык!

В другом письме в Ленинград отец описывает экскурсию в Кремль.

«Смотрели мы самый древний и самый богатый русский музей – Оружейную палату. Еще Петр I приказал собирать и хранить дары иностранных послов и старинные русские вещи, а немного позднее было построено и специальное помещение для этих ценностей. Предметы там собраны очень древние – начиная с Алексанра Невского (его личное оружие и одеяния).

В музее несколько отделов. Начинается с осмотра царских тронов – каждый царь на свое коронование заказывал себе трон, скиптр и корону, они сохранились и лучшие из них выставлены для обозрения. Некоторые троны сделаны из пластинчатого золота художественной работы (делали восточные, западные и наши мастера) и украшены драгоценными каменьями.

В этом же отделе сохранены короны – знаменитая «шапка Мономаха» - корона, которой короновались все цари, и другие. Они очень искусной работы, из золота и редких драгоценных камней, довольно тяжелые по весу и держать их на голове было не так-то легко. Тут же около корон лежат символы царской власти – жезл и скипетр (бармы). Дальше идут одеяния царей, цариц и придворной знати. Самые интересные из них – это предметы Петра Первого. Он был 2 метра 4 см. ростом и чтобы я не «утонул» в его кафтане, надо отрезать не менее 50-60 см. Тут же стоят кожаные сапоги-ботфорты, сшитые лично Петром I. Они сделаны грубовато, но добросовестно и вполне сохранились по сей день, только сейчас нет такого богатыря, которому впору были бы эти сапоги.

Петр I умел не только работать, но и веселиться. Он не любил попов и в насмешку над Святейшим Синодом – высшим церковным органом в России – организовал из пьяниц «Всешутейный собор». Сохранился сундук с флягами для различных вин, на внутренней крышке сундука нарисованы карикатуры на членов этого собора, в том числе играющий с Меншиковым в шахматы Петр. Тот, кто опаздывал на ассамблею, того заставляли выпить Кубок большого орла – это полукруглая деревянная чаша, в которую входит не менее полуведра вина. Иногда Петр приказывал выставить большую бочку с пивом, в нее спускали этот деревянный кубок и сажали в него, как в ботик, главу всешутейного собора Никиту Зотова. Так как кубок был неустойчив, Никита плюхался в пиво и плавал там, пока царю не заблагорассудится разрешить выйти этому «моряку». Тут же показана трость Петра – здоровенная дубинка, она частенько ходила по бокам тех, кто ослушался Петра, и в частности, ее неоднократно испытывал на себе приближенный Петра – Меншиков.

После Петра пошли другие нравы. Выставлен, например, сервиз из 1000 предметов, подаренных Екатериной II своему фавориту Григорию Орлову. Стоимость серебра и работы по изготовлению сервиза превышала 11 миллионов золотых рублей – на 1 миллион меньше, чем постройка одного из кремлевских дворцов того времени.

Очень большая коллекция в музее выездных царских карет – от огромных неуклюжих колымаг с колесами выше человеческого роста, без поворотного круга (для поворотов такие кареты просто заносили за колеса, а не поворачивали), без рессор и сиденья для кучера (кучер вел лошадей под уздцы) и до последних, в которых ездил Николай II. Любопытно, что на поздних каретах уже сделали место для кучера, но так как считалось неудобным, что кучер сидит спиной к «его величеству», то два специальных лакея закрывали кучера, сидя спинами к нему и лицом к царю. Впереди царской кареты обычно выводили 6-12 богато убранных лошадей – показана их сбруя с золотыми украшениями и драгоценными камнями, сделанными из золота стременами, седлами, украшенными драгоценностями, и т.д.

Специальный стенд отведен коллекции старых русских орденов и медалей. Чемпионом-орденоносцем у нас был (по праву!) генералиссимус А.В.Суворов – он был кавалером всех русских орденов и многих иностранных. Конечно, ему было не под силу носить такую тяжесть, он носил только самые почетные ордена.

После Октябрьской революции был организован церковный отдел. Сохранилось, к примеру, облачение патриарха Никона. Его риза богато украшена и только одного перламутра пошло на отделку 32 кг, плюс другие ценности. Когда старика Никона судил Святейший Синод, он стоял перед ним более трех часов подряд – вот какие крепкие были раньше люди! В этом отделе собраны также древние иконы с богатейшими окладами из золота и драгоценностей. Есть евангелие с золотыми обложками весом более двух пудов…

… В самом Кремле тоже очень интересно, хотя ходить по нему не разрешается. В нем очень чисто, растет много деревьев, сохранились все старинные здания». Это подробное письмо было написано шестикласснику – поэтому оно такое подробное. В другом письме к брату отец касается вопросов творчества.

«Эдинька, относительно Маяковского-футуриста, может быть, у меня ошибочное представление. Начало ХХ века в литературе повсеместно (не только в России) ознаменовалось упадком и разложением искусства в целом (декаденством – упадничеством). Многие писатели отошли от реализма, от показа жизни такой, какая она есть, и пытались найти новое направление. Появилась масса «модных» мелких и незначительных течений – акмеисты, имажинисты, сюрреалисты, экспрессионисты и др. Все это буржуазные течения в литературе и искусстве, это был отказ от реальной жизни, уход в мистику, или в собственное «я» (поэт должен выражать только себя или свои переживания), или в экзотику (воспевание красот в колониальных странах). Футуризм – тоже буржуазное течение, хотя название у него громкое (Futurum – будущее), но он не оправдал этого названия, будущее принадлежит пролетарской литературе.

Футуристы (и их главарь итальянец Маринетти) пытались выставить себя мелкими бунтарями против буржуазных порядков, но это бунтарство одиночек, «избранников», которые не признают никаких законов, ничего старого, им все позволено, они «пугают (эпатируют=ошеломляют) буржуазного обывателя. Футуристы были представителями мелкой буржуазии и врагами трудового народа, Маринетти и его последователи стали воспевать фашистов и их вождя Бенито Муссалини.

Маяковский – выходец из трудового народа, он рано, уже в юношестве был связан с социал-демократической партией; став поэтом, он поставил свое творчество народу…» Дальше о Маяковском и о разнице его творчества и произведений футуристов.

ВЕНГРИЯ

В письме, датированном 21 ноября 1956 г., в разгар венгерских событий, писал: «Обо мне не безпокойтесь. Все более или менее успокоилось. Конечно, жизнь – не семьей, а бивачная, но ничего не поделаешь. Одет я тепло, все необходимое имею, так что для безпокойства нет причин… Сегодня получил два письма от Веры, рад, что она доехала хорошо». (Мама со мной, младшим сыном, и другими женщинами выехала на колонне машин, охраняемых бронетранспортерами. Путь в СССР был сложным – через Чехословакию – и опасным).

За Днепром, за Карпатами, Тиссой,

Где монеты бросают с моста,

Эшелоны проходят без визы

В благодатные эти места.

Оружейно-казарменный сервис.

Там, качаясь на жаркой броне,

Мы орали красавицам: «Сервус!»

А красавицы жались к стене.

Мы – опора! О, как мы старались!

Жизнь – воинственна и хороша!

Почему-то за сердце держались

Старики из Кишкунхалаша…

Мы, мальчишки, на танкахкатались,

Крыли матом на весь белый свет.

А на нас никогда не ругались,

Лишь устало смотрели вослед…

Виктор Власов

Через пять дней: «Живу хорошо. Здоровье нормальное. Здесь все тихо. Снега еще нет. Работать приходится много, но зато время идет незаметно».

