На милость дня. Былинки

Очередной номер газеты сделан, задания выданы, завтра ложусь в больницу: очень досаждает шум в голове, непроходимая усталость, а поработать хочется. Но шум усиливается, к тому же начинаю глохнуть.

Конечно, это далеко не первый заход в клинику, но чувство такое, словно тебя высадили на незнакомом полустанке и мимо проходит поезд, в котором ты только что ехал. Крутятся слова пошловатой песни: «Постой, паровоз, не стучите колеса…», но без врачей здесь точно не обойтись.

Это трудно – вдруг оказаться на обочине жизни. Еще вчера ты что-то решал, от тебя что-то зависело, ты звонил и получал электронную почту, что-то безпокоило тебя по работе и дому – и все это отступает, отступает, прячется, оставляя тебя наедине с твоей непонятной другим болезнью. Жена привычно собирает вещи без малейшей тревоги твоим временным отсутствием. И вправду, чего тревожиться – к моим жалобам она давно привыкла и вообще думает, что у меня не сосуды, а…

Стучат на стыках колеса, а паровоз гудит, все гудит и гудит: «У-у-у-х-у-с-т-а-а-л-о-д-о-х-н-у-у-т-ь- б-ы-ы…»

У ПЕРЕЕЗДА

Проходит скорый, торопясь.

И снова переезд свободен.

И сторож, сплевывая грязь,

стоит небрит и старомоден.

В сторожке ходики трясутся

над расписаньем у окна.

И гуси белые пасутся

по насыпи у полотна.

Он к переезду подойдет,

покурит молча, поскучает…

Он никого уже не ждет,

он только поезда встречает.

Александр Шевелев, СПб, ум.1993

Стыдно, конечно, а хочется, чтобы пожалели, хотя и не принято это а православии – саможалением заниматься или из других жалость выжимать. Чтобы не только жена волновалась – как ты, родной? – но чтобы почти незнакомые люди вдруг вспомнили о твоем существовании и посочувствовали.

ПОЖАЛЕЙ

Что же, я любил тебя когда-то?!

…Оказалось, нет тебя милей!

Вот она, больничная палата…

Ты меня возьми и пожалей!

Может, в этом глупость виновата?

Что ж тут слезы: лей или не лей!

Вот она, больничная палата…

Ты меня возьми и пожалей!

Евгений Винокуров

Зачем тебе? Да не знаю, наверное, это в людях заложено - жалость и злость – раздельно. А вот злобожалости в человеке нет; если признают такое – неправда это, чтобы оправдать свое бездушие. Надо у батюшки справиться - плохо, когда жалеют или нет? Меня духовник даже по головке гладил в минуту уныния. Деньгами мы еще можем посочувствовать, а словом стережемся – фальшивые звуки выходят, уши режет.

Разве в ней узнаешь прежнюю?

Тяжко женщина больна…

На врача глядит с надеждою,

с тайной верою она.

Смотрит жалобно,  украдкою,

снега белого белей –

знать, измучена догадкою…

Ты солги ей, пожалей.

Хоть известно все заранее –

ты молчи, владей собой,

чтоб не вырвали признания

ни улыбкой, ни мольбой.

Пусть давно уж нет сомнения,

все слабей ее шаги,

этой ложью – во спасение –

как сумеешь, помоги…

Семен Ботвинник, СПб, ум.2004

Странно как-то получается: хотел написать об одном, жалость к себе привлечь, а последнее стихотворение все на свои места поставило; не зря батюшка повторяет: «Сашенька, оглянись вокруг, сколько горя у людей!..» А я нюни распустил.

В час, когда до боли тошно

быть с собой наедине,

месяц – как твоя ладошка –

появляется в окне,

и горит твоя улыбка

посреди ночных планет.

Слышишь, мама, это пытка,

что тебя на свете нет.

Мне неможется, мне тесно,

душный город ждет зарю…

Ну, погладь меня, как в детстве –

я окошко растворю!

Геннадий Георгиев