Повторение пройденного. Былинки
Холодища нынешнего февраля.
Захожу в обшарпанный подъезд дома №17 на Бронницкой, где
удержалась пока редакция. На площадке стоит у батареи бомж –
сразу видно по затасканному мешку-имуществу – греется.
«Пойдем, хоть чаем напою», - поднимаюсь на третий этаж.
Нашлась ему в пост мандаринка и несколько кусков хлеба. Одет
прилично, лицо не старое, не испитое, с бородкой. Съел,
попил чая с сахаром, не благодарил – видно, привык, что
должны помогать. «Так что случилось-то?» - не удержался я.
«Милиция в Гатчине паспорт отобрала; если продержат меня так
полгода, пятьсот тыщ получат», - на полном серьезе отвечает.
«Да что ты мелешь – твоя жизнь сейчас копейки не стоит».
Продолжать разговор было безсмысленно. «Хочешь заработать –
я газет на продажу дам, нам ничего не надо, а у тебя их
разберут из жалости». «Да я при «Армии спасения», они и
кормят, и одевают». Это он правду говорит. Я ушел в комнату,
и он незаметно исчез.
Припомнил другой случай,
когда чуть не взял бомжа на работу курьером, но на второй же
день он напился за деньги от проданных газет. И еще долго я
отбивался от него и его дружков, рвущихся «помочь» редакции.
Больше не стану вспоминать. Одно скажу: у большинства этих
опустившихся людей напрочь искажено сознание. Дай им денег
на жизнь, с жильем устрой, работенку предоставь – все едино
бросят и уйдут шляться в мороз, по подвалам, с риском быть
забитыми насмерть молодой шпаной ради тренировки ударов или
своими же в пьяной драке. Никак не могу взять в толк, что
движет этими нестарыми и внешне способными к труду людьми? И
еще странность – всегда они в одиночку, редко вдвоем, разве
что с испитой подругой. Только человек с нездоровой психикой
может выбрать такую тяжелую и опасную жизнь. Или одержимый
бесом.
Человек погибал на
глазах,
по наклонной катился
куда-то.
Мать давно пребывала в
слезах:
«Может, в чем-то и я
виновата?»
И сестра волновалась, и
брат,
предлагали поддержку и
помощь.
Не хотел он, катился как
в ад,
как в подполье по желобу
овощ.
И подруги его, и друзья
дружно руки тянули:
«Возьми же!»
Он не слушал их, мимо
скользя,
устремлялся все ниже и
ниже.
Нонна Яворская
Шесть лет прошло со дня
выхода в свет первой книги «Былинки», где я писал о
солдатах-инвалидах, стоящих в переходе метро на Невском.
Сколько воды утекло за эти смутные годы, а они по прежнему
клянчат деньги по вагонам. Я лица их наизусть знаю, только
сзади певцы в форме на своих двоих пристраиваются, а вожак
прежний – без одной ноги. Неужто всю жизнь взялись
попрошайничать? Неужто без ноги работы не найти? Да не
желают они работать, раз легкие деньги ручейком сердобольная
Россия в их жадные руки льет. Это порода такая, или
профессия – кто их разберет… Сидит в инвалидном кресле с
распухшей рожей, никогда он в армии не был, не знает, чем
портянка пахнет, а тельник из-под камуфляжа выглядывает.
Сколько нищих в военной
форме!
Если б все они встали в
строй,
то не только все б стало
в норме
и страна гордилась собой,
дембельнув их, сыскали б
руки,
чтобы сеять и молотить,
а чуть-чуть погодя и
внуки
научились б Отчизну
любить.
Идиллическая картина.
Не Россия, а сущий рай.
А сегодня хмельная
скотина
нагло требует: «Рупь
подай!»
Может, он и служил
взаправду,
но, устав от его нытья,
я готов сказать: «Ах ты,
падла,
где же все-таки честь
твоя!»
Сколько знал я «афганцев»
стойких,
все ж нашедших место в
строю,
не пропахших гнилой
настойкой,
не продавших совесть
свою!
Но на деле молчу и прячу
обжигающий гневом взгляд,
и сую червонец, и плачу,
и шепчу: «Не тужи,
солдат!»
Виктор Шорохов
Знает: постыдится русский
человек документ смотреть, даже расспрашивать постесняется.
Или сидит на ступеньках молодая женщина с младенцем – он так
на моих глазах и подрастает: Мать с младенцем сидит на
краешке тротуара у рощи Марьиной: баю-баюшки, баю-баюшки, мы
дождемся бутылки подаренной! Ах, о чем, о чем эта женщина,
чье лицо алкоголем изморщено? Достоевщина… безпредельщина…
поножовщина… безпризорщина… Инна Лиснянская. А
возвращаясь из «Книжной лавки писателя» в подземном переходе
через Садовую пожалел примелькавшуюся фигуру безрукого
старика, положил ему на колено горсть мелочи. «Гривенники не
берем», - деловито произнес он, ловко культяпкой сбрасывая
десятикопеечные монеты на асфальт. В другой раз подошел ко
мне бомж – «голод замучил», денег на хлеб просил, я и повел
его к ближайшей «шаверме» мясом кормить, - а он исчез по
дороге.
