Знаки припоминания. Былинки
«Яко да Господь учинит
душу ее, идеже праведные упокояются»
Троицкая родительская суббота. Кладбища сегодня – самые
посещаемые места в городе. Машины, цветы, милиция, группы
людей в черном с четным количеством красных гвоздик
(объяснит кто-нибудь, почему два цветка можно, а три -
нет?), новое захоронение на центральной аллее молодого парня
и еще три места впрок, и люди, люди… Кто-то красит ограду,
одиноко поминает с бутылкой из под пепси-колы пожилая
женщина близкого, искусственные цветы перемешались с
настоящими; пахнет краской и памятью…
Ты слышишь, мама, я
пришел,
Твой милый мальчик, твой
Алеша.
Нигде я, мама, не нашел
Таких людей, как ты,
хороших.
Руками желтыми всплесни:
Какое солнце над
востоком!
Не бойся, мама, мы одни
На этом кладбище
жестоком.
Алексей Решетов
У мамы
на могилке расцвели ландыши. И другие цветы наконец-то
прижились. Пять лет понадобилось нам с женой, чтобы
облагородить крохотное земляное пространство. Мама любила
ландыши с их неповторимым ароматом, и мне запах тогдашних
модных духов «Серебристый ландыш» запомнился с детства. Еще
помню духи «Красная Москва» в большом флаконе в виде
кремлевской башни, я его к своим играм на полу
приспосабливал.
Вот,
говорят, усопшим все равно, ходишь ты на кладбище или нет,
им все безразлично. Про них уверенно сказать не смею, а то,
что мне хорошо с ними становится, разве мало? Прочтешь
молитовку, приберешь немного, поговоришь с близкими,
пожелаешь спать с миром, - и чуешь: слышат они тебя, ждут
твоего прихода, приятно им, что не забывают, а иногда даже
их тихие голоса слышишь. Чаще мамин: «Молись, молись,
сынок!» - просит она каждый раз. И я молюсь как могу, потому
что другого уже ничего для нее не сделаю. Поцелую мамину
фотографию, папину оботру рукой, лампадки зажгу, рассыплю на
могилках пшено – пусть птички поклюют, усопших порадуют. А
из церкви служба слышится, проглядывает ее зеленый абрис
сквозь ветви, и сладко оттого, что могилка, пусть на болоте,
а все рядышком с храмом Божиим.
Домой
вернулись, полез я на антресоль и достал оттуда мамин
портфель, набитый старыми фотографиями, а среди них
затерялось несколько маминых писем из деревни. Я ведь не
берег ничего, не было понимания, что потом эти незатейливые
листки буду трепетно читать-перечитывать. В письмах этих,
среди деревенских новостей, сколько и у кого молоко
покупает, когда брат приедет, сколько ей еще его приезда
ждать, непременно слова благодарности: «Спасибо тебе за
все-все, Саша. Спасибо тебе большое и за фото, и за заботу о
квартире. Славный ты у меня. За книгу спасибо, как это ты
высмотрел, молодец. Живите дружно, береги Леру. Если
сможете, то встречайте, а нет – доеду и одна».
«Лера,
у Саши сложный характер, ты легче относись к этому, не
нервничай. Одной очень плохо, и мужья не рождаются хорошие –
их жены воспитывают. А Саше скажу, что тебя надо любить и
помогать друг другу во всем. Не нужен клад, когда в семье
лад. Я так хочу, чтобы у вас было все хорошо! Я ведь мама и
пишу от всего сердца».
«Здравствуй, Саша! Как далеко ты забрался – во Владивосток.
Я сломала ногу, гипс уже сняли, но ничего не надеть, т.к.
распухшая. Сижу дома в холодной квартире, даже воды горячей
нет. Лере я благодарна, она звонит и в воскресенье приедет.
Я ей вяжу ажурную кофточку. Как у тебя-то дела? Надеюсь, ты
ведь не гулять туда поехал. Мы ожидаем многое с Лерой, и ты
в конце концов должен все понять, не маленький. Как ты вел
себя последнее время, сам знаешь. Тебе было дано все, ты был
счастливым ребенком, и от большого счастья ты все время
усложнял себе жизнь. Теперь ты взрослый мужчина,
образованный человек, знаток и ценитель литературы. С малых
лет ты рос среди книг. Несомненно, любовь к книгам тебе
привил отец… Да, Саша, всегда так получается, когда мне
особенно трудно, тебя нет около меня, но я не сержусь,
только бы у тебя было все в порядке, только бы ты не потерял
Леру. Ой, как трудно одному! Приятно сознавать, что ты
кому-то нужен. Сколько я тебе всего написала. Извини, я
много думаю о тебе: твое состояние – мое здоровье и моя
продолжительность жизни. Так не укорачивай ее.
Ну, сын
мой, где наша не пропадала! Лечись и возвращайся домой, уж
здесь ты будешь обласкан, тебя любят, тебя ждут и тебе
желают только хорошего. Целую, твоя мама».
Я
хотел бы прижаться к маме и сказать: помоги, родная! Но ко
мне с пустыми руками почтальон вернулся из рая.
Игорь Меламед.
Прочитал письма и захотелось, как в детстве, заплакать
навзрыд и выплакаться всласть, уткнувшись в теплые мамины
колени…
Пишите письма матерям,
пишите все, и без обмана.
Они их ждут, проснувшись
рано,
надоедая почтарям.
Их получив, читают вслух,
от посторонних взглядов
прячут,
сидят, обдумывают, плачут
и снова их читают вслух.
Ответы пишут не спеша,
несут на почту лично,
сами,
сверяют адреса часами, -
спокойней чтоб была душа…
Пишите письма матерям,
пишите все, и без обмана.
Они их ждут, проснувшись
рано,
надоедая почтарям.
Александр Шевелев, СПб
Здравствуй, мама! Ты написала, что, видимо, скоро, оседая,
отслужит, видавшая лихо, изба. И что утлою лодкой без
крепкой сыновней опоры наклонилась к закату твоя, угасая,
судьба. Говоришь, что усохла моя одинокая вишня, а репейник
разросся, усадьбу твою затеня, и ровесницы в город уехали,
замуж повышли, неженатым на долгие годы оставив меня. Ты
девчонок прости. Не суди их сердито за это. Белоручек-тихонь
я и раньше не больно любил. Да и больше не надо, моя
дорогая, не сетуй, будто я и село, и тебя навсегда позабыл.
Не скорби понапрасну. Пускай, как свистящие прутья, хлещут в
грудь мне шторма – сводит скулы порою до слез. Но они и за
множеством верст ни за что не остудят теплоту твоих глаз,
что в дорогу с собою унес. От заботы людской никуда мне,
родная, не деться. Но кому–то ж ходить по мятежным, тяжелым
морям! Пусть подвластно скитаньям мое безпокойное сердце.Но
сыны отовсюду вернутся к своим матерям! И опять расцветет
под окошком красивая вишня. А репейник густой на усадьбе
твоей пропадет. Не беда, что ровесницы в городе замуж
повышли. Я надеюсь: меня терпеливая самая ждет. Поклонись,
моя мама, березам и пажитям нашим – всей округе, которую до
содроганья люблю… Я приеду весной. На глазах у счастливых
ромашек прогоню твою скорбь. И сосновую хату срублю…
Николай Алёшин. |