В феврале 1957 года брат приехал в Москву и с удивлением увидел в нашей комнате на Хорошевке свет, а зайдя в квартиру, застал веселящуюся компанию во главе с Григорием Ивановичем. Все выяснилось очень скоро. Венгерские события кончились. Отец получил возможность выбраться для защиты своей диссертации, защитил ее на кафедре партийно-политической работы Военно-политической Академии им.Ленина и отмечал это событие.

Вешая свое пальто на шинель отца (со вшитой вместо петельки цепочкой), я заметил на ней следы крови. Оказалось, кровь не Григория Ивановича, а лейтенанта, с которым отец ехал на открытой машине по Будапешту. «Я ему говорю – сиди! А он горячится, вскакивает и стреляет. Попали ему прямо в голову».

Позже он рассказывал, что через некоторое время после перевода на службу в Венгрию он подал рапорт о ненормальном политическом климате в стране и о возможности самых непредвиденных событий. Рапорт этот был встречен более чем холодно. «Не паникуйте: Венгрия – социалистическая страна». Последствия этот рапорт все же имел: подавшему его вручили второй орден Красной Звезды. Послом СССР в Венгрии был тогда Ю.В.Андропов, подполковник Раков занимался работой с населением.

Диссертация имела гриф секретности и была посвещена пропагандистской работе среди немецких войск во время Сталинградской битвы. Дома время от времени на столе Григория Ивановича появлялись листовки того времени, а в библиотеке остались некоторые книги – “Memento Stalingrad”, «Боевая подготова войск» и другие. Мне запомнилась книга «Милитаризм», в которой впервые даны национальные черты англичан, французов, немцев и американцев с позиции пригодности к войне. Один из уже остепененных товарищей отца, присутствовавший на защите и на банкете, высказался в том смысле, что Григорий Иванович пишет лучше, чем говорит. Еще бы! Защищать диссертацию после такого перерыва и после таких событий в перерыве. Диплом кандидата исторических наук выдан 27 июля 1957 года.

ПОЛЬША

С марта 1957 года по октябрь 1962 года Григорий Иванович служил в Польше, в г.Легница, где тоже занимался связями с населением и польской армией. Кажется, руководил 7-м отделом. В Венгрии он учил мадьярский язык, в Польше – польский.

Узнав о моем намерении издавать студенческий журнал, в ноябре 1958 года Григорий Иванович писал: «… Если интересуешься литературным трудом, больше читай настоящих творцов об их ремесле. Например, у Пришвина в 4-м томе есть оч. интересные высказывания где-то в середине тома. Пришвин умер 16 января 1954 года и всю жизнь (вплоть до 15 января) писал дневники как заготовки для будущих произведений. А Константин Паустовский утверждает: я не веду никаких записей. Хорошо сказал Остап Вишня: не писать так, как Пушкин, Гоголь, Маяковский, т.е. учиться надо у них, а подражать нельзя… Здесь прочел всего Пришвина, сейчас заканчиваю его дневники. Я навсегда запомнил его афоризм: «Мудрые слова, как осенние листья, падают без особых усилий» (но это тогда, когда «глупая вобла воображения» уже переварилась в мозгу). Я много выписывал глубоких мыслей, оригинальных выражений, хороших строф, но все это потерялось: большая часть во время блокады, а что выписывал, будучи солдатом, старшина после бомбежки из вещмешка выкинул. Мой университет давно позади и теперь я читаю одну тысячную того, что читал студентом».

В середине того же письма: «Вот меня удивляет, Эдик, ты пишешь: «Прочел историю философии». Разве читать ее нужно? Ведь ничего в голове от «чтения» не останется. Проверь себя сам: возьми какого-нибудь философа, скажем, Спинозу, и, не заглядывая в книгу, ответь: как он решает основной вопрос философии, что он внес нового по сравнению с предшественниками, в чем его ошибки, чем они обусловлены. Я убежден, что от беглого чтения в голове мало что остается. Это же серьезный предмет и его надо не читать, а изучать; наметить какую-то систему. И все это нужно штудировать… Если уж тратить время и силы, то с толком, т.е. так, чтобы понять основательно и чтобы осталось в голове. Когда я изучал, я очень много выписывал для повторения и выяснения непонятного».

В январе 1959 года отец писал: «… Перо – сильнейшее оружие. Ни в шутку, ни ради рифмы, ни из озорства, ни тем более при каких-либо настроениях не позволяй, чтобы это оружие вольно или безсознательно, было направлено против народа. Наш народ работает 40 лет с таким колоссальным напряжением, что даже одна мысль повредить ему и еще больше увеличить его нагрузку сама по себе преступна…

В творчестве тоже диалектика: интимно-личное должно передавать массовое чувство, общечеловеческое (для данного народа или его части). Когда К. Симонов во время войны опубликовал лирический сборник, Сталин будто бы сказал: «Хорошие стихи, но их нужно было издать в двух экземплярах: один ему (автору), второй ей (Серовой)».

Я тебе советую: прочти письма А.В.Луначарского сыну. Он лучше меня объяснил многие вопросы, которые тебя, очевидно, интересуют.

«Никогда никого не жалей

На словах, коли впрямь не поможешь.

Никогда на чужие не пей

И не пей на свои, если можешь», -

 

Так покойный отец говорил,

А глядел на меня виновато,

Будто в чём-то его я корил,

Как унылая личность с плаката.

Мне далече ещё до конца,

Ничего, что сурова година…

Я – печаль и усмешка отца,

Я – улыбка открытая сына.

И летит с древа жизни листва,

И шумит с древа жизни листвою,

Вспоминаю отцовы слова,

Вспоминаю с отцовской виною.

Лев Котюков

И еще несколько советов (а тема нашего разговора – безбрежная, в одно письмо не уложишь). Творчество обычно (если не уникальный гений появился) слагается из двух сторон: из способности и мастерства. При наличии только одной какой-либо стороны полноценного творчества не получается. Отсюда вывод: развивать свои способности (т.е.писать) и учиться мастерству (гл. образом путем чтения и анализа хороших мастеров слова).

О первом. Большинство поэтов и писателей (хотя не все) ведут дневники – ежедневно. Записи мыслей, чувств, слов, обрывки строк и др. заготовки. Записывать и факты, возбудившие какие-то эмоции или привлекшие твое внимание. Человек меняется. Его перживания стираются, исчезают и их оч. трудно восстановить, если нет никаких следов, которые по ассоциации помогут восстановить психологически переживания, атмосферу, чувства…

Я дневников не вел, но выписок из книг, созвучных моему настроению, делал оч. много (они не уцелели). И сейчас для моей работы выбираю большой фактич. материал. Без этого ни лекции не прочтешь, ни статьи не напишешь. Записывать надо то, как народ говорит, его обороты речи, etc, прислушиваясь везде и всегда, и научиться улавливать отличия языка рабочего – от крестьянина, интеллигента – от недоучки и выскочки и т.д. В газетах у нас 99% трафаретов. Это стершиеся слова, к-рые не действуют на чувство. Особенно остро этот догматизм воспринимает иностранная аудитория, к-рой кажутся скучными наши радиопередачи, хотя они специально готовятся на эту специфическую аудиторию. И газетные стихи оч. многие плохие из-за трафарета, набившего оскомину всем.

