Повторение пройденного. Былинки

«Стих – отворение»

Питерский писатель Дмитрий Орехов с восторженными комментариямипринес мне почитать не шибко толстую книгу стихов «Водомер» молодого поэта из Сыктывкара Андрея Нитченко. Стихи, действительно, свежие, задумчивые, неординарные:

Ты говоришь – диктует Бог

тебе твои писанья?

Я верю, друг! К тебе он строг.

Диктует в наказанье.

Но больше всего меня порясла последняя часть издания 21-летнего человека – «Закон зеркала» (из записной книжки) Судите сами:

v                             Совсем не боюсь периодов, когда не пишется. Отлив обнажает дно. Собираю камешки и замечаю мусор.

v                             Незаурядное – норма, жизнь. Заурядное – заспанность, ошибка.

- Часто ли думаете о смерти?

- Настолько часто, насколько я думаю вообще. Дело в том, что её сознание – основа сколько-нибудь глубокой мысли. Безсмертным не нужно познание, поэзия, красота. Им нечего терять, им нечего обрести. Смерть сообщила нам духовные потребности. Ничто иное.

Не были бы безсмертными сверхлюдьми. Ручаюсь, они даже не подняли бы головы вверх, если бы вообще поднялись с четверенек. Смерть – это привилегия. Мы многим ей обязаны.

v                             Стих – отворение.

v                             Убийцы проходят перед ангелами. Что-то мешает увидеть их лица. Ангелы поочередно снимают завесу – бережно, потому что под ней – лица убитых.

v                             Эта девушка потеряла кольцо на волейбольной площадке. Мы долго искали его. Ворошили палые листья. Было оно там, или оно потерялось где-то еще?

v                             Мы ищем Бога, думая, что Он просто затерялся среди видимых и невидимых вещей, сдвигаем одну за другой, глядим за ними и под ними. Мы ищем Его так же, как мы стали бы искать вещь, думая, что Он просто спрятан лучше других.

Не предмет, не образ. Даже не дух.

v                             Собственная жизнь постепенно удаляется от нас. Наступает момент, когда мы можем охватить, выразить, запечатлеть ее – издалека.

Но пережить уже не можем. Акт творчества, кажется,совмещает в себе и «издалека», и «пережить». Вот в чем дело.

v                             И стариком быть хорошо… Как я чувствую благодать всех возрастов. Молодость – это ведь так мало. И какое благо «наполнить чашу» - прожить много, много, много лет. Всегда с тобой – собственная душа. А с ней – Бог. Потому ни одиночества, ни ущерба нет для тебя…

v                             Верю ли я в чудеса? Разумеется. Я реалист.

v                             На что надеется муха, бьющаяся в стекло в конце сентября? Остаться в помещении – попасть под мухобойку, если сейчас летать не прекратит. Вылететь на улицу – околеть от холода.

Вот на что она надеется, тому я и улыбаюсь каждое утро.

v                             Наше религиознае чувство – колебание, что произнести: «Господи, помилуй!» или «Черт побери!» Дальше редко кто заходит.

v                             У Розанова не было ни одного внука. Сын (18л.) умер за два месяца до смерти отца. Дочь (23г.) – покончила с собой через 6 месяцев. Другая – Варвара, умерла в 1941 г. в Рыбинске – от дистрофии. Татьяна – в 1975, в полном одиночестве. Розанов, проповедовавший «пол», «плодовитость» - остался без потомков. Самое болезненное и страшное, что мог он себе представить. Точность попадания в самое сердце, в яблочко розановского существа – ужасна. И всё, что он написал на эту тему («Люди лунного света», например) – превращается в пыль одним этим фактом.

v                             Не уповай на географию. Быть всем необходимо здесь и сейчас. И на известность – она побочный эффект труда. Стол и кровать на площади.

v                             Не жди «условий» для стихов. Небо, земля и собственная душа всегда с тобой.

v                             Не переоценивай себя и не прощай безволия. Ты – самый большой деспот над собой. Другим не угнаться.

v                             Ничего не пиши без любви.

v                             Мир осмыслен. Если забыл об этом – вина не его.

v                             Одиночество – это не когда ты один. Это когда нет никого, для кого ты единственный.

v                             Неумение слушать собственную совесть – оборотная сторона страсти к гороскопам, гаданиям, приметам: «Вы какой знак, а? Ой, мы с вами несовместимы!» Всё это абсолютно безразлично к состоянию совести человека. «Сделаешь то-то, то-то, получишь то-то, то-то…» Бегут кошки, сыплется соль. Стоит посреди мироздания аппарат, выдающий счастливые билетики. И если ты «козерог» – сегодня тебе повезет. Монахи говорят: «Кто повезет, куда повезет?» Очень мне это нравится.

v                             Русская архитектура – она XIX веком кончилась. Географически, ограничена столицами и несколькими среднерусскими городами. Конечно, храмы. Но что за уродство – окраины любого города. Выть хочется. Посмотришь и возненавидишь эти строения тюремно-барачного типа последних 80-ти лет. Сколько же еще должно пройти времени, чтобы мы снова узнавали наши города.

И «век империй», для которых и в котором Россия строилась –позади. Сейчас – какое-то вялое брожение «изкрая в край, из дола в дол». Болит сердце. Тут и хочется «взять трость и шляпу и прогуляться до Константинополя».

Мы – табор, который никуда не кочует. Вечно ждущий барина, чтобы остановился и послушал чудные песни (нигде больше не услышит). И дал червонцев. И погулял.

Любовались мы степями, метелями, Волгой, Кремлем, луной, кобылицами, холмами задремавшей отчизны, несмотря ни на что, ходили умирать на Васильевский остров.

И вдруг оказалось, что мы только какой-то фильм смотрели – о России. Он кончился. Вышли. А вокруг – какое-то серое пространство, принимающее любую форму. Потому еще и существуем, что аморфное разрушению не поддается. Какую форму оно примет, затвердев? Самая большая моя мука и самая насущная тема. Когда я пытаюсь писать об этом стихи – понимаю, что писать их совсем не умею.

Почему в очертаниях лиц предпоследних царей,

предпоследних царей и цариц обреченность ясней,

чем в последних? как будто они

на себя её взяли,

и остались в тени,

чтобы дети не знали.

В этом южном дворце

влажный воздух прохладен.

На стене, на крыльце

созреванье больших винограден.

Этажи.

Зеркала. Монограммы. Костюмы.

Кто поверит, что здесь кто-то жил,

или умер?

В низком зале вдоль стен

в полутени портреты.

На оконном кресте

выступы позолотой одеты.

И во всем неотчётливый звук

нарастающей эры.

В императорском книжном щкафу

сочиненья Вольтера…

И ещё донеслось,

будто женщина произносила:

… Что бы там ни стряслось,

Саша знает, как править Россией.

Больше ста лет назад

говорила.

Не держась за перила

сбегала в сад.

Прочитайте книжку, если повезет: Андрей Нитченко. «Стихи, записные книжки», Фонд памяти Ильи Тюрина, ООО «Алгоритм-Книга», М., 2005, тираж 500 экз.