Святой
Николай Чудотворец
Никола
Хлебный
Как войдешь
в храм, справа на стене — образ св. Николая Чудотворца.
Лика почти не различить — краски запеклись
буровато-коричневой темнотою. Но глаза смотрят ясно,
живо и очень добро. И меня сразу потянуло к этому
образу. Что-то простое, надежное и необходимое было в
нем — как в куске хлеба.
— Так это и
есть Никола Хлебный, — пояснила мне монахиня.
— Никола
Хлебный? — удивился я. — Первый раз такое название иконы
слышу.
— И мы не
слышали, пока икону не принесли, — сказала матушка и
выдвинула вделанный в киот ящичек для свечей.
— Смотрите.
В ящичке
лежали узкие полоски бумаги. Странно... Вся моя родня
долгие, безконечно долгие годы жила по хлебным
карточкам.
Столько
разговоров, столько преданий я слышал, но сами карточки
не видел ни разу. В чердачном хламе порою попадались
непригодившиеся билеты в кино, талоны на мануфактуру,
даже вышедшие из употребления мелкие денежные купюры, но
карточки на хлеб — никогда. Первый раз в жизни видел я
их.
Одна
карточка была выписана на имя Елизаветы Ефимовны
Хмелевой — ей полагалось получать в ноябре 1941 года по
четыреста граммов хлеба. Вторая — на имя Марии Петровны
Павловой, получавшей в ноябре 1941 полную норму —
восемьсот граммов. Ноябрьскими карточками ни Елизавете
Ефимовне Хмелевой, ни Марии Петровне Павловой не суждено
было воспользоваться. 16 октября немецкие войска начали
наступление в направлении Грузино, Будогощ, Тихвин и 8
ноября овладели городом, пытаясь сомкнуть второе кольцо
блокады вокруг Ленинграда.
На стене
висел темный образ свт. Николая.
— Как он
сюда попал? — спросил я.
— Не знаю, —
покачала головою монахиня в ответ на мои слова. —
Женщины, которые образ этот церкви пожертвовали, такую
историю рассказывали...
— Какую же?
— Сами они
ее слышали в детстве от взрослых. Все так и было: и
немцы наступали, и в оккупацию женщины, которым
принадлежали карточки, попали. А есть нечего. Ведь
карточки эти немцы не отоваривали. Хоть с голоду
помирай. Поплакала Елизавета Ефимовна (ей и принадлежал
образ), засунула свою хлебную карточку в свечной ящик,
помолилась святому Николаю Чудотворцу и спать легла. А
утром смотрит: на столе хлеб. Четыреста граммов кусок.
Тут как раз
соседка заходит, Мария Петровна. «Это ты, Маша, хлеба
принесла?» — спрашивает Елизавета Ефимовна. «Нет, —
говорит та. — Откуда? Сама без хлеба сижу». Рассказала
ей Елизавета Ефимовна о чуде, и Мария Петровна упросила
положить и ее хлебную карточку в свечной ящик.
— Вот так и
прожили женщины оккупацию, — завершая рассказ,
проговорила монахиня. — Как уж получилось это —
неведомо, а только каждое утро в доме по куску хлеба
находили. Святитель Никола Хлебный кормил их. Недолго,
правда, и были-то они в оккупации — месяц только. Уже в
декабре наши войска освободили Тихвин.
Монахиня
перекрестилась, взяла полоски бумаги из моих рук,
бережно вложила в свечной ящик.
— «Правило
веры и образ кротости, — запела она, — воздержания
учителя яви тя стаду твоему Яже вещей Истина. Сего ради
стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче
священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися
душам нашим».
— Святителю
Николае, моли Бога за мя, грешнаго, — прошептал я,
осеняя себя крестным знамением и глядя в светящиеся
добротой и мудростью из темно-коричневой, хлебной
теплоты лица глаза Святителя.
Николай Коняев, г. Санкт-Петербург |