О мастерстве. Какой-то поэт (кажется, Бальмонт) написал стихотворение, передающее камыш под ветром: «И тихо, безШумно ШурШат камыШи (4 Ш в одной строке!).И так все стихотворение. А Маяковский, бунтовавший против прилизанных акмеистов, дал другое: «Нам надоели небесные сласти, хлебушка дайте Жрать РЖаной» = лексикончик – «жрать» и т.д., и звуки ЖР, РЖ… Таким образом, разные темы требуют свего словесно-звукового материала (но увлечение только формой = формализм).

А вот тебе проба: попытайся передать ритм лодки, плывущей в тихую погоду по озеру. И после этого посмотрим, как это сделал Гете в стихотворении «На озере» (разыщи в полн. собрании и прочти с анализом).

Или: как передать образно, что человек впадает в дремоту? А у немецкого современного писателя Леонгарда Франка (однотомник вышел в 1958 году) это блестяще сделано – сначала он слышит всю фразу, затем половину ее, затем обрывок слова и многоточие.

Интересно рассказывает о своем методе М.М.Пришвин (кажется, т.4); он берет какой-то фокус (факт, аспект) и через него подает весь рассказ.

Литературоведению известно много приемов – контрастирование (для усиления впечатления), передача глазами «натурального» человека (т.е. без образования, или дикаря. Или иностранца). Примеры: «Без языка» Короленко, «Гулливер» Свифта и оч. многие другие.

Конечно, зная приемы и «набив руку», можно сделать произведение «на уровне», но оно будет холодным, если в нем нет поэтического таланта.

Итак: читать, но именно читать, а не «глотать» перед сном, быть ценителем, а не потребителем, ведь худ. пр-ие – это не газетная статья. Видеть: как сделано, даже «нитки», которыми сшиты отдельные части прозаического произведения видны, если читать внимательно.

Наши русские частушки имеют «соль» всегда в 3-ей строке. Гейне в лирике создает определенное настроение, а потом в конце неожиданно разбивает его (сначала лирика. А в конце резко и грубо: «я вас люблю, мадам», описание липы, ее листья по форме напоминают сердце, а в конце: «потому (сидеть) под тенью липы так приятно», и т.д.

В феврале 1959 года отец писал: «Мудрость приходит с годами» – говорит народ. Действительно, только с возрастом начинаешь понимать, что вокруг каждого человека имеется так много вполне доступных удовольствий, но… их не замечают и ими не пользуются. Иногда психика человека настолько перестраивается, что он не замечает окружающего мира. Например, во время войны не было ни закатов, ни восходов солнца, лес в зависимости от обстановки был то защитником, то источником враждебных (часто смертельных) неожиданностей, река – или губительное препятствие, которое надо ценой многих жертв форсировать, или рубежом, за которым скрыт от понимания другой, неведомый мир, который принадлежит «врагу» с его собственной, непохожей на нашу, странной жизнью, с его зловещими внезапными планами etc. Смотришь на тот берег – и никакого пейзажа не видишь, только напряженное ожидание – а вдруг пулеметная очередь, или визг мины, или щелчки разрывных пуль снайпера. Снег тоже не доставлял радости – под его покровом на многие сотни меторв была спрятана гибель – мины, фугасы, сюрпризы… Даже птицы весной в лесу не пели – вернее, может быть, они и пели, но ухо их не слышало».

- А бабочки летали на войне?

- Кто, бабочки? – Ну ясно, что не пули!

- Не помню, дочка. По моей вине

Из памяти, должно быть, упорхнули.

Да, многое из памяти ушло,

Скорей всего, и не коснулось даже.

Ни одного не выбрать, как назло,

Красивого военного пейзажа.

Природа здесь, понятно, ни при чём.

Мы на неё смотрели деловито:

Болота – значит, гати на плечо,

Болота нет – и значит, фланг открытый.

Тревожно, если ветки шелестят,

Еще тревожней, если слишком тихо.

В лесу осколки, а не листопад.

На речку вышли – вот где хватим лиха.

- И бабочку не видел? – Нет, не смог.

Пришлось держать иное на прицеле. –

…Тут бабочка уселась на цветок,

Чтоб мы её получше рассмотрели.

Герман Гоппе

Далее отец вновь возвращается к поэзии. «Когда я учился в девятилетке (в глухой кирилловской дыре), в старших классах были переростки и среди них – «поэты». Один из них, сочиняя стихи, постарался очками в роговой оправе испортить себе глаза, но думал, что у него «поэтический» вдохновенный вид а-ля Добролюбов; другой ерошил рыжие волосы, подделываясь под Пушкина; третий украсил себя пенсне под Чехова и т.д. А внутренне – не росли, не обогащались, не работали над собой (да и трудно им было в той обстановке), вид-то был «поэтический», а уровень – кирилловского обывателя. Их толстые тетради, заполненные строфами, не увидели света.

Значит: либо постоянно совершенствоваться – в культуре, в идеях, в образах, в рифмах, в решении всеболее трудных задач, т.е. идти вперед, к мастерству, или позволить себе поддаться самодовольству и… напрасно переводить чернила…

И тебе я говорю: если хочешь результата, упорно и неустанно работай. Я всегда повторяю правильный афоризм: гений – это работоспособность. Чем лучше творение, тем больше в него вложено труда даже у одаренных людей. И еще один закон у всех творцов: чем старше и искуснее они становятся, тем строже подходят к опубликованию (Чехов, Пушкин, «сокративший» несколько написанных глав «Евг. Онегина», Гоголь и мн. Другие).

А что значит работать? Не только самому писать. Если хочешь забраться на вершины Парнаса, не начинай с нуля, встань на плечи сотен поколений других, кто до тебя шел той же дорогой. Т.е. надо постепенно вобрать в себя все лучшее, что было достигнуто в этой области другими – их мастерство, образы, приемы, etc. Надо уметь различать, например, анакреонтический стих от белого и «хромого», или элегии, сонета, новеллы. Нужно знать шедевры, обогатившие все человечество…

Для начала прочти А.Блока «Незнакомку» («По вечерам над ресторанами…»). Посмотри, как сделан пейзаж, как развивается сюжет, образы, концовку, чем достигнута музыкальность, певучесть. Это один из шедевров Блока. И сразу же прочти «Двенадцать» - с его разнообразием ритмов, буйным разгулом, отображением революции (в понимании утонченного эстета-дворянина, отколовшегося от свего класса, понимавшего народ). Прочти блоковские «ямбы», переполненные динамизмом, энергией, передающие движение лавины «азиатов».

И всегда, помимо стихов, читай предисловия к сборникам. Очень было бы полезно проштудировать хотя бы половину малой «Библиотеки поэта». Надо обязательно прочесть (постепенно) все лучшее у Фета, Тютчева, Полонского, Ал.К.Толстого, не говоря о Пушкине, Лермонтове, Горьком и других (ведь ты раньше в школе не «читал», а готовил урок). Из новых много хорошего у Багрицкого, Есенина, Маяковского, Ахматовой, М.Цветаевой, Н.Гумилева, М.Светлова; хорошие песни дает Долматовский, кое-что Ошанин, да всех не перечислишь.

У нас до сих пор нет поэтики, (да и понимания эстетики тоже), но кое-какие мысли все же высказаны. Раньше по инициативе М.Горького издавался журнал «Литературная учеба», но он выходил недолго, а некоторые статьи были интересные и поучительные. Среди моих старых книг было кое-что в этой области, но из-за отсутствия места я многие (с содроганием в душе) выбросил…

Теперь один пример мастерства – случайный, что попался под руки.

Конрад-Фердинанд Майер. Новеллы и стихотворения. Москва, 1958.

