Новые чудеса Святителя Николая

Никола Хлебный

Как войдешь в храм, справа на стене — образ св. Николая Чудотворца. Лика почти не различить — краски запеклись буровато-коричневой темнотою. Но глаза смотрят ясно, живо и очень добро. И меня сразу потянуло к этому образу. Что-то простое, надежное и необходимое было в нем — как в куске хлеба.

— Так это и есть Никола Хлебный,— пояснила мне монахиня.

— Никола Хлебный? — удивился я.— Первый раз такое название иконы слышу.

— И мы не слышали, пока икону не принесли,— сказала матушка и выдвинула вделанный в киот ящичек для свечей.

— Смотрите.

В ящичке лежали узкие полоски бумаги. Странно... Вся моя родня долгие, безконечно долгие годы жила по хлебным карточкам. Столько разговоров, столько преданий я слышал, но сами карточки не видел ни разу. В чердачном хламе порою попадались непригодившиеся билеты в кино, талоны на мануфактуру, даже вышедшие из употребления мелкие денежные купюры, но карточки на хлеб — никогда. Первый раз в жизни видел я их.

Одна карточка была выписана на имя Елизаветы Ефимовны Хмелевой — ей полагалось получать в ноябре 1941 года по четыреста граммов хлеба. Вторая — на имя Марии Петровны Павловой, получавшей в ноябре 1941 полную норму — восемьсот граммов. Ноябрьскими карточками ни Елизавете Ефимовне Хмелевой, ни Марии Петровне Павловой не суждено было воспользоваться. 16 октября немецкие войска начали наступление в направлении Грузино, Будогощ, Тихвин и 8 ноября овладели городом, пытаясь сомкнуть второе кольцо блокады вокруг Ленинграда.

На стене висел темный образ свт. Николая.

— Как он сюда попал? — спросил я.

— Не знаю,— покачала головою монахиня в ответ на мои слова.— Женщины, которые образ этот церкви пожертвовали, такую историю рассказывали...

— Какую же?

— Сами они ее слышали в детстве от взрослых. Все так и было: и немцы наступали, и в оккупацию женщины, которым принадлежали карточки, попали. А есть нечего. Ведь карточки эти немцы не отоваривали. Хоть с голоду помирай. Поплакала Елизавета Ефимовна (ей и принадлежал образ), засунула свою хлебную карточку в свечной ящик, помолилась святому Николаю Чудотворцу и спать легла. А утром смотрит: на столе хлеб. Четыреста граммов кусок.

Тут как раз соседка заходит, Мария Петровна. ”Это ты, Маша, хлеба принесла?” — спрашивает Елизавета Ефимовна. “Нет,— говорит та.— Откуда? Сама без хлеба сижу”. Рассказала ей Елизавета Ефимовна о чуде, и Мария Петровна упросила положить и ее хлебную карточку в свечной ящик.

— Вот так и прожили женщины оккупацию,— завершая рассказ, проговорила монахиня.— Как уж получилось это — неведомо, а только каждое утро в доме по куску хлеба находили. Святитель Никола Хлебный кормил их. Недолго, правда, и были-то они в оккупации — месяц только. Уже в декабре наши войска освободили Тихвин.

 Монахиня перекрестилась, взяла полоски бумаги из моих рук, бережно вложила в свечной ящик.

— “Правило веры и образ кротости,— запела она,— воздержания учителя яви тя стаду твоему Яже вещей Истина. Сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим”.

— Святителю Николае, моли Бога за мя, грешнаго,— прошептал я, осеняя себя крестным знамением и глядя в светящиеся добротой и мудростью из темно-коричневой, хлебной теплоты лица глаза святителя.

Николай Коняев,
г. Санкт-Петербург