|
Знаки припоминания. Былинки
Внаклонку, кряхтя и мучаясь, медленно завязываю ботинок.
- Да ты
к шестидесяти годам даже шнурки не научился завязывать! –
всплескивает руками жена и рвется научить правильно, видимо,
забывая, что я человек упрямый и с толку меня сбить трудно.
Эх, если бы только шнурки! Я не посадил ни одного дерева, не
лажу с топором и другими приспособлениями; огромное число
деревьев остается для меня загадкой, а о животных и птицах
нечего и говорить. Поэзия названий цветов, деревьев,
трав… Я раньше по поляне шел, голову задрав. Я с именами
древними был шапочно знаком: деревья звал деревьями, цветок
я звал цветком. Был прав великий гений, цветам название дав:
в отечестве растений нет безымянных трав. Георгий
Кондаков.
Заблудившись в лесу, я пропаду точно, не сумев даже со
спичками разжечь на ветру костер; не разберу стороны света,
хотя помню, что мох должен расти с южной стороны дерева. Да
и что мне это даст, если я не знаю, в какую сторону идти?
Есть сыроежки сырыми пусть другие пытаются, а на ягодах
выжить не удастся. Залезть на дерево я не смогу по причине
наличия живота и общей физической слабости, свойственной
горожанам, да если заберусь, спускаться вниз без подсказки
намного труднее. Можно, конечно, брести одной из
безчисленных тропинок, но однажды тропка завела меня в
гиблое болото. Твое дитя, природа, я так и слеп, и глух,
и непростительно безпечен. Твой воздух пью, ем твой тяжелый
хлеб, а отдавать пока мне, право, нечем. Валерий
Черкесов.
Еще
можно кричать – в лесу это не запрещается, но ответом
послужит рассерженый птичий гам. А если люди услышат, так
слова-то не разобрать, а перекликаться принято, чтобы не
заблудиться. Ну, кричит себе грибник, и пусть кричит: когда
надоест, сам замолкнет.
Тогда я
соберу все оставшееся мужество и начну рассуждать логически:
когда я заходил в лес, солнце было чуть слева, сейчас оно
сзади. Ну-ка, вспомни, как тебя учили по часам определять
направление. Минутную стрелку направить на солнце, а часовую
– куда? Эх, зря я тогда не слушал внимательно. Так! Не
дрейфь! Есть два пути: сидеть на пеньке и ждать, пока
кто-нибудь не наткнется (на охладевший труп?!), тьфу, мысли
какие лезут; или идти куда глаза глядят, пока не выйдешь к
людям. Это же XXI век, навигационные спутники летают,
координаты до метра определят… Опять понесло не в ту степь.
Причем здесь спутники? Ты что, Федор Конюхов, в одиночку
переплывающий океан? Это же Ленинградская область, голова
садовая! Услышу шум электрички – никаких компасов не
потребуется. Вот корзинка тяжелая – набрал грибочков, будь
они… Вывалю-ка я их под кусточек, на другой год новые
вырастут. Вот ведь невезуха… А я хотел поработать сегодня,
да и поесть не мешает… Полез в карман, а там сухарик давно
залежанный дожидается. Только хруст пошел – и нет сухарика.
А что там еще, какое-то продолговатое лежит? Мама родная!
Это же мобильник! Да я сейчас позвоню 112, 911, 01, 02,
жене, скорой помощи и ветеринарной службе. Их долг – помочь
человеку в беде! Но сначала – жене: вдруг батарейка
разрядится, пусть будет в курсе, что муж ни за грош
пропадает. Дрожащими от волнения пальцами набираю номер.
Гудки гу-гу-гу… гу-гу… тоже мне, гуси-лебеди, человек
погибает, понимаешь, а родная жена не удосужится трубку
взять. Гу-гу…
- Саша,
ты где пропадаешь? – наконец отозвалась жена.
- Лера,
- закричал я, - заблудился я, в глухомань попал, не чаю, как
выбраться. Поднимай людей, вертолеты, МЧС, армию, ищите
меня, пока я от голода и болезней не погиб безвозвратно!
Ау-у-у!..
- А
почему я твой голос даже без трубки слышу? - удивилась жена.
– И добавила: - Да и вижу я тебя на опушке, прямо напротив
дачи.
Я
поглядел сквозь деревья и увидел до боли родной желтый
домик; до него было рукой подать. Ах, лукавый, крутишь
православных людей почем зря – и рысью побежал домой, в
тепло, к родной жене и жареной картошке. А грибы уж
как-нибудь в другой раз…
Горожане
Из
землепашеской глуши когда-то вышли горожане: и псковичи, и
осташи,
и
калужане. И в историческом вчера, у деревенской колыбели, мы
были чудо-мастера, мы все умели: сложить очаг, тачать сапог,
ковать ножи, плести мерёжу, поставить сруб, испечь пирог,
добыть рогожу. А мой теперешний удел? Скот не пасу, не жну,
не сею, добротных пращуровых дел не разумею. Стреножить
лошадь? Не берусь. Жене не выстругаю скалку. Зарезать
борова? Боюсь. Его мне жалко. Я не могу запрячь коня, ходить
пешком я не желаю – как Митрофанушку меня везут в трамвае. Я
вечно путаюсь в родне: кто свату зять, кто тестю деверь. Не
разобраться ночью мне, где юг, где север… Но город сам – не
лыком шит. От спутников до женских бусин все может город,
все решит, во всем искусен. В деревне прежде, не спеша,
дерюгу ткали, дуги гнули, а вот блоху ковал Левша во граде –
Туле. Но так и хочется порой – не по нужде, по доброй воле –
взять и простецким топором набрать мозолей, солому
скирдовать в жнитво в охотку, весело-удало, и чтобы к вечеру
всего тебя ломало. Но скуден времени запас, а потому мозоли
редки, и я прошу: почаще в нас бунтуйте, предки!
Александр Гевелинг. |