ПОГРЕБЕНИЕ ШИЛЛЕРА

Два факела чадят, и каждый миг они

Погаснут, кажется, под ветром и дождем.

Покров накинут на простой сосновый гроб.

На дрогах нет венков, за гробом нет толпы,

Как будто предают земле еретика.

Спешат могильщики.

Что бы ты написал дальше? Как бы закончил картину?

Лишь некто, величав,

В плаще, трепещущем от ветра, он идет

За гробом. Это – гений человечества.

Конрад-Фердинанд Майер

Я не специалист по поэзии, но как я понимаю это стихотворение:

1) необычность (величавость) темы подчеркнута применением белого стиха (без рифм);

2) предельно скупое описание, можно сказать – сухое перечисление фактов, каждый из которых заставляет читателя по ассоциации дополнить картину: два факела чадят (не озаряют, не бросают отсветы), ветер, дождь, простой сосновый гроб, без венков, без сопровождающих, спешат могильщики = в 7 строках сгущена картина погребения всемирно известного поэта. (Dichtüng=сгущение=поэтическое творчество – так в немецком языке раскрыт смысл поэзии);

3) т.о., обыватели не чествуют поэта.

Это автор передал. Ритм первых 7 строк таков, что создается впечатление, будто и сам автор стремится скорее «разделаться» с усопшим. Но создав у читателя такое настроение, К.Ф.Мейер делает в конце неожиданный поворот: «Лишь некто, величав…» и т.д. Этим поворотом (контрастом к предыдущему тексту) автор выражает свое презрение к обывателю и уважение к Шиллеру и усиливает эмоциональное воздействие стихотворения…

Я хочу обратить твое внимание еще на один момент. Каждое слово должно быть максимально точным и нести максимальную смысловую и эмоциональную нагрузку. Вот один пример, может быть, не очень удачный. Среди книг в нашей комнате есть на немецком языке дневник Эриха Вайнерта «Помни о Сталинграде». Сначала кажется странным, почему Вайнерт дает название книги по латыни – “Memento Stalingrad”: казалось бы, для широкого читателя латынь только затруднит понимание. Однако замена оправдана тем, что есть латинское, широко известное по церковным текстам изречение “Memento mori” = Помни о смерти. Давая в заголовке первое слово этого изречения, Вайнерт сразу придает яркий оттенок всему названию дневника. Помни о ( читатель по ассоциации после Memento ставит mori) гибели 500-тысячной армии) в Сталинграде.

И еще одно. Я упоминал выше Dichtüng =поэтическое творчество=сгущение. Как в прозе, так и в стихах, если это не специальный прием, нельзя «разжевывать» читателю все детали. А следует давать такие «узловые», наиболее выпуклые черты повествования, так «сгустить» текст, чтобы читатель сам угадал, соучаствовал в создании той атмосферы, эмоций, которых добивается автор. Если этого не соблюдать, - и стихи, и проза будут «вялыми», растянутыми, малодейственными.

Даю фактическую справку. К.Ф.Мейер, которого мы анализировали, выпустил первый «тощий» сборничек стихов на сороковом году жизни, причем стихи были неважными. Но это его не обезкуражило. Позднее он прославился прозаическими новеллами и лишь после этого был признан также мастером стиха и чудесным стилистом – одним из лучших на немецком языке…

Как относиться к дружеской критике?

А. Критику нужно выслушивать, даже если она неприятна.

Б. После нее рук не опускать.

В. Можно и не соглашаться с критиком, настаивая на своем и делом доказывая свою правоту…

Эдик, я пишу оч. быстро, мне некогда «оттачивать», «отделывать»; считай мои письма черновиками»

В феврале 1959 года отец продожил: «В творчестве нельзя навязывать постороннему и нельзя указывать дороги, это оч. своеобразная и мало изученная область, и развитие идет по своим, особенным и неповторимым законам. Иначе все авторы были бы шаблонизированы и походили на деревянных матрешек. А без самобытности – нет творца.

Поэтому когда я писал в прошлых письмах и буду писать, я ставлю одну задачу: приподнять занавес над тем, чего, быть может, ты не знаешь или не обратил внимания; может быть, тебе кое-что пригодится из тех отрывков моих воспоминаний и впечатлений из прочитанного о творчестве и поэзии. Я не имею ни материала, ни времени и, более того, не считаю себя специалистом, чтобы на должном уровне браться писать на такие ответственные темы.

Само основное, на что я обращаю твое внимание (и уже писал): творчество слагается из определенных индивилуальных данных – способностей, культуры, социального «заказа» своего времени и мастерства, т.е. надо не только писать, но и учиться писать, не останавливаться на одном уровне…

О Маяковском. Я искренне считаю, что он лучший, самый талантливый и самый партийный (будучи не членом партии) поэт от дней революции до первых пятилеток. Несомненно, он обогатил не только нашу, но и мировую поэзию, раздвинул ее рамки и в смысле стихотворчества, а главное тематически. Поэта, талантливее Маяковского, пока что не видно не только у нас, но и за рубежлм…

Но я хочу рассказать тебе о нем то, что ты нигде не вычитаешь. Начальный период Маяковского (1910-1917 гг.) – период «блужданий», исканий, бунта против мещанства и декаданса, против мистических психопатов и развратных декадентов, против лампадного масла и загробного звона. Но в этот период М. был мало известен широкой публике, это его «инкубационный» период.

Широкое признание М. начинается в 20-х годах и в первую очередь у студенческой и рабочей аудитории. В эти же годы Маяковский доходит до глухой провинции, до тех мест, куда Макар телят не гонял. Это очень показательно для его таланта. Одно из таких «внемакаровских» мест – Кириллов и его окрестности. До 25-26 гг. я о Маяковском, будучи в старших классах II ступени, не слыхал. И в Кириллове не слыхали, а если говорили, то как о каком-то курьезе. Нам Маяковского привезли в Кириллов ученики из Ленинграда (их отцов направили на руководящую работу в районные организации). Ленинградцы впервые с нашей (школьной) и «городской» сцены стали читать Маяковского и заинтересовали им.

Между прочим, стихи В.В. трудно усвиваются личным чтением текста, особенно в сельских местах (был другой образ жизни – обломовский) и значительно легче – при хорошей декламации. Твой покойный дедушка, который был для своего уровня начитанным и любознательным человеком, как-то в последние годы жизни говорил мне, что он не понимает Маяковского. Это типично для широкого круга наших отцов и ваших дедов.

Маяковский еще до того, как дыхание индустриализации пронизало всю нашу страну, проник своим творчеством до самых глухих мест (видимо, за исключением культур национальных республик).

Характерно, что появление «Тихого Дона» тоже произошло в Кириллове в эти годы: появились разговоры об оч. интересной книге советского автора (а таких книг сов. авторов было меньше десятка).

Несколько позднее газеты были заполнены литературными склоками между различными объединениями литераторов: «чистокровных» пролеттворцов и «попутчиков» (из которых вышло оч. много блестящих мастеров слова, заткнувших за пояс многих горлопанов, натянувших на свое гнилое нутро рабочую спецовку). Развенулась травля В.В., били все, «где конь копытом, где – рак клешней». Один пример (мой горизонт в те годы был оч.узок в Кириллове): в «Учительской газете» появляется карикатура – перед величественным памятником Пушкину изображен пигмей – Маяковский. Надпись над рисунком: «АЗБУЧНАЯ истина».

