|
Знаки припоминания. Былинки
«Уважаемый Александр Григорьевич!
Прочитала вашу книгу «Былинки», очень понравилось: былинки
искренние, честные, чистые, трогательные. Но есть страницы,
из-за которых мне горько до слез. Это ваши мучительные
отношения с дочерью. Раз вы их обнародовали, то значит и
мне, читателю, можно об этом говорить.
Я всей
душой чувствую боль вашей маленькой Насти: «Папа ушел,
бросил». А ненависть уже взрослой Анастасии соткалась из
этой детской, незаслуженной, невыносимой, неизбывной боли,
из обиды за мать, из зависти к подругам, из незащищенности,
из мучительных вопросов: «За что меня не любит папа и
прочее?»
Откуда
вы взяли эти слова: «Ты пустоцвет, и живой отец тебе не
нужен?» А если этот вопрос обратить к вам от лица дочери? И
то, что вы напечатали о дочери то, что стало доступно всем,
еще больше ранило и ожесточило. Даже меня, постороннего
человека, эта драма ударила по сердцу.
Ах,
если бы вы, Александр Григорьевич, раскаялись, попросили
прощения, если бы всеми силами постарались растопить ее
окаменелую боль, хотя бы ценой своего терпения, телефонных
звонков, приездов, подарков и заслуженного унижения! Неужели
Настя не смягчилась бы, поняв, что вы, наконец,
по-настоящему, на деле захотели найтись, вернуться в отцы?
Она ведь останется до конца дней несчастным ребенком: ни от
вас, ни от меня папа не уходил… Ей было очень тяжело в
детстве, полегче теперь, а ваша совесть, видимо, спит…
Ах,
если бы вы, Александр Григорьевич, смогли пересилить себя,
переменить мысли, ваша дочь не смогла бы устоять перед вашей
окрепшей любовью.
А кем
на деле являюсь я, автор письма? Вы бросили, но не убили
свою дочь, а я, родив ребенка, сделала после четыре аборта.
Но Господь дал нам с мужем принять в семью четырех брошенных
детей. Для двоих мы стали помощниками, двум другим заменили
родителей. Мне 61 год, младшему сыну – 18, еще с нами живет
моя 85-летняя мама. А я раздражаюсь, злюсь, обижаюсь; мне
так не хватает любви, к которой призывает Господь.
Простите за то, что не зная всех обстоятельств вашей жизни,
я взываю к вам, к вашей совести. Взываю только потому, что
мы с вами православные люди, наш долг – становиться лучше, и
я горюю вместе с вами, уважаемый Александр Григорьевич.
Простите. Г.Б.».
Возлюбленная во Христе сестра!
Нет
ничего худого в том, что вы решились призвать брата своего
по вере к ответу, тем более, что и о моих отношениях с
дочерью, и о многом другом вы узнали не от меня лично, а
через книгу, ставшую достоянием всех. Согласитесь, в
написанном мной нет никакой рисовки – есть боль, и жалость,
и раскаяние от содеянного. Мне 59 лет, вам на три года
больше. Можно сказать, что мы ровесники; жизнь, по сути,
прошла, осталось лишь время на покаяние. И все же…
И все
же, согласитесь, человеческая жизнь невероятно сложна,
запутана, и ставит перед нами все новые и новые вопросы, на
которые ты должен ответить – словом или поступком. Мы часто
ошибаемся в наших решениях, и за многие ошибки приходится
расплачиваться до конца дней.
«Здравствуй, дочка! Спасибо за искреннее и подробное письмо.
Очень рад, что жизнь твоя складывается удачно. Ты теперь
взрослая и понимаешь, что от женщины в семье зависит многое,
а вы, женщины, народ пластичный. Жизнь не бывет безоблачной,
и главный талант – уметь пережить непогоду. Спасибо за фото
– ты стала настоящей красавицей, да скоро получишь диплом
юриста, специальность весьма востребованная. И сын твой, мой
внук - парень хороший, только, конечно, совсем незнакомый.
Привет твоему мужу. Желаю вам всего наилучшего; в домашнем
молитвенном правиле всегда поминаю тебя, внука и твою маму.
А то, что ты забрала маму из Питера, говорит о твоем
участливом сердечке.
16-го я
буду в Москве на Конгрессе православной прессы, а 18-го
поздно вечером уезжаю домой. Остановлюсь в гостинице… Три
дня будем заседать в зале Церковных соборов Храма Христа
Спасителя. Хотел бы вечерком поговорить с тобой по телефону.
Сообщи мне свой номер. Мой мобильник… Еще лучше было бы
встретиться, но тут все зависит от многих привходящих, в том
числе и от твоего желания. Позвони, я тебе все же не чужой.
Папа».
