Святой
Николай Чудотворец
На грани
отчаяния
1. Это было во время Великой Отечественной войны. Отца у нас
расстреляли коммунисты. Его забрали в 1937 году, в два
часа ночи. Когда утром мама пошла узнавать о нем, ей
сказали: «Срок заключения — десять лет, пять лет лишения
в правах. Переписка с семьей не разрешается. У мамы
сразу открылся порок сердца. Нас у нее было восемь
человек детей. Но Господь Милосердный стал забирать
детей, и нас у мамы осталось двое: моя сестра, 1931 г.
рождения, и я, 1935 г. рождения.
Мы жили
очень плохо, голодали. И вот однажды мама продала
хлебные карточки на месяц и накупила булавочек, иголочек
и других вещей. И поехали они с соседкой в деревню —
менять все это на картошку. А дело было ранней весной:
таял снег и кругом была вода. Мне тогда было, наверное,
лет восемь или девять.
Они наменяли
по мешку картошки и поехали домой на санках. Надо было
ехать через лес, а время близилось к вечеру. Они дума
ли, что успеют выехать из леса, уже почти проехали его.
И вдруг — кругом вода: куда ни поедут, везде по колено.
Мама моя все молилась Чудотворцу Николаю Угоднику. Они с
соседкой измучились. Стало уже темно, и они решили
дождаться утра. И вдруг слышат: едет телега, и
старческий голос понукает лошадей: «Но! Но!» — они обе
слышат и друг другу ничего не говорят. Потом совсем
близко от них послышался скрип колес — и все затихло.
Мама говорит: «Давай посмотрим: может, там есть какой
проход». Подошли — а там лежат три широких доски, как
мостик; они и проехали. И тогда они поняли, что это был
голос св. Николая Угодника.
2. Дело было на Николу-зимнего. Мы голодали. Мама лежала
больная. Она в отчаянии говорит: «Хоть бы очистки были
от картошки!» (мы собирали их на помойке). Мама встала и
пошла во двор. У нас во дворе была конура, а собаки не
было. И вот мама в этой конуре нашла рукав от фуфайки,
принесла его домой и как бы назло говорит: «Сейчас буду
работать!» Мы легли спать, но нам не спалось. Мама
сидела одна. Слышу, она говорит: «Распорю рукав и
состегаю Любе, — значит мне, — шапку». Начала пороть, а
сама все молится св. Николаю Угоднику. И вдруг она
подходит к нам и говорит: «Люба! Вера! Вставайте! Нам
Святитель Николай послал подарок!» Смотрим: она держит в
руке десятирублевый золотой. Я, ничего не понимая,
говорю: «Нашла копейку — и радуется!» Этот золотой был
зашит в том рукаве. Мы тогда его продали, нам дали и
муки, и денег. После к нам еще приходили, хотели дать
больше, но мы его уже выменяли.
3. Дело было под Рождество Христово; помню, еще шла война. Есть
нам было нечего, мама лежала больная. И вот вечером под
Рождество
мама говорит сестре: «Вера, веди Любу в деревню. Она
побегает по домам и чего-нибудь наберет; а ты походи по
лесу». Вера стеснялась ходить просить, говорила: «Умру,
но не пойду!» А я ради мамы хоть куда могла пойти! Мне
было, наверное, лет десять или одиннадцать.
Мы все
легли. Я слышу, мама плачет и говорит: «Господи,
наверное, для меня и места здесь нет! Забери Ты меня и
детей моих!» Было уже поздно, от голода сна нет. Смотрю:
мама моя поднялась и вышла в сенцы. Я очень любила маму
и поэтому всегда была рядом с ней. Я тоже быстро
поднялась. В доме было холодно. Я села в кухне в
уголочек на лавку прямо под иконы, здесь же стоял стол.
Прижалась и сижу. Зашла мама, принесла кизяки топить
печку — и говорит мне: «Зачем ты встала, ведь холодно!»
Мама затопила печку, а сама облокотилась на загнетку и
плачет.
Вдруг
раздался стук в дверь. Мама, не оборачиваясь, сказала:
«Кто там? Входите!» Входит старец: такой приятный, такие
добрые глаза; крестится на иконы и говорит: «Подайте
милостыню, ради Христа!» Мама моя даже не видит, кто
зашел, плачет и говорит: «Прости, но у нас нет даже
крошки!» Он тогда говорит: «Ну, раз решите мне
погреться!» Мама говорит: «Грейся — не жалко!» Он встал
рядом со мной. Мама все плачет и не оглядывается, а я
думаю: «Может, он что-нибудь даст мне?» Сумки у него не
было.
Я смотрю на
него — и вдруг у него в руках появился кусок материала и
иголка с ниткой; он ниоткуда его не вынимал, он именно
появился у старца в руках. И материал был, как на
священнических ризах — это я после узнала. Я закричала:
«Мама! Мама!» А вылезти не могу: впереди стол, а сбоку
он сидит. Тогда только мама поняла и говорит: «Не бойся,
сиди спокойно». А он не обращает на меня внимания, сидит
спокойно и шьет. Мама подошла и говорит: «Ты что шьешь?»
Он говорит: «Сумку». Мама говорит: «Давай я тебе сошью!»
Он отдал, и пока мама шила, он все пел ее слова, — те,
что она часто повторяла: «Господи, смилуйся надо мной,
мне надоело страдать, я не могу смотреть на детей, я
больше не могу выдержать!» Я часто слышала, как мама это
говорила. Потом старец глянул на нее и говорит: «А Бог
заставляет, говорит: „Живи!»« Мама спрашивает: «Когда
кончится война?» Он отвечает: «Когда я уйду, когда я
приду, когда я приеду»...
Мама сшила
ему сумку, а он говорит: «Выверни ее мне, чтобы туда
хлеб класть». Встал, перекрестился и пошел. Мама вышла
его провожать и, когда вернулась, говорит: «Люба, он
исчез в дверях. Ты знаешь, кто это был? И показывает на
икону св. Николая Угодника. Я закричала: «Да, мама! Он!
Он!» И только я это сказала, встает сестра и спокойным
голосом говорит: «Люба, скорее одевайся! Пойдем в
Ракшу», — это такая деревня. Мама, не веря, что сестра
согласилась вести меня в деревню, опять упала перед
иконой и стала плакать и благодарить Святителя Николая.
Мы с сестрой пошли. Она осталась ждать меня в лесу, а я
пошла по домам.
Мама учила
нас не воровать, и мне это очень пригодилось. Бывало
войдешь в дом, а хозяйки нет: она доит корову, а на
столе лежит горячая картошка в мундире — ее варили для
скота. Встанешь у порога, а рука так и протягивается
взять картошку, чтобы съесть. Но тут вспоминаются мамины
слова: «Воровать — большой грех!»
Так
Святитель Николай сшил нам сумку, и мы все-таки пережили
это трудное время, а когда мы с сестрой подросли, мы
стали работать в нашем огороде.
Монахиня Ф., Ивановская обл. |