Подпись: «Маяковский легкомысленно обращаясь к Пушкину: «Нам в веках стоять уж вечно, Вам на П, а мне на М…»

Примечание редакции: «Милейший, между вами есть еще некоторое НО…» Буквы алфавита Н,О).

Карикатура была настолько ядовитой, что я запомнил ее с отроческих лет (не зная творчества ВВ) на всю жизнь. Но я думаю, что в других газетах были и похлеще. Нужно отдать должное: В.В. переносил эти нападки пачкунов как стойкий, убежденный боец. И не только на многочисленных диспутах, ломившихся от публики, на которых он всегда оказывался победителем. Он несгибаемо отстаивал свои эстетические позиции практикой творчества: рекламой советских товаров («Лучше этой соски не было и нет…»), работой в газете (особенно в «Комсомольской правде» - блестящие по мастерству газетные шапки, с твердой таксой 120 р. За штуку; по тем временам – цена оч. высокая; но политическое и поэтическое качество «шапок», и сама позиция Маяковского – советского гражданина=участника стройки социализма – дороже денег. В 20-е – 30-е годы ВВ бил «чистое искусство» так же безпощадно своей работой, как в годы гражданской войны он бил врагов своими стихоплакатами. Новую соц. эстетику он еще раз поднял на огромную высоту в стихах о Есенине. Он точно описывает зловонный мир кликушества неврастеников на могиле Сергея Есенина.

Даже в череповецкой газете «Коммунист» на последней странице появилось коротенькое стихотворение – некролог=надгробное рыдание убитой горем малиновки. Это была сенсация – газета никогда не печатала никаких стихов!

Даже когда решением партии, ликвидировавшей черезполосицу в литературе и вырвавшей наиболее ядовитые сорняки, буйно процветавшие на межах между литгруппами, В.В. и его творчество получили одобрение и поддержку, даже после этого решения нападки на В.В. со стороны мелких литшавок продолжалось. Я помню, в 31 г. в Хибинах выступал с чтением своей «поэмы» один «поэт» (имя его кануло в лету до появления в печати хотя бы единственной строчки) и тужился лягнуть Маяковского, правда, по требованию цензора заменив фамилию на «Янковский» (но в устных комментариях он рассказывал, кого имел в виду).

Таким образом, Маяковский прошел по жизни достойным подражания во всем. Приехав в Америку из «избяной Руси», он своим духовным взором видел Родину такой величественной, какой она стала в наши дни, его не соблазнили небоскребы Нью-Йорка, он был не напоказ, а внутренне убежден в превосходстве нашего строя».

Выдержка из письма, датированного 4 апреля 1959 года:

«Только что вернулся из кратковременной командировки в ГДР и хочу поделиться некоторыми впечатлениями. Сразу после кордона вбросается в глаза чистота и аккуратность. Они преследуют неотступно на всем пути. Автострада, гудронированные дороги, не говоря об улицах поселков, выметены (машинами) и «вылизаны» да блеска. Даже варвару стыдно выбросить окурок в пути при такой опрятности. Прошлогодняя трава в кюветах сгребена в кучи и сожжена. В лесах – ни сучка и ни опавшего листика, первые собраны на топливо, вторые осенью заготовлены на подстилку скоту. Небольшие домики пышут уютом и образцовым содержанием как построек, так и всего окружающего: заборов (встречаются редко), садиков, клумб, дорожек, хозинвентаря. В быту начинает командовать химия: карнизы крыш сделаны из прозрачной янтарного цвета пластмассы. Они не только вечны и предельно дёшевы, искусственный янтарь обрамляет контуры здания и украшает его. Около хуторов встречаются помосты с молочными бидонами и небольшим ящиком, в который кладут записки, кто и сколько сдал молока. Никто их не охраняет. Каждая пядь земли любовно обработана. Поля ровные, отнивелированные машинами. Даже на болотистых лугах нет кочек. Мы видели, как их утюжили чугунные барабаны, подцепленные к трактору.

Удивительная любовь владельцев к своим домикам. На одном из них мы увидели надпись: Сан-Суси. Скромный коттедж для хозяина не хуже замка Сан-Суси в Потсдаме; единственная ель, видимо, символизирует прославленные парки вокруг замка, а узенькая канавка – многочисленные фонтаны…

Обращает на себя внимание «уплотненное» трудолюбие поголовно почти всех немцев. Мы ехали в рабочий день, ни у домов, ни в сельских поселках почти не видно людей, ни одного праздношатающегося, даже дети углублены в свои «дела». В небольших городах нет сутолоки, люди идут спокойно и размеренно, «солидно». Ежедневный порядок и точность являются врожденной привычкой не только Иммануила Канта, по времени выхода которого на прогулки проверяли часы. Каждая фрау знает, во сколько часов и минут возвратится домой с работы ее муж. За пять минут до его прихода на стол ставится первое блюдо. И каждый день ровно в… часов вся семья садится за обеденный стол.

Немцы экономят не только в повседневном быту, но и в дни торжества. Например, приглашенные на свадьбу являются к родителям поздравить новобрачных и преподнести им подарки. После соответствующих церемоний все гости и родственники направляются в ближайший ресторан, арендованный для торжества. Каждый по своему вкусу и желанию выбирает может заказать напитки и закуску и употреблять, сколько душе угодно, однако… за собственный счет. Нельзя вводить в расходы молодую чету, только вступающую на путь семейной жизни. Кстати, брак оформляется только тогда, когда обезпечено все необходимое для жизни, т.е. квартира, обстановка, одежда и белье будущих супругов, кухонные принадлежности и т.д. – вплоть до детской коляски и свивальника будущего новорожденного (либо куплено, либо отложены деньги). Годами, по совместному плану, обрученные «вьют свое гнездо».

Повсюду видны результаты колоссального труда жителей, вложенного за послевоенные годы… Не забуду город Коттбус, в котором в тяжелых боях на пути к Берлину я несколько дней провел в полку Героя Советского Союза т.Павлюка. Коттбус был с боем взят танкистами, танки ушли на Берлин, город перешел в руки гитлеровской пехоте, и мы ее выбивали буквально из каждого дома. Можно себе представить, что осталось от большинства таких «домов». И вот недавно мы проезжали сегодняшний Коттбус: ни малейшего следа разрушений. Город помолодел постройками, все те же серые здания с теми же почти вертикальными черепичными крышами. Если бы я верил чудесам, я подумал бы: неопровержимое чудо. Город в прежнем виде восстал из мертвых. И так по всей ГДР. Если где и оставлены разрушения, то как музейное напоминание о войне.

 И так, не отрывая глаз от ветрового стекла машины, я проехал почти 300 км». От себя добавлю, что отец, по-моему, в 1961 году был участником строительства «Берлинской стены»,а наших военных городках в ПНР солдаты рыли окопы. - А.Р.

В июне 1959 года Григорий Иванович писал из кисловодского санатория: «Теперь попытаюсь ответить на твои вопросы о конкретности математики и других наук. Всякая наука имеет дело с законами, их изучением… Математика имеет дело с абстрактными, отвлеченными величинами, формулами и т.д. Вместе с тем, в очень многих случаях повседневной жизни математика вполне конкретна. Более того, самые отвлеченные формулы всегда служат совершенно конкретным целям, например, вычислить орбиту спутника; или: теория относительности Эйнштейна служит цели более глубокого познания мира человеком и т.д. Таким образом, математика и абстрактна,и конкретна.