Все
снится: дочь есть у меня…
И.Бунин
Помилуй: это ли обида, проклятье дней, трезвон ночей, что я
избавлена от вида смятенной дочери моей? Что я избавлена от
права примером мудрым поучать, не зная, где дурная слава, а
где – безсмертия печать… Что я избавлена от взора ее
неотвратимых глаз, от сердобольного укора, от лживой правды
без прикрас, от воспеванья юной доли и – с замиранием в
груди – от присказки про это поле, которое не перейти…
Которое полынным прахом засыплет сброшенную плоть, когда –
одна, с невнятным взмахом, как будто огород полоть, как
будто обнимая землю, в провал надела своего сойду, чтоб
прошептать: «Приемлю…», взгляну – ан нету ничего! Взгляну –
лишь окна дождевые да ветлы серые косят, взгляну – лишь
кольца годовые крылатой стайкою опят увенчаны… И ты,
природа, всей гарью влажного огня, всей пустотою небосвода,
чужая, смотришь на меня…
Татьяна Глушкова.
Конечно, я не мог рассказать в книге все обстоятельства,
связанные с Анастасией. Должна выйти вторая книга «Былинок»,
из которой вы сможете почерпнуть новые подробности. Но
вымаливать прощение у дочери, перед которой я не виноват?
Духовный отец запретил мне общаться с ней, и если эти слова
не помогут вам понять хотя бы неоднозначность ситуации, то
большего я сказать вам ничего не смогу.
В телефоне мои интонации.
Я молчу, а она: «Алло!»
В телефоне мои интонации,
И на сердце не так
тяжело.
Это дочка. Нас с нею
рассорили
Окончательно и навсегда.
Но приятно расслышать и в
горе
Голосок ее хоть иногда.
И по жизни светлее
шагается,
И на сердце не так
тяжело,
Если в трубке мои
интонации:
«Повторите…
Не слышу…
Алло!»…
Лев Друскин
Я очень
хорошо понимаю мотив, из-за которого было написано ваше
письмо. Четыре загубленных жизни в утробе матери –
безжалостно убитых вами крохотных людей, которые даже не
были крещены а Православии.А вы знаете об участи некрещеных
младенцев? Милосердный Господь дал вам возможность загладить
убийства, но душа ваша все равно неспокойна – да и как ей
быть спокойной! – когда ваши нерожденные дети снятся вам по
ночам, а на Страшном Суде они спросят вас: «За что ты убила
нас, мама?»
Согласно постановлению Карфагенского собора 418 года
(Правило 124): «Кто отвергает нужду в Крещении малых и
новорожденных детей… тому да будет анафема… Ибо сему правилу
веры, и младенцы, которые еще не могут сами по себе
совершать никаких грехов, крещаются истинно во отпушение
грехов, да через это новое рождение очистится в них то, что
они заняли от ветхого рождения». Таким образом, некрещеные
младенцы никак не могут войти в Царствие Небесное, что и
делает аборт страшным грехом. А все лица, пытающиеся
оправдать таких младенцев тем, что они невинны, — подпадают
под соборную анафему».
Плач
одной женщины по двум нерожденным детям
«Я
сделала, как многие, аборт, послушалась дурацкого совета. Не
сделала зачем наоборот? Взяла на душу преступленье это. Мне
снится мальчик- -с-пальчик, весь в крови. Я так, наверно бы,
его любила. Он говорит: «Маманя, не реви. Маманя, ты зачем
меня убила?» Да, ты убила сына твоего. Носи теперь платок из
черного сатина. Я так теперь родить желаю сына, но я боюсь,
боюсь родить его. Соседкин мальчик кормит голубей. Я сына
так, наверное, любила. Но как скажу ему я: «Не убей!» -
когда я братца у него убила?»
Нина Краснова.
Мой
пасынок носит мою фамилию, мой внук с гордостью называет
себя: «Р-р-р-аков Кир-р-р-илл Ильич», а Настя, выйдя замуж,
так и не познакомила с мужем, не показала сына. Я искренне
признателен вам за сочувствие: но жизнь не переписывается
набело. Вы добрый, сердечный, участливый человек, и письмо
вы написали только потому, что хотите помочь «заблудшему»
брату. Примите мой низкий поклон за ваше христианское
сопереживание. Но давайте предоставим все на волю Божию:
только Он, наш премудрый Господь, знает все обстояния нашей
души и пути плутаний по жизни. Уже недалеко то время, когда
мы дадим отчет, правильно ли, по-Божьи ли мы провели мы хотя
бы малую толику отпущенных нам на земле дней. Спаси вас,
Господи! Александр Раков.
Дети
и отцы
На фото, цветастом, как
фант,
моя семилетняя дочка.
И белый капроновый бант
над нею, как нимб
ангелочка.
За нею лебяжье крыло
гардины, кроеной из
дымки.
И платьице тоже бело
на теплом любительском
снимке…
Храните малюток своих
от стужи, огня и
сиротства.
Душа невесома у них:
отпустишь – и в небо
сорвется.
Под бурями пуще пурги
нам легче в кренящемся
мире:
недетские наши долги
нас держат, как тяжкие
гири…
Анатолий Вершинский |