Так и жируют они, паразиты,
ловят рыбку в мутной воде. Копейки, говорите, кидают им? По
три-пять тысяч рублей в день – знают те, кому
положено. Думаю, и вы не прочь такую зарплату получать за
свой труд, да где там!..
ФРОНТОВИК
На роликах – полчеловека.
Кто не подумал про себя:
«Уж лучше смерть, чем
быть калекой».
А он берет сынка, любя.
А он работает в артели.
А наработавшись, не прочь
Жене в ее домашнем деле
С нехитрой шуткою помочь.
Уже воюя не с врагами,
Вдове он с пенсией помог.
Другой бы столько и с
ногами
Не выходил, как он без
ног…
Но упаси вас только Боже,
Друзья мои, от одного:
Неосторожно боль тревожа,
Задеть при нем беду его.
Быть может, мы и не
заметим,
Как сразу постареет он…
Ведь он и счастлив только
этим,
Что от других не отделен.
Дмитрий Ковалев
И, наверно, последний
случай. Гостевали с женой в Берлине, ихнюю жизнь
разглядывали. Садится на ступеньки магазина парень лет за
двадцать, бейсболку снимает и бросает туда коробок спичек –
якобы спички продает, чтобы полиция за попрошайничество не
привлекла. Минут за 15 набросали ему входящие-выходящие
покупатели монет «ойро», даже бумажками давали, парень
вытряхнул их в карман и пошел по своим нужным делам. Мне
немецкий способ больше по душе родного русского обмана.
Нужны парню деньги – он и попросил, и люди выручили
по-людски. Об остальном сами додумайте, о чем я толкую.
Рассказывает врач «скорой
помощи»: «Только
что вернулся с суток. Всё как всегда. Наркоманы, бомжи
вонючие, с алкогольной полинейропатией, которые встать не
могут - только ползают. Парочка инсультов, стенокардия. Но
был и один запоминающийся.
Повод
- порезали женщину 32-х лет. Когда приехали, она так
полусидела в кустах. В подпитии, конечно. На шее
колото-резаная дырка от «розочки», из которой хлещет, но не
струёй. Раз жива, и напор небольшой, то первая мысль, что
сонная не задета. Перчаткой дырку закрыл, сверху
перевязочный пакет. Но на шею не намотаешь - задохнётся.
Пришлось всю дорогу до больницы рукой зажимать, чтобы не
подтекало. Давления нет. А вены периферические, как нитки, и
рубцы на предплечьях. Стало быть, вены уже резала. И
«капельник» втыкать просто не во что. Преднизолон вкатили,
нашатырь, чтоб не «уходила», а разговаривала с нами, под нос
сунули. Везём. Вижу, перчатка у меня прорвалась на руке, и
пальцы все в крови. Видать, когда из кустов её с водителем
доставали. А она хрипит: «Вы там только кровью моей не
испачкайтесь, а то у меня гепатит С. Я не хочу, чтобы вы
заразились». Спасибочки, думаю, тебе и на этом. Она опять:
не хочу, дескать, умирать, всё пытается меня и фельдшера за
руки схватить. Я говорю, не хватай меня руками и молись
лучше. И что ж вы думаете? Захрипела молитвы. И «Отче наш»,
и какие-то другие. И так складно. Ну, так вот за молитвами и
доехали. Сдали хирургам, те сразу на стол. Анестезиологов
вызвали. Всё такое. Утром звонил в хирургию. Жива.
Я это
к чему? Тут, на форуме, такого наслушался. И действительно,
грешный я человек. И храм-то не восстанавливаю, и
безпризорникам не помогаю, православных обижаю, из мухи
слона делаю, деньгами не жертвую. Но как-то обидно всё же.
Жаль, что такое мнение у людей складывается. А я, может,
только вот через этих бомжей да наркоманов и понял, что
Бог-то есть. Я люблю их, таких. Они, конечно, жуть.
Подлечатся и опять за своё. Вместо «спасибо» гепатитом
наградят. (Хоть пальцы не поранены, а всё одно думается.
Ведь жена, дети - им–то за что?) Кажется, опустившиеся люди,
но в самую тяжкую для себя минуту Его не забывают,
обращаются. Помнят и хранят в душе. Для них Бог важнее, чем
я и весь мир. Потому что только на Него они и могут в этой
жизни надеяться. И место моё возле них, а не здесь. Ибо Бог
рядом с ними. Я чувствую».
Сварен суп… пора делить
приварок…
…Весь заросший, черный,
словно морж,
На скамейке возле
иномарок,
Холодея, помирает бомж.
Над скамейкою стоит
ужасный
Липкий запах грязи и
мочи.
И взывать к кому-нибудь
напрасно:
Потеряли жалость
москвичи.
Бомж хрипит от наркоты
иль спьяну –
Холодна последняя
кровать.
Неужель я оборотне стану,
Чтобы слабых гнать, и
глотки рвать,
И считать, что только в
силе право
Думать: что хочу, то
ворочу?
Господа! Не надо строить
храмы
И держать плакучую свечу.
Сварен суп. Пора делить
приварок.
Падает, как саван, первый
снег.
Дворик спит. А возле
иномарок
Умирает русский человек.
Владимир Костров |