Относительно абстракционистов в искусстве: все течения в искусстве, оторванные от народа и используемые буржуазией в своих целях, - вредны и не имеют перспектив развития. Однако следует учитывать следующее: 1) картины пишут не буржуи и обычно не выходцы из буржуазии, а выходцы из простого народа; 2) некоторые из них могут подметить в жизни нечто новое, двигающее искусство вперед, и потому необычное, подвергающееся критике и справа и слева, или подхватываемое правыми (левыми) кругами; 3) искусство развивается по своим особым законам, которые еще очень плохо изучены. Поспешно, «с ходу» полностью отрицать значение всех современных учений в искусстве только на том основании, что они появились в капиталистических странах и их «хвалит» буржуазия, по-моему, было бы неправильно. Следует совершенно конкретно, безпристрастно, всесторонне и глубоко рассмотреть то или иное течение и попытаться определить его будущее (во что оно может вылиться и какие можно предвидеть результаты), и только после этого с известной осторожностью вынести свое суждение.

Тебе понравилось одно выступление на съезде писателей. Я не намерен разубеждать. Однако нужно доказать свое мнение. А это можно сделать, если определить:

а) какие теоретические вопросы решены в выступлении,

б) и какие практические вопросы.

Обычно речи, в которых сказано «обо всем понемногу», не решают ни тех, ни других вопросов. Вот теперь почитай и посмотри пристальнее что к чему».

Весной 1960, из санатория, где отдыхал отец, пришло письмо, часть которого стоит привести: «… прочел том стихов Адама Мицкевича, в котором больше всего мне понравился такой сонет:

УТРО И ВЕЧЕР

В венце багряных туч с востока солнце встало,

Луна на западе печальна и бледна,

Фиалка клонится, росой отягчена,

А роза от зари румянцем запылала.

И златокудрая Лаура мне предстала

В окне, а я стоял, поникший у окна.

«Зачем вы все грустны – фиалка и луна,

И ты, возлюбленный?» - так мне она сказала.

Я вечером пришел, едва ниспала мгла, -

Луна восходит ввысь, румяна и светла,

Фиалка ожила от сумрака ночного,

И ты, любимая, ты, нежная, в окне,

Вдвойне прекрасная, теперь сияешь мне,

Лишь я у ног твоих тоскую молча снова.

Адам Мицкевич †1855

Этот сонет положен на музыку П.И.Чайковским, а позднее – Цезарем Кюи.

Одним из первых непревзойденных мастеров сонета был великий итальянский поэт Петрарка †1374, посвятивший много сонетов своей возлюбленной Лауре. Поэтому имя Лауры стало нарицательным и упоминается многими поэтами вплоть до наших дней (на Западе).

Сонет – одна из сложнейших поэтических форм, требует большого мастерства и таланта. Имеет всегда 14 строк, причем три последних обычно резюмируют идею и чувства, отображенные поэтом. Обычно в этих 14 строках поэт создает не только определенное настроение, но и развивает какую-либо глубокую идею. Почему, например, сонет Мицкевича назван «Утро и вечер»? Как ты это понимаешь? У нас мастера сонета давно повывелись, у нас пишут проще, применяя «убийственные» образы: «Гвозди бы делать из этих людей, Не было б в мире крепче гвоздей». Николай Тихонов.

Дальше в письме шли рассуждения о поэзии, цитаты, а в конце приписка: «Ну, прости за мудрствования!»

Немного позже: «В прошлом письме я тебе не очень внятно написал о сонете, поэтому возвращаюсь к нему еще раз. Форма сонета требует сжатости мысли, скупости слов, мастерства. Благодаря этому сонет несет глубокое и воздействующее содержание. Вот еще один сонет Мицкевича:

 АЛУШТА ДНЕМ

Сползают с персей гор тяжелой мглы халаты,

Намазом утренним шумит колосьев строй;

Кладет поклоны лес, и сыплются чредой,

Как с четок визиря рубины и гранаты.

Весь луг в цветах; над ним как балдахин богатый,

Летающих цветов, живых брильянтов рой:

Небесный свод закрыт их радужной игрой.

Поодаль саранча влачит свой плащ крылатый.

А там, где лысая скала глядит из вод,

Вскипая, море вновь и вновь на штурм идет,

И каждый всплеск его блестит, как взор тигриный,

Весть принося земле, что будет бой грозней.

А дальше, - там, где рябь играет над пучиной,

Купаются челны и стаи лебедей.

Халат (хилат) – почетная одежда, которой султан жалует высших сановников государства.

Намаз – молитва мусульман, которую они совершают, сидя и кладя поклоны.

Как с четок визиря рубины и гранаты. Мусульмане употребляют во время молитвы четки, которые у знатных людей бывают из драгоценных камней. Гранатовые и шелковичные деревья, сияющие прелестными плодами, - обычное явление на всем южном берегу Крыма.= Примечания Мичкевича.

Итак, тема сонета – пейзаж. Но поэт показывает царственное величие Крыма, богатство его красок, во времена Мицкевича Крым был мусульманским = турецко-татарским, отсюда – многие сравнения и другие образы сонета. Обрати внимание на точность описния пейзажа – горы в облаках, с них (с вершин) идет рассвет, утренний ветер клонит деревья, срывая плоды гранат (= значит, время – к осени), вблизи покрытый цветами луг и над ним рой бабочек, а вдали – общая зеленая масса = «саранча влачит свой плащ крылатый», Наконец, в строфах описание моря как величественной стихии. А вот еще один «пейзаж»:

ЧАТЫРДАГ

Великий Чатырдаг» дрожа целует прах

Подножья твоего ислама сын смиренный:

Ты – мачта крымская! Ты – минарет вселенной,

Всех поднебесных гор великий падишах!

На страже ты стоишь, красуясь в небесах,

Как Гавриил у врат обители нетленной;

Твой плащ – дремучий лес, из туч – тюрбан священный,

Расшитый молньями, внушает смертным страх.

Палит ли солнце нас, иль жжет гуяр селенья,

Иль губит саранча посевы наших нив, -

Ты, вечно недвижим и глух и м † олчалив,

Меж небом и землей, как драгоман творенья, -

Под ноги гром, людей и земли подстелив, -

Внимаешь одному – глаголам провиденья.

Снова величие природы, поданное через призму покорного, трепещущуго «сына ислама». Обрати внимание на всю сисему образов и лексики, исходящую из миропонимания мирзы – служителя Аллаха.

Имеется перевод И.Бунина этого же сонета. Он звучит так:

Склоняюсь с трепетом к стопам твоей твердыни,

Великий Чарыдаг, могучичий хан Яйлы!

О мачта крымских гор! О минарет Аллы!

До туч вознесся ты в лазурные пустыни.

И там стоишь один у врат надзвездных стран,

Как грозный Гавриил у врат святого рая.

Зеленый лес – твой плащ, а тучи – твой тюрбан,

И молнии на нем узоры ткут, блистая.

Печет ли солнце нас, плывет ли мгла, как дым,

Летит ли саранча, иль жжет гуяр селенья, -

Ты, Чатырдаг, всегда и нем, и недвижим,

Безстрастный драгоман всемирного творенья,

Поправ весь дольний мир подножием своим,

Ты внемлешь лишь Творца предвечные веленья!

Иван Бунин †1953

Мне больше нравится первый перевод – он проще, меньше мистики. Но подлинник, конечно, лучше любого перевода.

