|
Знаки припоминания. Былинки
Порой
мне кажется, что я никого не люблю. Эта мысль пугает меня, и
я начинаю вдумчиво проверять – неужели это правда?
Нет,
нет, для Бога у меня есть в сердце местечко, но это тихое,
тайное, почти закрытое от самого себя. Во всяком случае, мне
не надо спрашивать себя, люблю ли я Господа.
А
людей? Так много лжи, неправды, зависти несут они, и как
хорошо ты об этом знаешь! А жена, неотступная, как
собственная тень даже в пасмурную погоду, знающая и живущая
моими мыслями и шагами?.. Листая старую тетрадь, наткнулся
на давно написанное, наверное, в период очередного
ухаживания, стихотворение:
О, как бы отдал я всю
душу
И нищим брел бы по земле!
Но только знать, что я
Вам нужен,
Что Вы скучаете по мне.
Мой голос тих, а взгляд –
печален,
Печаль светла и глубока.
Её, нездешнюю, качали
Те грозовые облака.
Но вот, над грустью
многотонной,
Непререкаема чиста,
Явились Вы, моя мадонна,
-
И отступила пустота.
И мир раздвинулся,
и поднял
Вас на такую высоту,
Что я, растерянный, вдруг
понял
И Ваших мыслей чистоту,
И чувств высоких
обнаженность,
И Вашу сбивчивую речь,
И глаз усталых отрешенность,
И чуткость рук, и
мягкость плеч…
А я, несчастьями
обласкан,
Не сын земли, не раб
Христов,
Поверил выдуманным
сказкам
Под шорох Ваших тихих
слов…
И было сладостно, и
страшно
Вас из судьбы чужой
украсть…
Но я все падал, словно с
башни,
И все никак не мог
упасть.
И я все падал синей
птицей,
От взоров рану затая…
Ну как от боли
исцелиться,
Мадонна милая моя?
Галопом лягут километры,
Во тьму, казалось,
опоздав.
Там, за дымкОй, иные
ветры.
Иные ходят поезда…
Но как бы отдал я всю
душу
И нищим брел бы по земле…
Лишь только знать, что я
Вам
нужен,
Что Вы скучаете по мне…
Александр Раков, дек.1969
Легко
вытолкнуть из себя слово «люблю» - все пространство кругом
забито этим словом, - но все же, по совести?.. Но все же,
наблюдая или соприкасаясь с другими семейными парами,
чувство глубокого стыда и жалости к себе возникает внутри.
Ну почему?..
Ты все та же – те же речи
–
Ускользающая ртуть,
Чуть опущенные плечи,
Та же царственная грудь.
И в квартире так, как
прежде,
Лишь покой и тишина…
В смутной, тягостной
надежде
Не отходишь от окна.
Теплым воздухом согретый,
За окошком тает лед.
Вот опять наступит лето,
Ну, а он все не идет.
Но ведь было, было время
Смеха, ласк, любви
мужчин!
Скорбно пала на колени
Голова, и сеть морщин
Оросилась чем-то влажным,
Как апрельская капель…
Да не так теперь и важно,
Он придет иль нет теперь…
Ты все та же – те же речи
–
Ускользающая ртуть,
Чуть опущенные плечи,
Та же царственная грудь.
Только глаз твоих
усталость,
Белым пухом седина
Говорят, что ты осталась
С той весны совсем одна.
Александр Раков, СПб
Любовь
– дар, потому, думаю я, большинство из нас невольно лжет,
приписывая себе несуществующее чувство любви к ближнему.
Есть ли в этом вина? Видимо, нет – ну, не дал Бог таланта
любить. Трудно глухого научить писать музыку…
И
потом… Работает себе человек всю жизнь учителем, как мечтал
с детства, и всю-то жизнь страдает и мучается. А однажды,
проходя мимо, почует он запах свежей сосновой стружки,
выкинет прочь указку и с наслаждением остаток дней своих
будет трудиться столяром, получая наслаждение, о котором и
мечтать не смел. «Мы рождаемся для любви. И насколько мы не
исполнили любви, мы томимся на свете.И насколько мы не
исполнили любви, мы будем наказаны на том свете». Василий
Розанов.
Без тебя ничего не
случилось:
Я не умер, в горячке не
слег,
Только будто бы все
помрачилось.
И закат опоясал восток.
Только мир, где
по-прежнему любят,
Где по-прежнему больно
всему,
Ну совсем, ну совсем
обезлюдел,
Что и я вроде в нем ни к
чему.
Без тебя не случилось
несчастья,
Кроме горьких прозрений в
душе,
Что со мною до смертного
часа
Ничего не случится уже…
Павел Мелехин
Почти
тридцать лет мне снится сон, как мы летаем в пространстве
сквозь всю ночь, до первых лучей солнца, и необыкновенное
счастье любви окутывает наш космический танец. А утром я
просыпаюсь непривычно счастливым и долго еще проживаю эту
дивную ночь. Потом память потихоньку стирает эти мгновения?
минуты? часы? истинного счастья. Но проходят дни, месяцы,
годы – и мы опять кружимся в нашей невесомости, озаряемой
хороводом звезд…
Что
это? Я НЕ ЗНАЮ. Но ты больше не прилетай за мной, ладно?..
Ну
когда же ты прилетишь?..
У
нас говорят, что, мол, любит и очень, мол, балует, холит,
ревнует, лелеет… А помню, старуха соседка, короче, как
встарь в деревнях, говорила: жалеет. И часто, платок
затянувши потуже и вечером в кухне усевшись погреться, она
вспоминала сапожника-мужа, как век он не мог на нее
насмотреться. - Поедет он смолоду, помнится, в город,
глядишь – уж летит, да с каким полушалком! А спросишь: чего,
мол, управился скоро? Не скажет… Но знаю: меня ему жалко…
Зимой мой хозяин тачает, бывало, а я уже лягу, я спать
мастерица, он встанет, поправит на мне одеяло, да так, что
не скрипнет под ним половица. И сядет к огню в уголке своем
тесном, не стукнет колодка, не звякнет гвоздочек… Дай Бог
ему в Царстве Небесном! – и тихо вздыхала: - Жалел меня
очень. В ту пору все это смешным мне казалось, казалось,
любовь чем сильнее, тем злее, трагедии, бури… Какая там
жалость! Но юность ушла. Что нам ссориться с нею? Недавно,
больная безсонницей зябкой, я встретила взгляд твой –
тревога в нем стыла. И вспомнилась вдруг мне та старая бабка
- как верно она про любовь говорила!
Ирина Снегова. |