В мае 1961 года, поздравляя брата с окончанием последней зачетной сессии в институте, отец писал: «Эдик, на всю жизнь возьми себе на вооружение девиз Чехова: «Работать надо для вечности…» Никогда не нужно терять перспектив и ни на минуту не останавливать движение вперед: остановка на подъеме означает сползание вниз, особенно в наше бурное время, когда в науке и творческой жизни работают миллионы.

Теперь я обрюзг и выдохся, поперек моей жизни встала война, отнявшая лучшие годы. Но когда ты поднимешься на нынешний перевал, вспомни мое письмо и оглянись вокруг: впереди и выше тебя откроется много дорог и много вершин… И помни одно испанское выражение: «Слова исчезают, написанное остается». Не полагайся на память, не ленись записывать и не позволяй твоему перу покрываться ржавчиной. Вот видишь, какая «глубокая» философия человека, который оценивает свое положение объективно и говорит себе: я сел на мель.

В конце октября 1961 года Григорий Иванович сообщил из Польши: «У нас был С.Михалков и рассказал экспромт Маяковского. Ему стала подражать бездарь и он ответил:

Товарищи поэты размаха московского,

Поэзию Маяковского любя,

Не делайте под Маяковского,

Делайте под себя.

… В конце января 1962 года – письмо с эпиграфом:

Если я светить не буду,

Если ты светить не будешь,

Если он светить не будет,

- Кто ж тогда рассеет тьму?

Фредерик-Жолио Кюри †1958

«… Если ты хочешь достигнуть чего-либо в жизни, ты должен шаг за шагом идти, неуклонно и повседневно к намеченной цели, а в определенный момент стряхнуть с себя «глину повседневной текучки», чтобы снова переступить порог учебного заведения.

В позапрошлом письме ты писал, будто Маяковский в 22 года написал «Облако в штанах» и в нем проявил свою гениальность. Но я уверяю тебя, что «Облако» было бы давно забыто, если бы Маяковский не отошел от футуризма и не пришел к реализму, если бы он не написал многих последующих, более значительных и действительно безсмертных произведений.

А пред смертью, ты думаешь, Маяковский был общепризнанным «гением»?, «вождем» советской дитературы? Ничего, брат, подобного. Бездари и «безголосые» (некоторых из них ты покупал) «гремели», славились и кичились своими успехами куда больше! Это только после смерти Маяковского подняли на щит и перестали травить. Но у Маяковского до сих пор не нашлось своего Белинского, как это было после гибели Пушкина.

Я тебе уже писал: гений – это работоспособность, трудолюбие в определенной области, способность и умение работать больше, продуктивнее, качественнее, чем «средний» человек, нащупывая «социальный заказ» времени. «Поэзия – это болезнь, как жемчуг – болезнь устрицы», - писал Г.Гейне, и он прав. Настоящие поэты, действительно, «болеют» стихами и не могут их не писать. Поэт тот, кто, непризнанный «публикой», пишет пять, десять, пятнадцать лет, кто начинает писать в 40 лет (как Уитмен) – к сорока годам (а не в 22) кончается «скрытый период» заболевания поэзией и начинается активный, зримый этап выдавания «нагора» продукции.

Но оставим поэзию. Я недавно перечитывал письма И.П.Павлова советской молодежи. Этот документ имеет для всех творческих, особенно научных работников, огромное значение. И.П. пишет:

а) «Последовательность, последовательность, последовательность» = иди прямой дорогой и не оглядывайся, верь в себя и не обращай внимания на гоголевских Коробочек, которые всю жизнь будут путаться под ногами. Не допускай никаких пробелов, неизученных «азов» в своей области знания; пока не пройдешь подошву горы, не достигнешь ее вершины;

б) Науке мало одной жизни, если тебе отведено две – отдай их. Это не красивые слова, а очень горькая истина. Вот сейчас заслуженно прославляют Циолковского, а как над ним и его семьей издевались всю жизнь буквально все, кто его знал. Какая трагедия скрывается в его биографии. И сколько надо иметь сил, чтобы противостоять всем этим плюгавым, самодовольным Довгочхунам, у которых на первом плане «карьера», на втором – одежда, а главная заповедь жизни – делать, как поступают все другие «порядочные» люди (равнение на соседа справа и слева).

Эдинька, ты меня извини за эту «малую философию», но письма И.П.Павлова положи на сердце свое и сделай своим путеводителем, если хочешь чего-нибудь достигнуть в жизни…

И еще одно. Я надеюсь, что в твоей дипломной работе среди формул, вычислений, etc, найдется место хотя бы для одной, пусть самой короткой, литературной цитаты, а весь текст будет написан сочно и точными словами.

За последние годы я читал довольно много лекций и пришел к выводу: ни одной хорошей лекции нет без литературной цитаты, без литературного образа, ссылки на какой-то типаж и т.п.

Иди по жизни со стихом (пусть «чужим») и песней, с музыкой и улыбкой.

Я лежу сейчас в госпитале: нежданно-негаданно на 48-м году жизни обнаружился камень в левой почке…

ЛЬВОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

С октября 1962 г. по август 1965 г. Григорий Иванович, уже полковник, был начальником военной кафедры Львовского университета, которая готовила пропагандистов. Много нервничал из-за националистической политики ректора университета. Уволился в запас 8 октября 1965 года и переехал в Ленинград.

… В письме, датированном 3 июля 1965 года, сообщал: «Я веду кочевой образ жизни: частично во Львове, а одной ногой – в 50 км от него, где студенты завершают курс наук. И такая двойная жизнь будет до 25.07., потом выпускные экзамены. А что потом со мной будет – не знаю, останусь ли в университете – тоже не знаю.

 ЛЕНИНГРАД: СНОВА И ДО КОНЦА

Около девяти лет отец работал преподавателем на кафедре истории КПСС Ленинградского института железнодорожного транспорта, печатал в газетах «Знамя Победы» и «Слава Родины» статьи, поговаривал о докторской диссертации, по которой опубликовал 12 работ.

Активно сотрудничал с Музеем С.М.Кирова, где была секция первопроходцев Хибин, был составителем сборника «Хибинские клады», много выступал перед молодежью. В июне 1972 г. писал: «У меня год был напряженным, но не очень радостным; из института я, видимо, уйду или меня «уйдут» по возрасту. А самочувствие за год в общем было хорошее».

Весной 1974 года в письме пожаловался: «Я помаленьку дотягиваю в институте последние семинары, а потом будут экзамены и давно желанный отдых. Должен честно признаться, что в текущем году я как-то скис; видимо, устареваю и выдыхаюсь, желаний творческих много, но ни одной порядочной строчки написать не могу…

Я страшно тоскую по лесным прогалинам, но погода стоит отвратительная, угнетающая, вся зима была, извините, сопливая, а апрель-май – слезливые: холод, моросит, порошит снег, свинцовые тучи на небосводе, никуда не высунешь носа…

Наши сдешние руководители в институте заподозрили, что я подделал отзыв ВАКа на сборник и не засчитывают мой труд составителя и соавтора как научные работы…

Голова моя стала белая (или почти белая), такой резкий перелом в самочувствии, я никак не ожидал, что 60 лет – роковая черта…»

В одной из папок сохранились материалы для докторской диссертации (выписки на карточках, газетные вырезки) с пометками «ДД», что, вероятно, означает «для докторской диссертации». Там же находились бланки заказов литературы читального зала №3 Ленинской библиотеки. Приведу некоторые заказы. Газета «Красный флот», 1942, №68; журнал «Военная мысль», 1942, №№ 2,3; “Armored Calvary Jornal”, 1947, №3; “Military Review”, 1947, №3 и №6, “Allgem. Schweiz. Militar-Zeitschrift”, 1948, №5.

Отец очень отрицательно относился и к Н.Хрущеву, и к Л.Брежневу, хотя с 1942 г. был членом КПСС и оставался до конца жизни верным коммунистической (но не демагогической и начетнической) идеолгии.

Его последняя записная книжка полна стихотворений, которые ему нравились.

Улыбается осень сквозь слезы,

в небеса улетает мольба,

и за кружевом тонким березы

золотая запела труба.

А.Блок †1921

Кто знает, как Бог созидает,

Зачем Он моря содрогает?

В чем грома и молний причина,

Зачем завывает пучина?

Быть может, весь блеск этот нужен

Для зреющих в море жемчужин?

А.де Мюссе †1857

Ах, Север, Север,

Сказки колыбель.

Россия начинается отсель.

М.Дудин †1993

И как бы ни было трудно,

Вот уже который год

Ветер Хибинской тундры

Покоя нам не дает.

Л.Ошанин †1996

Старость ходит осторожно.

подозрительно глядит,

чего нельзя и что возможно,

еще не вдруг она решит.

Не пугай меня грозою:

весел грохот вешних бурь;

после бури над землею

светит радостный лазурь;

после бури, молодея,

в блеске новой красоты,

ароматней и пышнее

распускаются цветы!

И.Бунин †1953

У нас апрель отмечен вербой

Еще заснеженной, седой,

Ледком обманчивым, неверным

И первой полою водой.

Еще отмечен стежкой талой,

Когда она бежит на юг,

И рощей блеклою, усталой

От зимних вьюг.

Еще отмечен он пристрастьем,

И от друзей не утаим,

Что он еще отмечен властью –

Верней, владычеством твоим!

А.Прокофьев †1971

Еще природа не проснулась,

Но сквозь редеющего сна

Весну прослышала она

И ей невольно улыбнулась.

Ф.Тютчев †1873

В другой, последней и не до конца заполненной книжечке – тоже стихи:

О Русь – малиновое поле

И синь, упавшая в реку, -

Люблю дорадости и боли

Твою озерную тоску.

С.Есенин †1925

Ни огня, ни звезды, ни пути.

А.Блок (записано в четырех разных местах)

Румяно яблоко,

Но сгнило в сердцевине.

О, как мила бывает

Внешность лжи.

В.Шекспир †1616

Смягчается времен суровость,

Теряют новизну слова.

Талант – единственная новость,

Которая всегда нова.

Э.Полянский

Лесное захолустье,

Туманный лес в окне,

Но странное предчувствие

Вдруг сжало сердце мне.

Последние заметки внесены в записную книжку – уже заметно изменившимся почерком – 29 ноября 1979 года.

В январе 1981 года его не стало».

Должен напомнить, что эти воспоминания написаны моим старшим братом Эдуардом; я лишь по своему усмотрению убрал ненужные подробности, добавил свои сведения и стихи. А.Р.

Надеюсь, что читатели теперь лучше поймут, и почему я люблю слово, и почему закончил филологический факультет ЛГУ, и почему я стал редактором газеты, и происхождение всех моих книг, и мое запоздалое раскаяние перед родителями. В вспоминаниях старшего брата и моих есть разночтения и повторы, но спустя столько лет невозможно восстановить события и даты точно. Главное в них – драматическая судьба обычных русских людей на переломе истории. Мудро поступает Святейший Патриарх Алексий II, призывая людей собирать, записывать и хранить историю своего рода – чтобы не прерывалась связь поколений. Простите, читатель, если вам неинтересно написанное.

Всё, что ушло, не воротится.

Что ж ты печалишь, печаль?

И не хотел бы, да хочется,

И не жалел бы, да жаль…

Борис Шальнев, г.Липецк

«Былинки» - не безпорядочное нагромождение фактов, событий, мыслей,- это частички мозаики, которые, будучи соединены вместе, представят цельную картину жизни нашей семьи. Один вдумчивый читатель принес мне в подароксоставленное им по моим книгам наше генеалогическое древо, чем, признаюсь, приятно меня удивил.

ВРЕМЯ

Мы говорим, что все оценит время.

А впрочем, всемогуще ли оно,

Когда ему, бегущиму, за всеми

И уследить, наверно, не дано.

Да, времени полет, конечно, вечен,

Но как ему, грядущему, найти

Того, кто был, кто Богом был отмечен

В уже своем исчезнувшем пути.

Уже он погребен, его забыли

И те, кто знал, уже погребены,

И разве лишь в одной архивной пыли

Деяния его сохранены.

Вот почему на время есть надежды,

И ставит время вечную печать,

Но все же лучше было бы нам прежде,

При жизни человека замечать.

Николай Флёров

Пусть поздно, но я вышел на дорогу, указанною тобой, папа. Теперь моя очередь – я вытащу тебя, обязательно вытащу из подземелья, дорогой и любимый отец…

Воспоминания прочитаны мной совсем недавно. Горько жалею, что много лет живя бок о бокрядом с отцом, по причине молодости и глупости был лишен его безценных советов. Но отец все равно сумел передать и мне то, что писал брату. Думаю, девиз А.П.Чехова: «Работать надо для вечности…», который цитирует папа, должен стать девизом для всех нас.

Биографическая справка. Раков Эдуард Григорьевич - заведующий кафедрой нанотехнологии и наноматериалов РХТУ им. Д.И. Менделеева, Москва, доктор химических наук, профессор. Родился 14 сентября 1939 года, женат, имеет сына, внука и внучку.

Научные интересы: химия и технология урана и редких металлов, химия и технология неорганических фторидов, неорганические функциональные материалы, нанотехнология, углеродные нанотрубки, история химии.
Автор 5 монографий, учебника, 3 учебных пособий, 2 справочников, 3 научно-популярных книг, историко-краеведческой книги, научно-биографической книги, 7 внутривузовских учебных пособий, 176 научных статей и обзоров, более 100 научно-популярных статей, 80 статей в энциклопедических изданиях, 85 изобретений, свыше 150 научных докладов, участвовал в редактировании 10 научных изданий, опубликовал несколько переводов и художественных произведений.

Создал лекционные курсы "Химия и технология неорганических фторидов" (1971), "Функциональные неорганические материалы" (1990), "Основы нанотехнологии" (2000), "Углеродные нанотрубки и фуллерены" (2005). Под руководством Ракова Э. Г. защищено 24 кандидатские диссертации. В настоящее время руководит 4 аспирантами.
Лауреат премии СМ СССР (1991), член Московской ассоциации ленинградцев-блокадников, член РХО им. Д.И.Менделеева, редактор-консультант Редакции химии Издательства «Большая Российская энциклопедия», член редколлегий журналов «Все материалы. Энциклопедический справочник», «Водородный всеобуч».

 И завершающий – поэтический – штрих о моём брате. Он последовал советам отца и пишет сонеты:

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда пройдёт совсем немного лет

(Об их числе никто не даст мне вести)

И от меня останется портрет,

Пылящийся на стенке в тёмном месте,

Когда из книг составленный завал

И мелкие никчемные предметы,

Которые при жизни сохранял,

Иные сменят времени приметы,

Когда и дом, которым дорожил,

Уйдёт к другим, кусты мои завянут, -

Окажутся вне времени и сил

И лишнею помехой только станут,

Пусть сохранится семь десятков слов –

В февральский вечер скромный мой улов.

Эдуард Раков, декабрь 2006 г